Свое детство и юность я провела в Сиэтле. Наша маленькая семейка – мама, Эми и я – постоянно перебиралась с квартиры на квартиру. Надо отдать должное маме: она всегда без труда находила работу. Другое дело, что ей никогда не удавалось задержаться там надолго. Она торговала, работала официанткой, проверяла билеты в кинотеатре, но все это очень быстро заканчивалось. То она слишком часто сказывалась больной, то забывала про свою смену, то опаздывала, то что-нибудь еще… В конце концов она устроилась в маленький магазинчик прямо на нашей улице. Уж не знаю: то ли ей повезло с начальником, то ли она сделала выводы из собственных ошибок, но с тех пор ее больше не увольняли. В жаркие летние дни мы с Эми сидели на тротуаре напротив магазина и щелкали семечки. Мы разгрызали черные скорлупки и сплевывали шелуху в дренажную канаву у себя за спиной. С приходом покупателей автоматические двери разъезжались в стороны, обдавая нас прохладным от кондиционеров воздухом. В воздухе этом чувствовался аромат бананов и чего-то еще, не менее приятного.

Всю неделю мама усердно трудилась в магазине, а по выходным так же усердно развлекалась – с каким-нибудь очередным парнем по имени Марк, Рик или Мак. Многие из них играли на гитаре, и мама частенько отправлялась послушать их в какой-нибудь из городских баров. В такие дни мы с сестрой, стоя в дверях ванной, наблюдали за тем, как мама укладывает свои длинные волосы. Сначала она искусно подвивала их, а затем взбивала белокурые локоны и зачесывала их назад. Прическа щедро поливалась лаком для волос. Зеленые тени и розовые румяна превращали ее в настоящую красотку. Сбрызнувшись напоследок духами, она исчезала за дверью.

Сладковатый, мускусный аромат духов часами витал в воздухе после ее ухода. Этот знакомый запах утешал меня, когда на улице вовсю бушевала гроза или когда задняя дверь поскрипывала от ветра. Уже в восемь лет я знала, что мне нельзя плакать: нужно было присматривать за сестрой, которой исполнилось всего четыре.

Забравшись на стул, я извлекала из шкафа пачку спагетти и коробку с сырной пудрой. Как все это готовить, я не знала, а потому варила макароны в сырном соусе наугад. Как-то раз я нашла в холодильнике кусок старого чеддера и тоже бросила его в эту смесь. В результате получилось малоаппетитное варево, которое мы с Эми все-таки съедали. Обычно я подавала наш ужин в кружках (тарелки грязной стопкой копились в раковине). Потом мы смотрели телевизор, пока Эми не начинало клонить в сон. Я помогала ей надеть пижаму, укладывала в постель и читала на ночь какую-нибудь книжку. Чего-чего, а книжек в нашем доме хватало – и все благодаря тете Руби. Если бы не она, мы бы и не узнали о тех мирах, которые чудесным образом вмещались в нашу убогую квартирку. Мы спешили за Меделайн по улицам Парижа или готовили тыквенный пирог с Лорой из «Маленького домика в большом лесу». И каждый вечер я читала Эми ее любимую книжку: «Баю-баюшки, луна».

У меня она тоже была любимой. Мне нравилась детская комната с зелеными стенами и полосатыми занавесками, нравилось ощущение любви и тепла. Пожилая женщина (мать? бабушка? или тетя вроде нашей тетушки Руби?) преданно сидит у постели ребенка. Она не бросает его одного, как делает наша мама. Она просто сидит и вяжет, тихонько покачиваясь в кресле. А в комнате становится все темнее, и вот уже звезды осторожно заглядывают в окно. Сказка, да и только!

Руби ужасно не нравилось, как мама нас воспитывает. Долгие годы она даже не догадывалась, как мы живем на самом деле, поскольку мама многое от нее утаивала. Она бездумно разбазаривала те деньги, которые получала от Руби на нашу одежду и школьные принадлежности (Руби, хоть и небогатая по нынешним стандартам, всегда отличалась большой щедростью). Одно время она тратила их на выпивку и блузки всех мыслимых и немыслимых цветов. Как-то вечером, появившись на пороге нашего дома, Руби застала привычную для нас картину: мама спала в полном отрубе у себя в спальне, а мы с Эми смотрели телевизор. Руби со слезами на глазах взяла Эми на руки и сжала мою ладошку. «Идемте, девочки, – сказала она. – Больше вы так жить не будете, обещаю вам».

