Вслух она спросила:

— А он поедет с тобой?

— Он уедет, когда услышит о том, что должно случиться.

— Ты мне еще чего-то не рассказала?

— Когда я возвратилась сюда из Лондона, как ты думаешь, что я нашла здесь?

— Что же?

— Письмо от кузена Селвина, нового графа Гэйлстона.

— С чего бы это он написал тебе?

Кармела знала, что брат Фелисити, гордость и радость ее отца, погиб незадолго до битвы при Ватерлоо. Граф год назад умер от разрыва сердца, не оставив прямого наследника, к которому мог бы перейти его титул.

Так титул достался сыну его брата.

Таким образом, нынешним графом Гэйлстон стал двоюродный брат Фелисити по отцу, сравнительно молодой человек, служивший в армии и никогда раньше не мечтавший о графском титуле.

Кармела помнила, что всегда рассеянно и без особенного внимания слушала рассказы Фелисити о Гэйлах, ведь та сама мало интересовалась родственниками, с которыми за всю свою жизнь ни разу не встречалась.

Даже о смерти отца она узнала лишь из газетных сообщений.

— Разве это имеет какое-нибудь отношение ко мне? — недоуменно спросила она, когда Кармела указала ей на некролог. — Бабушка терпеть его не могла, и мне было достаточно ее рассказов. Отец невзлюбил меня за то, что я стала причиной смерти матери при родах.

— Как-то не совсем хорошо ненавидеть свою родню, — задумчиво произнесла Кармела.

— Нянюшка всегда учила меня больше думать о друзьях, ведь родственники никуда не денутся, — парировала Фелисити.

Кармела решила, что, очевидно, нет ничего странного в интересе, проявленном настоящим графом, теперь, когда Фелисити осталась совсем одна. Хотя не поздновато ли?! Ведь с тех пор как Фелисити исполнилось пять лет, они не пытались даже повидать ее.

— И что же вынудило нового графа написать тебе? — поинтересовалась она.

Выражение лица Фелисити стало жестким, и она сердито сказала:

— Он проинформировал меня, что после смерти бабушки становится моим опекуном, и мне следует (приказывает, будто я один из его солдат), прибыть в Гэйлстон немедленно, поскольку у него есть планы относительно моего будущего.

У Кармелы перехватило дыхание:

— Неужели он так и написал!

— Именно так! Ты должна увидеть письмо. Но если он Думает, что я собираюсь повиноваться, он сильно ошибается.

— Но… а если он и правда твой опекун?

— Сейчас он отстаивает свои права на опеку, так как прослышал про деньги, которые оставила мне бабушка, — прервала ее Фелисити. — Но я вовсе не такая глупышка.

Если бы я унаследовала небольшую сумму, на которую можно прожить без лишнего шума, кузен Селвин и не побеспокоился бы обо мне, разве только поинтересовался, жива ли я еще. Но теперь я — богатая наследница, и это меняет дело!

— Но откуда ты знаешь, будто он именно такой? — уточнила Кармела. Она никак не могла смириться с сердитым тоном подруги и ее ожесточенным взглядом.

Все это, так или иначе, не нравилось Кармеле, она любила Фелисити слишком сильно и не ожидала увидеть ее когда-нибудь столь циничной.

— Бабушка утверждала, будто все они «грабители с большой дороги», — и она не ошибалась! — заявила Фелисити, — Я совершенно уверена, он услышал о моих миллионах. Кузен Селвин хочет погреть свои грязные руки на этом!

— О, Фелисити, ты заходишь слишком далеко! — восклицала Кармела.

— Но почему ты-то его защищаешь? — насторожилась Фелисити. — Папа умер год назад, но только теперь, после смерти бабушки, объявился новый граф, приказывающий мне, — только подумайте! — прибыть в Гэйлстон. Да я лучше умру!

— Нет, нет, только не это!

Фелисити внезапно рассмеялась.

— Ну, естественно, я и не думаю об этом. Я собираюсь жить и поскорее выйти замуж за Джимми, пока он не узнал, насколько я богата. Как только мы поженимся, и ему, и графу придется со всем этим смириться!

— В твоем решении, конечно, есть смысл, — согласилась Кармела. — Но вы с Джимми не можете пожениться… ведь его жена… жива.

— Она умирает! Я уже сказала тебе об этом! Джимми получил письмо от врача, который заботится о ней, и там сказано, что у нее опухоль мозга. Я спрашивала у многих, и все утверждают: человек с такой опухолью долго не живет.

