Он отнёс Медузу в верхнюю гостиную и положил в корзинку.

Кристофер шёл в комнату Беатрис и думал, что она отнеслась к бедняге Беннетту, как к очередной раненой зверюшке. И ни минуты не сомневалась, стоит ли приглашать его в дом. От Беатрис ничего иного и ожидать не стоило.

Он тихо вошёл в комнату и увидел, что жена сидит за туалетным столиком и аккуратно подрезает коготки на оставшихся лапках Лаки. Кошка, скучая, смотрела на хозяйку и лениво подергивала хвостом.

— ...и держись подальше от диванных подушек, — приговаривала Беатрис, — а то миссис Клокер нам с тобой головы поотрывает.

Кристофер оглядел её изящную фигурку, ясно вырисовывающуюся в свете лампы под муслиновой сорочкой.

Почувствовав присутствие Кристофера, Беатрис встала и подошла к нему с естественной, неосознанной грацией.

— Голова болит? — озабоченно спросила она, поднимая руку и слегка касаясь его виска. Пока устраивали Беннета, в доме царила суета, и им так и не удалось поговорить с глазу на глаз.

Он наклонился и легко поцеловал её в губы.

— Нет. У меня такая крепкая голова, что пули просто отскакивают.

Она провела ладонью по его щеке:

— Что произошло, когда ты говорил с полковником Фенвиком? Он тоже пытался застрелить тебя?

Кристофер покачал головой:

— Нет, что ты. Это исключительно привилегия друзей.

Беатрис слабо улыбнулась, потом посерьёзнела:

— Знаешь, лейтенант Беннетт не сумасшедший. Он поправится, ему нужен только отдых. И время.

— Надеюсь.

Она пыталась поймать его взгляд.

— Ты винишь в этом себя, да?

Он кивнул.

— Я сделал лучшее, что мог в той ситуации. Но от этого знания мне ничуть не легче выносить последствия своих решений.

Беатрис на мгновение застыла, словно задумалась. Затем отвернулась и направилась к туалетному столику.

— У меня для тебя кое-что есть, — она озабоченно порылась в маленьком ящичке и вынула сложенный лист бумаги.

— Это письмо.

Он посмотрел на неё тепло и насмешливо:

— От тебя?

Беатрис покачала головой.

— От Джона, — она подала мужу листок. — Он написал его перед смертью. Одри не очень хотела отдавать его тебе, но думаю, тебе пора его прочесть.

Кристофер не стал брать письмо, только обнял жену и крепко прижал к себе. Потом взял в ладонь прядь её волос и нежно потёр их о щёку.

— Прочти мне его.

Они вместе подошли к постели и сели на матрац. Кристофер, не отрываясь, смотрел на профиль Беатрис, а она развернула письмо и начала читать.


Дорогой Кристофер!


Похоже, мне отпущено меньше времени, чем я надеялся. Удивительно, какой короткой оказалась жизнь. Оглядываясь назад, я понимаю, что слишком много времени провёл, гоняясь за второстепенным, и слишком мало внимания уделял тому, что действительно важно. А ещё я вижу, что мне повезло гораздо больше, чем большинству людей. Мне нет нужды просить тебя позаботиться об Одри и о маме. Я знаю, что ты и так станешь заботиться о них так ревностно, как они только позволят.

Ты читаешь это письмо, а значит, ты вернулся с войны и теперь столкнулся с необходимостью принять на себя ответственность, к которой тебя никогда не готовили. Позволь мне дать тебе совет. Я наблюдал за тобой всю жизнь... ты не знаешь покоя и ни в чём не находишь удовлетворения. Ты возносишь любимых людей на пьедестал, а потом неизбежно разочаровываешься в них. И то же самое ты проделываешь с самим собой. Дорогой мой братишка, ты — твой самый страшный враг. Если бы ты научился не ждать невозможного совершенства от себя и от других, ты смог бы, наконец, стать счастливым.

Прости меня за то, что я не смог выжить... и прости себя, за то, что ты выжил.

Эта жизнь предназначена тебе судьбой. Не теряй ни дня.


Джон.

Кристофер долго молчал, чувствуя стеснение в груди. Он словно услышал голос брата... его любящий, слегка наставительный тон.

— Как же я по нему скучаю, — прошептал Крис. –  Он отлично знал меня.

— Он знал, каким ты был, — ответила Беатрис. — Но думаю, ты изменился. Ты больше не ищешь совершенства. Иначе, как объяснить твою привязанность ко мне?

