На мгновение, задохнувшись, она вскрикнула, повисла в воздухе, но сильные руки Филиппа крепко держали ее. Вскоре она уже была в полной безопасности – он посадил ее перед собой. Сильный скакун постепенно замедлил шаг, повинуясь молчаливым сигналам сэра Филиппа, известным только ему самому.

– С вами все в порядке? – в словах сэра Филиппа не осталось и тени его насмешливой галантности. Сейчас он был человеком дела, лишенным какого бы то ни было щегольства, являвшегося прежде его маской.

Потрясенная Алиса изучала взглядом его лицо.

– Да, благодарю, все в порядке.

Ее словам благодарности он не придал никакого значения, будто не услышал их.

– Почему ваша лошадь вздыбилась? – спросил он также отрывисто, как накануне.

Алиса насупилась:

– Понятия не имею, – теперь, когда опасность миновала, и расположение духа вернулось к ней, голос ее приобрел прежнюю нежность и музыкальность. – Я только и делала, что пыталась удержаться, чтобы не полететь кувырком с лошади. У меня не было времени выяснять причины.

– Несомненно, – кратко подтвердил он.

Филипп повернул своего коня, желая подхватить поводья Алисиной лошади, но та резко шарахнулась в сторону.

Алиса с удивлением наблюдала за крайне озабоченным выражением его лица. И нашла нужным сказать ему что-то успокаивающее.

– Сэр Филипп, уверяю вас, что, не считая испуга, я никоим образом не пострадала. Мне, конечно, приятно, если вас встревожила моя неудача, но все же не стоит так беспокоиться.

Некоторое время Филипп сидел, нахмурившись, потом тревога сошла с его лица, и оно стало опустошенным. Вскоре он уже улыбался, и Алиса не могла осознать, вообразила ли она его озабоченность минуту назад или это было на самом деле.

– Разрешите мне выразить свое удовольствие по поводу того, что вы целы и невредимы, госпожа Лайтон. Ваши отец и сестра, должно быть, вне себя от беспокойства. Если я поймаю вашу лошадь, сможете ли вы на ней ехать к ним?

– Конечно.

Алиса не удержалась и изумленно уставилась на него: разница в его поведении была разительной. Более того, он отодвинулся от нее, она это почувствовала. Последняя рыцарская фраза не дышала, как тогда, страстью и была холодна и учтива. Слова были произнесены, как стихи наизусть, с утратой всякого смысла.

Они поравнялись с кобылой, которая при их приближении стала пугливо отходить вбок. Сэр Филипп заговорил что-то вполголоса испуганному животному, благодатно воздействуя своей интонацией, потом мягко сблизился и вмиг подхватил болтающиеся поводья. Кобыла заржала и тряхнула головой, но не стала вырываться. Он спрыгнул со своего жеребца, не обращая внимания на грязь, прилипающую к сапогам, и подошел к Алисе. Она соскользнула в его распахнутые объятия, всецело доверяя себя ему.

Он не сразу отпустил ее. Они стояли так близко, что она услышала глухие удары его сердца и почувствовала тепло, исходящее от тела. Неожиданно для себя она вся задрожала и в упор посмотрела в его глаза, желая убедиться, то ли самое испытывает он. Радость захлестнула ее, огонь в его глазах неуемно пылал и обжигал ее.

– Ваша лошадь, прекрасная леди, – приглушенно сказал он, поднял и усадил ее в седло. – Позвольте мне проводить вас к отцу и сестре.

– Я буду польщена, любезный господин, – также церемонно вымолвила она.

Пока они неторопливо возвращались в усадьбу фермера, Алиса молчала, погрузившись в свои мысли, позволяя ему поддерживать разговор. Едва они подъехали к дому, лорд Стразерн рассыпался в любезностях перед Филиппом, от всей души благодарил его, а Пруденс восторженно щебетала без умолку. Внесли свою лепту и арендатор с семьей, отдавая дань благодарности и восхищения Филиппу. Бесконечные похвалы заставили его, в конечном счете, смутиться, и он сообщил, что ему пора уйти. На радостях лорд Стразерн решил сократить свои визиты и тоже отправиться домой. Кроме того, небо хмурилось, и собирался дождь, предсказанный Бейли.

На обратном пути Алиса и Пруденс несколько отстали, чтобы посекретничать.

– Какой удивительный человек! – восторженно заметила Пруденс. – Это счастье, что он оказался там и спас тебя, правда?

– Да, счастье, – задумчиво произнесла Алиса. – Что было бы со мной, если бы он в самый опасный момент не выхватил меня из седла, когда моя лошадь без удил неслась прямо на ограду?