— Я не могу притворяться, что мне жаль, — заметила Кармела, — но, тем не менее, прошу тебя, пожалуйста, подожди, Фелисити. Пожалуйста, рассуди все здраво, прежде чем ты сделаешь что-нибудь… необдуманное.

— Я ничем не рискую!

— Но представь, граф находит вас там, где вы скрываетесь, и возвращает тебя?

— Именно возможность подобной опасности я и собираюсь использовать, дабы заставить Джимми увезти меня, — призналась Фелисити. — Я покажу ему письмо кузена Селвина, он обо всем узнает и на все согласятся.

Она замолчала, потом продолжила:

— Джимми безусловно заподозрит тайный подвох, с чего вдруг кузен так интересуется мной, но я не дам ему догадаться о деньгах. Я принадлежу к роду Гэйлов и именно поэтому попадаю под опеку, а там уж граф сумеет воспользоваться моей молодостью и, несомненно, красотой!

— Ты думаешь, Джимми тебе поверит?

— Он поверит в это, если захочет поверить, и ты знаешь, так же как и я, Кармела, что он действительно любит меня.

Голос Фелисити смягчился, и Кармела заторопилась сказать ей:

— Да, дорогая, я знаю, он любит тебя, а ты любишь его.

Однако это… все же… вам… нехорошо, ., не правильно быть… вместе, пока вы не… муж и жена.

Кармела не сомневалась в своей правоте, все задуманное Фелисити сильно смущало ее, но не хотелось обижать подругу своими словами.

Однако Фелисити взглянула на обескураженное выражение лица Кармелы и хмыкнула:

— Понимаю, Кармела. Но не думаю, что тебе стоит так волноваться за меня. Джимми — лучшая мне защита и порука. Я совершенно уверена, он не станет делать ничего, по твоему мнению, предосудительного, пока мы по-настоящему не поженимся. — Тут ее подбородок задрожал от злости, и она продолжала:

— Но если кузен Селвин только попытается аннулировать брак, так как я еще не достигла совершеннолетия, я сделаю все, чтобы забеременеть!

Кармела запротестовала, Фелисити обхватила ее руки.

— Пожалуйста, дорогая моя, поверь, я знаю, что делаю.

В этой жизни у меня есть только Джимми, и мое счастье зависит от того, будем ли мы вместе. Именно поэтому ты должна мне помочь.

— Но… каким образом, как я могу помочь? — удивилась Кармела.

— Все просто, — ответила Фелисити. — Ты отправишься в Гэйлстон вместо меня и останешься там, пока я не выйду замуж за Джимми!

Глава 2

— Я не могу этого сделать… Это невозможно! — в который раз попыталась протестовать Кармела.

Но она чувствовала — ее голос звучит все менее убедительно, и ей все сложнее противостоять подруге.

Так случалось всегда, с тех самых пор, когда они были еще совсем крохами.

Если Фелисити что-нибудь замышляла, она так настойчиво и упорно доказывала это, что ей просто невозможно было отказать.

— Но почему же? Ни один из моих родственников не видел меня с пяти лет, и до сих пор, как ты прекрасно знаешь, никто из них не проявлял никакого интереса к моей особе.

Она перевела дыхание и, помолчав, с горечью заметила:

— Я не получила от них ни единой весточки. После смерти бабушки никто из моих кузин, кузенов, тетей или дядей не позвал меня пожить с ними. И вот теперь пришло это письмо от Селвина! Но его-то уж явно интересует мое наследство.

— И как это твоей бабушке удалось сохранить от всех такую важную тайну? — спросила Кармела.

— Скорее всего, большая часть ее денег была вложена в дело на Ямайке, и ее капитал чрезвычайно возрос из-за спроса на сахар за эти несколько лет. Поверенный объяснил мне, что и здесь, в Англии, ее вложения оказались весьма прибыльными. По-видимому, так оно и есть, судя по сумме, которую она оставила мне, Кармела молчала. Фелисити вздохнула.

— Право же, эти деньги для меня лишь большая ответственность, а вовсе не божья милость. Ведь, полагаю, Джимми будет отнюдь не в восторге от моего нового положения. А самой мне придется научиться разбираться в людях, ведь кому-то нужна буду именно я, а кому-то — мое состояние.

— Но тебя всегда будут любить. Ведь ты — это ты, — подбадривала Кармела, и Фелисити улыбнулась подруге.

— Как бы мне хотелось этому верить, — призналась она, — и я вовсе не желаю становиться похожей на бабушку. Она искренне ненавидела всех этих Гэйлов, которые, как ей всегда казалось, просто охотились за ее деньгами.