Кристофер нежно взял её лицо в ладони:

— Ты для меня — само совершенство, Беатрис Элоиза.

Она наклонилась вперёд, так что они соприкоснулись носами.

— Ты простил себя? — тихо спросила она. — За то, что выжил?

— Я стараюсь.

Близость её теплого едва прикрытого тела оказалась слишком большим искушением. Он скользнул ладонью ей на затылок и поцеловал в шею. Она слегка вздрогнула. Он аккуратно раздел её, стараясь сдержать рвущееся наружу желание. Он старался, чтобы его движения были нежными, лёгкими, хотя всё его тело ныло от яростной необходимости обладать ею. Его руки скользили по её коже, обводя очертания того, что он так недавно облёк в слова. Заниматься любовью, рождать любовь, позволить чувствам затопить их обоих. Эмоции превратились в движения. Движения превратились в наслаждение.

Он неторопливо исследовал языком её рот и одновременно вошёл в неё, сжав руками текучий тёмный шёлк её волос. Она тоже хотела двигаться, но он крепко держал её, снова и снова даря ей удовольствие, пока каждый её вздох не превратился в стон и её не охватила неостановимая дрожь.

Беатрис зарылась ступнями в простыни, её ногти вонзились ему  в спину. Он любовно вглядывался в потерянный, зачарованный взгляд жены и ему даже нравилась эта лёгкая боль. Она вот-вот начнёт биться под ним от наслаждения, по всей её бархатной коже уже разливался акварельно-нежный румянец.  Но ему пока не хотелось, чтобы всё заканчивалось, несмотря на то, что самого его грыз отчаянный голод. Неимоверным усилием он заставил себя замереть у неё внутри.

Беа вскрикнула и подняла бёдра:

— Кристофер, пожалуйста...

— Тсссс...

Он заставил её опуститься, поцеловал в шею, медленно провел по груди. Потом взял в рот её сосок и начал гладить его зубами и языком, оставляя за собой влажный, горячий след. Из горла её начали вырываться тихие хриплые звуки, а мускулы у неё внутри безудержно сжимались и разжимались. Он послушался этого ритма, проникая глубже и позволяя ей сжимать себя, и снова выходя.

— Посмотри на меня, — прошептал он, и она, подняв ресницы, распахнула глаза, открывая ему свою душу.

Он подхватил её ладонью под затылок, приник к её губам и вошёл в неё так глубоко, как не входил никогда прежде. Она приняла его, обвила его руками и ногами, цепляясь за него всем телом. Ритм стал жёстким, быстрым, диким, необузданным,  он подчинялся стремительному жадному движению её бёдер. Она выгнулась дугой, и её забила дрожь, её плоть сжимала его в конвульсиях долгожданного, изматывающего освобождения.

Некоторое время они не могли двигаться. Кристофера переполняло чувство удивительной открытости, незащищённости. Его рука блуждала по телу жены, ведомая не желанием, но благоговением. Беатрис потянулась и обвила ногой его бёдра, положила ему руку на грудь. Потом приподнялась и потёрлась губами и носом о волосы на его груди. Он лежал неподвижно, позволяя ей играть и исследовать его, как ей вздумается.

Когда они наконец встали с постели, их одолела эйфория. Кристофер настоял на том, чтобы лично искупать её, вытереть и расчесать ей волосы. Она сходила за его халатом и сидела рядом с ванной, пока он купался сам, время от времени наклоняясь, чтобы украсть его поцелуй. Они придумывали друг для друга ласковые прозвища. Мелочи семейной жизни, бессмысленные и вместе с тем исполненные глубочайшего смысла. Они собирали их, точно так же, как собирали слова или воспоминания — всё, что казалось им особенным.

Беатрис потушила все лампы, кроме одной, на ночном столике.

— Пора спать, — прошептала она.

Кристофер стоял на пороге и наблюдал, как его жена укрывается одеялом, а слабо  заплетённая коса змеится у неё по плечу. Она смотрела на него взглядом, который успел уже стать для него привычным... терпеливым и ободряющим. Взглядом Беатрис.

Даже целая жизнь рядом с такой женщиной — это пугающе мало.

Кристофер глубоко вздохнул и решился.

— Я лягу слева, — сказал он и погасил последнюю лампу.

Лёг в постель рядом со своей женой и обнял её.

И они спали вместе до самого утра.