– Я знаю, какая ты прекрасная наездница, и уверена, что с тобой ничего не случилось бы, – успокоила ее Пруденс.

Алиса взглянула на сестру и неожиданно догадалась:

– Ты что, как-то подстроила, чтобы моя лошадь встала на дыбы, Пру?

Пруденс невинно посмотрела на нее.

– Алиса! Как ты могла подумать? Разве я способна на такое?!

Алиса поняла, что подозрение подтвердилось, и вздохнула.

– Пруденс, Пруденс! Есть другие, более безобидные способы бросить меня в объятия сэра Филиппа, если это входило в твои планы.

Пруденс удовлетворенно засмеялась.

– Но ни один из них не был бы столь эффективным, дорогая сестричка!

Она ткнула каблуками в бока лошади и пустила ее галопом, тут же догнав отца.

Алиса продолжала тихо продвигаться сзади, возобновляя в памяти их разговор с сэром Филиппом Гамильтоном. Ее интерес к этому мужчине все возрастал, несмотря на то, хотела ли этого Пруденс.

ГЛАВА 3

Тучи плотно закрыли луну и звезды, и вороному коню Филиппа Гамильтона стало трудно продвигаться. Он совсем замедлил ход, войдя в подлесок, который покрывал склоны гряды, как указательный палец, вдававшейся во владения Стразерна. Несмотря на близость поместья, поросшая молодым лесом гора была очень удобным местом для свиданий, будто устроенная по заказу: небольшую поляну обступали со всех сторон старые размашистые деревья, укрывающие вершину от посторонних взглядов, – людям, желающим остаться незамеченными, они обеспечивали надежное укрытие.

Здесь и была назначена встреча Филиппа Гамильтона с его принципалом[7] сэром Эдгаром Осборном.

Пока его жеребец продирался сквозь заросли молодняка и покрывающего всю землю кустарника, Филипп отметил, что возвышенность, как и пахотные земли в этой местности сильно пострадали от войны. Когда-то гряда была покрыта огромными деревьями, как те, что растут на вершине, но буйный огонь, разожженный парламентскими солдатами, устроившими на горе свой бивак, спалил старые реликвии, оставив лишь кое-какие зеленые побеги. Сколько времени потребуется теперь, чтобы выросли новые деревья вровень со старыми.

Ночь и тишина сгустились. Отчетливее стал слышен топот копыт и конское сопение, но Филипп не сомневался, что это единственные звуки, нарушающие ночное спокойствие. Полное одиночество в глухой ночи придавало ему уверенность, он должен прибыть на место встречи раньше своего наперсника. Это давало ему возможность держать под наблюдением заветную поляну и получить, таким образом, преимущество перед Эдгаром Осборном, а с таким человеком, как он, преимущество хоть минимальное надо иметь всегда.

На подъеме, почувствовав усталость коня, Филипп остановился – отсюда открывался широкий обзор местности – наметанным глазом отметил удобный пункт для наблюдения, который послужит хорошим укрытием, и направил туда коня.

Добравшись, он спешился, подыскал укрытие для лошади и устроился ждать. Умением ждать он овладел, как профессионал, очень давно. В эти минуты он мысленно прокручивал в памяти все на первый взгляд не значительные подробности и, убедившись, что не забыл ничего, – начинал вести в душе своеобразную чистку – избавляться от ненужного беспокойства, от раздражения по поводу того, что невозможно исправить. Эту душевную работу он считал необходимой, чтобы не терять способности в нужный момент быть умственно гибким, собранным и хладнокровным.

Итак, убедившись, что он готов к словесной схватке с сэром Эдгаром Осборном, Филипп переключился на размышления о вещах прозаических.

Впервые за этот месяц он с облегчением вздохнул: не надо было надевать претенциозную одежду кавалера-роялиста и, вместо узкого камзола из вельвета или сатина, он позволил себе надеть колет[8] из буйволовой кожи, какие носят военные.

Этот колет он носил долгие годы, и ему было очень удобно в нем. Сохраняющий тепло в холодное время, он выгодно отличался от роялистских тонких камзолов, коротких кюлот и франтоватых плащей, носимых придворными. И он, рядясь роялистом, вернувшимся из ссылки, вынужден был носить их одежду.

У него на душе начинали скрести кошки, как только он вспоминал об обмане, в который его вовлекли. Когда он давал на это согласие, все казалось простым и логичным.

