Луиза Кларк - Любовная петля

– Смотри, чтобы мать не увидела таких жестов, а то она заставит тебя ходить по холлу с тяжелой книгой на голове, чтобы убедиться, что у тебя правильная осанка и манеры.

– Уф! Мама занята тем, что помогает отцу проверить, является ли сэр Филипп подходящей партией для тебя, – Пруденс беспокойно заерзала. – Честное слово, Алиса, я не понимаю, как папа может сомневаться в честности этого человека. В конце концов, он ведь спас тебя, правда?

Алиса спокойно посмотрела на нее.

– После того, как ты уколола мою бедную лошадь булавкой и до полусмерти испугала ее, сэр Филипп сделал единственное, что мог бы сделать любой джентльмен!

– Но ты же слышала, Алиса! Он сказал, что ты произвела на него впечатление.

Алиса села на стул, а горничная начала развязывать на ее платье банты сзади.

– Должна признать, что сэр Филипп интересный человек. Я думаю, в нем есть нечто большее, чем видно с первого взгляда.

– Ага! Я так и знала! – Пруденс на удивление своей сестры пару раз подпрыгнула на кровати. – Он тебя привлекает, так же как ты его!

Алиса улыбнулась, глядя на ее восторг.

– Я бы сформулировала это несколько иначе.

Пруденс опустила глаза, уставившись на свои руки:

– На его фоне Цедрик Инграм выглядит довольно серым, ты не находишь? – как бы между прочим заметила она.

Горничная расшнуровала платье Алисы и сняла с плеч. Сбитая с толку, Алиса махнула служанке рукой, чтобы та остановилась, пока она осмысливала то, что сказала Пруденс.

– Пру, ты питаешь интерес к Цедрику? Потому что если это так…

– Не будь глупой! – с показной веселостью сказала Пруденс. – Успокойся, Алиса, твоему драгоценному Цедрику не угрожают мои уловки.

– Я не имела в виду ничего подобного, Пру! Только то, что тебе лучше не думать о Цедрике в этом смысле. Я думаю, что его вкусы касаются более зрелых женщин.

Алиса позволила служанке продолжать работу. Корсаж был снят, и Алиса встала, дав девушке снять с себя юбку.

Пруденс, которой минуло всего шестнадцать, и которая только что встала со школьной скамьи, густо покраснела.

– Когда-нибудь я стану старше, – заморгав, она выдавила улыбку. – Но мы говорили не об этом! Алиса, ты самая противная из всех сестер – ты всегда уходишь от разговора. Тебе нравится сэр Филипп Гамильтон? Я спрашиваю тебя напрямик. Будь любезна, сделай одолжение и ответь мне также прямо.

Алиса любила свою сестру, поэтому, смеясь, ответила ей настолько честно, насколько могла:

– Я считаю сэра Филиппа загадкой. Временами он кажется превосходным придворным, каким был сегодня утром. Свободно и красиво изъяснялся, и легко было поверить, что он действительно джентльмен-роялист, вернувшийся из ссылки. Потом он стал немногословным и зарделся, как школьник, от слов обычного светского содержания, похожих на комплимент в мой адрес. И тут я задумалась.

– О чем?

Горничная надела Алисе через голову юбку от костюма для верховой езды и поправила ее на стройной талии, потом накинула корсаж, по форме, напоминающий мужской камзол. Когда он был застегнут, Алиса мягко сказала:

– Действительно ли сэр Филипп сподвижник роялистов или же он тот, кто пошел за круглоголовыми.

У Пруденс перехватило дыхание.

– Алиса! Ты сошла с ума! Если он с круглоголовыми, то мы все подвергаемся страшной опасности!

– Поэтому, моя дорогая сестричка, я собираюсь как можно больше узнать о сэре Филиппе Гамильтоне, – уверенно сказала Алиса, останавливаясь перед зеркалом, чтобы надеть шляпу с низкой тульей, украшенную страусовым пером и подходящую по цвету к ее амазонке.

– Цедрик Инграм может не понять, – предупредила Пруденс. В ее голосе послышалась надежда.

Алиса улыбнулась своему отражению в зеркале:

– Мне придется рискнуть.

С вершины Фенвикских гор открывались дали неоглядные. Внизу, подобно ковру ручной работы, раскинулись поля, за ними виднелись кущи деревьев, и завершала картину узкая изогнутая полоска песчаного пляжа. А дальше – сколько хватало взора – бесшумно катило волны море.