Эпилог

26 июня 1857

Гайд Парк, Лондон


Кристофер с другими бойцами стрелковой бригады ждал на широкой поляне в северной части Гайд-парка. Поле, шириной в полмили и длинной в три её четверти собрало девять тысяч солдат, представляющих всю силу английской армии. Моряки, драгуны, стрелки, гусары, рейтары, артиллеристы — кого там только не было! Всё вокруг сверкало в лучах яркого солнца. Утро выдалось тёплое и ясное, солнце, казалось, решило поджарить разом сто тысяч человек, ожидающих начала первой церемонии вручения креста королевы Виктории.

Солдаты в полной униформе ужасно страдали. Одни от жары, а иные от зависти.

— У нас самая уродливая форма во всей Империи, — проворчал один из стрелков, оглядывая блестящий наряд стоявших по соседству гусаров. — Ненавижу этот мрачный темно-зелёный цвет.

— Бегая туда-сюда по передовой в золотом и алом ты бы стал неплохой мишенью, — ответил другой стрелок с упреком. — Тебе бы живо задницу отстрелили.

— А мне плевать. Женщинам нравятся красные мундиры.

— Ты предпочитаешь женщину неотстреленной заднице?

— А ты нет?

Другой солдат ничего не ответил, и это положило конец спору.

Кристофер слабо улыбнулся. Он бросил беглый взгляд на навес, установленный недалеко от галереи Гросвенор-гэйт, где сидело семь тысяч счастливчиков, купивших билеты. Беатрис была там вместе с остальными Хатауэйями, а ещё там сидели дедушка, Одри, двоюродные сёстры  и братья.  После окончания этой хорошо продуманной и никому не нужной церемонии, Кристофер вместе со всем своим шумным семейством отправится в отель «Ратледж». Там их ждёт семейный ужин, праздник и веселье. Гарри Ратледж намекнул, что приготовил для всех некое особенное развлечение. Зная Ратледжа, их могло ожидать что угодно: от оперного трио до группы дрессированных обезьянок. Со всей очевидностью можно было сказать только, что раз Хатауэйи в Лондоне, ужин непременно пройдёт шумно, суматошно и весело.

На этот семейный ужин приглашён также и Марк Беннетт, который недавно продал свой патент и как раз готовился вступить во владение небольшой торговой флотилией своей семьи. Ему потребовались многие месяцы, чтобы оправиться от нанесённых войной травм, и выздоровление пока отнюдь нельзя было назвать полным. Однако, продолжительное пребывание в доме Феланов принесло ему неоценимую пользу. Беннетт потихонечку восстанавливал свой душевный покой — необходимый, хотя и болезненный процесс. Друзья оказывали ему поддержку и понимание, и он постепенно становился самим собой.

Теперь он всё больше и больше походил на лихого, остроумного повесу, каким и был когда-то. Долгие верховые прогулки по деревенским полям вернули его щекам здоровый румянец, а мускулам — былую силу. Даже после возвращения в родовое поместье, в Глочестершир, Беннетт часто приезжал к Кристоферу и Беатрис в Ривертон. И так получилось, что в один из этих приездов он встретил у них Одри.

Её реакция на высокого, темноволосого солдата в отставке изрядно всех поразила. Кристофер никак не мог понять, почему его энергичная невестка внезапно становилась застенчивой и неловкой, лишь только Беннетт оказывался рядом с ней.

— Всё потому, что он — тигр, — с глазу на глаз объясняла ему Беатрис. — А Одри — лебедь. Лебеди всегда нервничают в присутствии тигров. Он ей очень нравится, но она считает, что ей не пристало водить компанию с подобными джентльменами.

Беннетт со своей стороны, похоже, сильно увлёкся Одри, но всякий раз, когда он пытался с нею сблизиться, она отступала.

А потом они вдруг внезапно стали добрыми друзьями. Вместе катались верхом, отправлялись в пешие прогулки и часто писали друг другу, когда находились врозь. В Лондоне их постоянно видели в компании друг друга.

Заинтригованный изменениями в их доселе напряжённых отношениях, Кристофер спросил Беннетта, в чём причина столь внезапного превращения.

— Я сказал ей, что от полученных на войне ранений стал импотентом, — ответил Беннетт. — Это её здорово успокоило.

Кристофер в ужасе спросил:

— Это правда?

–  Нет, чёрт побери, — возмущенно ответил Беннет. — Я сказал это только потому, что она от меня шарахалась. И это сработало.