— Пожалуйста, не позволяй деньгам испортить себя, — от всей души взмолилась Кармела. — Я понимаю, как тяжело тебе вынужденно скрывать все от Джимми.

— Ну, раз ты все понимаешь, ты обязательно поможешь мне, — быстро сориентировалась Фелисити.

— Но никто не поверит, будто я — это ты, — снова попыталась возразить Кармела.

— Почему же нет? — удивлялась Фелисити. — Ты ничуть не хуже меня, такая же хорошенькая. А если ты наденешь мое платье, мы и вовсе станем похожи. Честно говоря, нас вообще легко принять за сестер.

В ее словах имелась некоторая доля правды, обе девушки были светловолосы, голубоглазы, с чуть бледноватым оттенком лица и неизменным, будто застенчивым, легким румянцем на щеках, вызывающим восхищение у мужчин и зависть у женщин.

Но если Фелисити отличалась утонченностью манер, изящностью и элегантностью, Кармела больше напоминала простушку, сельскую девушку, которой явно недоставало лоска. Правда, лоск можно было придать, заменив ее наряды и научив уверенно держаться и подавать себя в обществе.

Критически осмотрев подругу, Фелисити встала и взяла ее за руку.

— Пошли наверх, — сказала она.

— Зачем? — поинтересовалась Кармела.

— Надо, чтобы ты как можно больше походила на меня, — Объяснила Фелисити. — Начнем с прически. Тебя надо по-модному причесать, и я уже решила дать тебе с собой все те платья, которые я носила после смерти бабушки.

Кармела подумала, что это было бы весьма кстати. Насколько она поняла, Фелисити еще не сняла траур, и лиловый цвет преобладал в ее нарядах.

Сама она после смерти отца не сумела ни приобрести, ни сшить ничего нового. Единственное, что она могла себе позволить, это поменять ленты на шляпке и надеть черный пояс.

Только сейчас, рядом с Фелисити, она увидела, настолько потрепанным и жалким выглядел ее наряд по сравнению с платьем подруги.

К тому же ей не удалось переодеться, покидая дом пастора, и неудивительно, что на ее юбке виднелись не только старые разводы, но и красовались свежие пятна от яйца, разбитого Люси.

Они поднялись по широкой лестнице в очаровательную спальню, принадлежавшую Фелисити.

Горничной в комнате не оказалось. Несколько дорожных сундуков так и стояли нераспакованными.

— Я велела не трогать вещи, поскольку завтра же уезжаю, — объяснила Фелисити Кармеле, не дожидаясь вопросов с ее стороны. — Но сундуки мне не пригодятся, ты возьмешь их с собой. Там все мои платья, сшитые за последнее время — черные либо лиловые.

— А что же будешь носить ты сама? — едва улыбнувшись, поинтересовалась Кармела.

— Я думаю заставить Джимми отвезти меня в Париж.

Ну, а уж там я позабочусь о своих нарядах.

— Париж? Разве это разумно, отправляться сейчас в Париж?

— Видишь ли, все французские знакомые живут в других частях Франции, вряд ли я встречу кого-нибудь из них. Если же и встречу, всего лишь представлю Джимми своим мужем.

Не вижу никаких причин, почему бы им не поверить мне.

— Похоже, у тебя нет и тени сомнения, что Джимми согласится на столь рискованный план.

При этих словах Кармела заметила беспокойство в глазах Фелисити, но та твердо заявила:

— Если Джимми любит меня, а я уверена в его любви, он не захочет, чтобы я отправилась в Гэйлстон, где меня заставят вступить в брак с избранником моего кузена Селвина.

Кармела не стала спорить, не находя аргументов против слов подруги:

Но ей все же не хотелось верить, будто все Гэйлы так отвратительны, какими они казались Фелисити.

Однако она прекрасно знала, что любой опекун обладал неограниченной властью над молоденькой девушкой, пока той не исполнится двадцать один год. Власть эта ничем не отличалась от дарованной богом родительской.

И если граф действительно задумал выдать свою подопечную замуж, Фелисити никак не сможет помешать его планам, и ей придется предстать перед алтарем и поклясться в верности нелюбимому человеку.

Родители Кармелы были для дочери образцом, счастья и любви. Ей всегда представлялось, как и они с Фелисити однажды найдут свое счастье. Теперь она надеялась, что Джимми окажется для ее подруги тем единственным любимым, о котором она грезила.

— Но мне по-прежнему кажется… тебе не следует так поступать… Это не правильно.

Фелисити даже не слушала ее, отбрасывая крышку дорожного сундука, с которого сняли перевязь, и открывая следующие замки.