В тот вечер она приготовила нам горячую ванну в своей маленькой квартирке над книжным магазином. Мама, трезвая и присмиревшая, появилась лишь через два дня. Женщины спустились вниз, и объяснение, судя по всему, получилось очень горячим. С тех пор жизнь в нашем доме немного изменилась. Мама стала уделять нам больше внимания, а один раз даже сводила нас в зоопарк. Еще мы начали проводить больше времени с Руби в ее магазине. Мы оставались у нее на выходные и спали в ее квартирке пару дней в неделю. Это было замечательное помещение с кирпичными стенами и высокими потолками. Руби, по ее словам, терпеть не могла замкнутых пространств, поэтому свою собственную кровать она поставила в жилой части квартиры, а для нас с Эми устроила маленькую спальню. Мне там очень нравилось. У каждой из нас была своя кровать с чистым бельем и теплым одеялом. Меньше всего мне хотелось возвращаться домой: я жалела, что мы не можем навсегда остаться у Руби.

Она часами читала нам книжки и кормила разными вкусностями. Когда я думаю о «Синей птице», в моей душе поднимается странное волнение. Для середины сороковых Руби была своего рода первопроходцем: это ей принадлежит честь открытия первого на весь район детского магазина. Он появился на проспекте Саннисайд, в паре кварталов от Зеленого озера, и уже очень скоро стал городской достопримечательностью.

Я встаю и быстро направляюсь в спальню. Рука сама тянется к дверце шкафа. Здесь, в самом дальнем углу, притаилась коробка, в которой хранятся мои детские сокровища: дневник, который я вела в возрасте от десяти до двенадцати; высохший букетик, подаренный мне Джеком Хэдли на выпускном балу; моя книга малыша, в которой мама удосужилась заполнить лишь пару страниц, и пачка детских книжек от тетушки Руби. В восемнадцать, уезжая из Сиэтла в колледж на Восточном побережье, я прихватила с собой один-единственный чемоданчик. Мне ужасно хотелось забрать свои книжки, все до единой, но мама ничуть не жаждала платить за пересылку – даже такую крохотную сумму. Ну а у меня тогда и вовсе не было денег. Вот и пришлось мне ограничиться лишь самыми любимыми. И первой из них стала «Баю-баюшки, луна».

Я осторожно вытаскиваю ее из коробки. Это полноценная книга в твердом переплете, ничуть не похожая на те маленькие книжонки в бумажных обложках, которые продают сейчас в магазинах. Я пролистываю страницы, и сердце у меня сжимается при мысли о том, как крохотные пальчики Эми тыкали в мышонка, прячущегося на каждой страничке. Искать его там было для нас нескончаемой забавой.

Я сажусь на пол и прислоняюсь спиной к высокой кровати. Скоро полнолуние, и луна за окном затмевает своим блеском даже огни города. Я не думаю о работе, которую мне предстоит сделать, и о папках, небрежно выложенных на обеденный стол. Я думаю о Руби, о Сиэтле и той жизни, которая осталась в далеком прошлом.

Я думаю о книжном магазине.

Глава 2

– Ты куда улетаешь? – слышу я в трубке недоверчивый голос Артура. Прошел всего день, а я уже сижу в такси, которое отвезет меня в аэропорт Нью-Йорка. Мой путь лежит в штат Вашингтон.

– В Сиэтл, – нервно повторяю я. – По семейным обстоятельствам. Неотложным обстоятельствам.

– Вот оно что! Значит, по семейным обстоятельствам. И что, кто-нибудь умер? В противном случае…

– Да, умер, – отвечаю я.

– Ясно.

– Послушай, – поспешно добавляю я, чувствуя, как мое сердце колотится все быстрее и быстрее. Я судорожно роюсь в сумке и достаю пузырек с таблетками, купленными буквально накануне. Я вытряхиваю оттуда синенькую пилюлю и запиваю ее одним глотком, благо бутылка с водой у меня в руке. – Я постараюсь не задерживаться, обещаю. Максимум неделя. Просто мне нужно уладить кое-что прямо на месте.

Такси уверенно лавирует в плотном потоке машин. Со всех сторон раздаются гудки. Небоскребы сияют неоновыми огнями. В Сиэтле мне будет недоставать напористой энергии Нью-Йорка. Другой вопрос: не вытягивает ли он при этом мою?

– Папки я оставила у Дженис, – добавляю я.

– Понятно, – отвечает Артур. Думаю, он удивлен не меньше моего, ведь за те одиннадцать лет, что я проработала в банке, я ни разу не позволяла себе ничего подобного.

– Я обязательно позвоню, – заверяю я, но Артур слишком ошеломлен, и я кладу трубку, так и не дождавшись ответа.

* * *

Легкий толчок возвещает о том, что мы благополучно приземлились в аэропорту Сиэтла. Я смотрю в окно на город, который покинула много лет назад. Солнце висит над самым горизонтом, озаряя серые дождевые облака. Что и говорить, знакомая картина.

Мой сосед, мужчина лет сорока, вздыхает с нескрываемым облегчением:

– Как хорошо вернуться домой!