Осборн настиг Филиппа в Шотландии, где он служил под предводительством генерала Монска. Как раз тогда, с получением звания полковника, ему пришлось проводить больше времени в штабе, чем в казармах со своими солдатами. Штаб, по мнению Филиппа, был королевским двором в миниатюре. Офицеры раболепствовали перед начальством, а их жены всегда готовы были оказать определенные услуги тому, от кого, по их мнению, зависела карьера их мужей. Служебные клерки занимались крючкотворством, затевая волокиту по самой незначительной просьбе, осложняя этим прохождение всякого официального предписания и вызывая у Филиппа зубовный скрежет от всего виденного.

Однако армия была его жизнью, у него не было собственности, которой он смог бы воспользоваться, если освободят от должности, поэтому, скрепя сердце, принял то, что не в силах изменить. И тут в Эдинбург приехал Осборн с вестью о том, что Филипп унаследовал Эйнсли Мейнор. Осборн сразу же предложил, чтобы Филипп, будучи преданным слугой лорда протектора, поселился в своих новых владениях и начал оказывать услуги своему правителю – следить за поведением роялистов в этой местности.

Вначале Филипп отверг такое предложение. Он считал себя открытым честным человеком, а не каким-то двусмысленным дельцом, и не уважал людей беспринципных и скользких, каким показался ему Эдгар Осборн, – Филипп как-то сразу открыто его невзлюбил. Кроме того, Эйнсли Мейнор и так принадлежало ему по праву наследника.

Не надо было платить этих пресловутых налогов, которыми облагались имения роялистов, потому что его дядя во время войны придерживался нейтральных позиций, а он сам служил в парламентских войсках. В любое время он мог поехать в Эйнсли, а не зарабатывать это право недобросовестным наблюдением за соседями. Но Осборн быстро рассеял его радужные представления. Он дал ему понять, что Филипп во мнении жителей Западного Истона, ярых роялистов, будет числиться круглоголовым, а значит, врагом. И если Филипп не согласится с планом Осборна, он позаботится о том, чтобы все соседи узнали, что новый владелец Эйнсли Мейнор поддерживал парламент, а потом и лорда протектора Кромвеля. В попытке Филиппа завладеть своим наследством не будет никакого смысла, так как жизнь в Эйнсли станет невыносимой.

Первой реакцией на этот явный шантаж было желание послать Осборна ко всем чертям вместе с его угрозами, но Филипп являлся сыном своего отца, придворного, который многому научил его.

Наставления запечатлелись в памяти: «Всегда тщательно все обдумывай, Филипп. Никогда не действуй импульсивно. Импульсивность – это слабость, который всегда воспользуются враги. Хорошо продуманная стратегия позволяет учесть ошибки и промахи. Ни один человек не сможет победить противника, если все тщательно не взвесит на весах здравого смысла…»

Филипп всегда неукоснительно следовал этим правилам, учитывал все до мелочей, и они не раз выручали его в разнообразных столкновениях с препятствиями. Поэтому он не собирался менять тактику. Любезно улыбнувшись Осборну, он сказал, что обдумает его предложение, хотя в душе бушевал от ярости и возмущения.

Проходили дни. Филипп не торопился дать Осборну ответ. Тот догадался, что молчание Филиппа означает отказ, но считал за правило – принудить свою жертву любыми путями дать такой ответ, который бы его устраивал. Поэтому Осборн прямым ходом направился к генералу Монску и попросил его вмешательства от собственного имени. Монск удовлетворил его просьбу, но более деликатным способом.

Генерал Монск обратил внимание Филиппа на то, что армия уже не доверяет Ричарду Кромвелю и не станет поддерживать его главнокомандующего. Так как Ричард отказался назначить на этот пост военного человека, то рано или поздно возникнет конфронтация, и лорд протектор Ричард Кромвель потеряет власть. За этим последует военный режим, что, по мнению Монска, Англия долго не выдержит.

Подспудно все это означало: устраивайся в Эйнсли, парень, выдай Осборну несколько секретов, чтобы его осчастливить; он не будет тебя долго беспокоить, могу спорить на свою армию; как только он уйдет, ты будешь свободен и далек от всего, что бы ни случилось.

Филипп последовал советам обоих – своего отца и своего командира. Еще некоторое время подумал, позволил себе посомневаться – за ним оставалось право выбора – и попытаться представить то, что его ожидает в будущем. В конце концов, он оценил обстоятельность советов Монска и понял, что если и есть что-то реально принадлежащее ему, так это Эйнсли Мейнор. Проблема Осборна, решил он, временная, вскоре она исчезнет, поэтому сдал свои полномочия и направился на юг, в свое будущее.