– Да, – несколько неуверенно киваю я. На самом деле все шесть часов, проведенные в самолете, я только и размышляла над тем, правильно ли поступила. С одной стороны, в моих ушах звучал голос Артура, который откровенно намекнул на то, что я теряю завоеванные позиции. С другой, мне вспоминались слова доктора, который настоятельно рекомендовал мне «сбросить темп» и «взять отпуск». Но главной все же оставалась мысль о Руби.

Я машинально кладу руку на грудь, пытаясь унять бешеное сердцебиение.

– Тоже живете в Сиэтле? – Голос соседа вытягивает меня из внутреннего диалога.

– Нет, – качаю я головой. – Жила когда-то. Давным-давно.

Он кивает и вытаскивает из-под сиденья свою сумку.

– Лучший город на земле. – Он с наслаждением расправляет плечи. – Чувствуете?

– Что именно? – в замешательстве переспрашиваю я.

– Здесь нет такого прессинга, который чувствуется в других городах, – поясняет он. – Только в Сиэтле можно ощутить настоящий покой.

Я вежливо киваю и напрочь забываю о его словах до тех пор, пока такси не высаживает меня перед книжным магазином. Вдохнув поглубже, я вдруг ощущаю тот самый покой, о котором толковал мне незнакомец в самолете. А может, это наконец-то подействовала таблетка от давления.

Магазин, на мой взгляд, мало изменился – разве что слегка постарел (как и я сама). На кирпичном фасаде облупилась штукатурка, а белые ставни явно нуждаются в покраске. Над дверью, впрочем, по-прежнему гордо красуется вывеска:

СИНЯЯ ПТИЦАМАГАЗИН ДЛЯ ДЕТЕЙОСНОВАН В 1946

Я вытаскиваю из сумки конверт, в котором лежит ключ. Адвокат не поленился передать его мне. Когда мы беседовали по телефону, он рассказал, что Руби долго болела перед смертью. Магазин не работал около полугода, а то и больше.

– Руби уже не справлялась с делами, – пояснил он. – Но она старалась держаться до самого конца.

При мысли об этом у меня что-то сжалось в груди. Пальцы рук снова закололо иголочками.

– Мисс Андерсен, – донесся до меня голос адвоката, – с вами все в порядке?

– Да. – Я принялась судорожно рыться в сумочке в поисках очередной таблетки от давления.

И вот теперь я вставляю ключ в медный замок и толкаю дверь, которая поскрипывает и позвякивает под моим напором. Мне тут же вспоминаются колокольчики, которые тетушка Руби привязывала к дверной ручке, и на лице у меня появляется улыбка. Рождественские колокольчики, так она их называла. Руби всегда умела превратить обыденное в волшебное. Продолжая улыбаться, я закрываю за собой дверь и прохожу в старый магазин.

Мои каблучки постукивают по деревянному полу, а комната вдруг теряет ясность очертаний. Все дело, должно быть, в слезах, которые так некстати подступили к глазам. Вот стол тетушки Руби, заваленный папками и бумагами. Здесь же, в опасной близости от телефона, высится стопка книг. Руби решительно отказывалась менять этот старый черный аппарат на более современный. Рядом со столом расположился кукольный дом в викторианском стиле. Наклонившись, я поднимаю крохотный диванчик, который случайно вывалился на пол. Мы с сестрой часами играли с ним в детстве, представляя тот волшебный мир, в котором у нас были собственные спаленки и много красивой одежды. Но главное, что у нас была мама, которая никогда не бросала своих детей – то есть нас с Эми. Я смахиваю с крыши домика слой пыли и расставляю мебель в библиотеке по собственному усмотрению: диванчик справа, а столик слева. Так остается достаточно места для рождественской елки. Руби всегда украшала ее перчинками, которые собственноручно красила в красный цвет.

Я провожу ладонью по изумрудно-зеленой стене магазина. Оттенок сосновой хвои, так называла это Руби. Краска кое-где облупилась, но со стороны этого не заметно, потому что по стенам развешаны фотографии и картины в рамках. Корова, прыгающая через луну, висит бок о бок с черно-белым снимком Роальда Даля[3], который подписал его для тети: «Маленьким посетителям этого магазина: никогда не переставайте мечтать».

Я решительно раздергиваю старые шторы в желто-зеленую полоску. Когда-то они выглядели на редкость роскошно, но со временем превратились в простые занавески, выцветшие от солнца и потрепанные по краям. Как-то раз тетушка Руби показала мне фотографию циркового шатра в оранжево-белую полоску. Он-то и натолкнул ее на мысль сшить такие шторы. Я щелкаю выключателем, и хрустальная люстра над головой силится разогнать вечерний мрак. Там явно не хватает лампочки (может, даже не одной). Надо будет поскорее вкрутить туда новые.