Алиса и Филипп остановили лошадей у края вершины, голым скалистым отвесом обрывавшейся к берегу моря, а с другой стороны уходящей пологими, густо поросшими стеной леса склонами. Как и говорил лорд Стразерн, это место было удобно для верховой езды – открывался прекраснейший вид.

Но Филиппа мало волновал пейзаж – он смотрел на Алису Лайтон. Видел, как она высоко и ровно сидела в седле, сколько грации было в ее осанке, и – смущение от ее присутствия переходило в нем в тайное удовольствие видеть ее. Он впитывал ее в себя и чувствовал, как она заполняет все его мысли.

Почти всю дорогу они скакали галопом, обгоняя ветер, и на персиковой коже Алисиных щек зарделись розы румянца. Голубыми брызгами искрились глаза, споря с цветом драгоценного сапфира, а губы, опьяненные улыбкой, притягивали к себе. Не отрываясь, он смотрел на нее, и она казалась такой открытой, такой невинной, как будто только сейчас он увидел ее впервые.

Это ощущение не прошло, когда она посмотрела на него сияющими глазами и мягко сказала:

– Я будто здесь впервые – так никогда не восхищал меня этот прекрасный пейзаж. Вы не возражаете, если мы сойдем с коней ненадолго?

– Конечно, госпожа Алиса.

Он повернулся к конюху, ехавшему на приличном расстоянии от них, и приказал ему держать лошадей. Спрыгнув с коня, Филипп помог Алисе спуститься на землю. Она скользнула в его объятия, а он, прежде, чем опустить ее, крепко обхватил руками стройную талию. Она улыбнулась и вдруг осознала, что они – мужчина и женщина.

– Филипп, – едва прошептала она.

Это светская леди вежливо возразила джентльмену, который зашел слишком далеко, – а сама она нежно, страстно неслась навстречу ему. Филипп ощутил переполнявший ее жар, захлестнувший его изнутри, и, повинуясь желанию, сжал ее и – отпустил. У Алисы перехватило дыхание. Он стоял молча и чувствовал, как его тело сжигает огнем.

И уходя, убегая от чувств, он произнес первое, что пришло в голову:

– Вид здесь, действительно, прекрасный, как я и предполагал.

Алиса почувствовала подспудный смысл его слов. Их взгляды встретились.

– Мне всегда нравилось это место. Вы не потрудитесь немного отступить, сэр Филипп?

Он уже овладел собой. Стоять так близко от нее, почти соприкасаясь телами, было невозможно – хотелось сразу взять и впиться во влажную свежесть ее капризно изогнутых губ своими жадными губами. Но позволить себе это было бы безумием. И не потому лишь, что где-то рядом стоял слуга, Филипп поклялся самому себе – не трогать Алису Лайтон, пока не наладится связь с роялистами Западного Истона.

Легкой походкой они прогуливались по краю обрыва, любуясь зеленью полей и голубизной моря, слизывающего сухое золото песчаного пляжа.

– Позвольте сделать вам комплимент: вы прекрасно владеете лошадью, – подавленно сказала она. Посмотрела искоса, зовуще-сдержанным взглядом. – Я не сказала вам об этом, когда вы спасли меня, в тот день… И сегодня тоже… я заметила – вы ездите так, будто родились в седле.

Филипп недоверчиво улыбнулся: опасно влекущая красавица исчезла – ее сменила пристойная леди-роялистка. Опять начиналась игра в кошки-мышки.

Полушутя-полусерьезно, что-то подразумевая, он сказал:

– Я научился у отца, а он был известен при дворе как прекрасный наездник.

То, что Филипп позднее усовершенствовал свои навыки, служа в кавалерии парламента, а позднее – у Кромвеля, здесь не было упомянуто.

– Как интересно! – быстрый взгляд Алисы сквозил кокетством, но в глубине его прочитывалась напряженная работа мысли: – Я не помню, чтобы ваш дядюшка, сэр Ричард Гамильтон, был превосходным наездником.

Филипп рассмеялся:

– По словам отца, он действительно таковым не был. Дядя Ричард не то чтобы ненавидел лошадей, он просто смотрел на них как на средство передвижения. Кажется, мой дедушка имел склонность к диким лошадям, а дядя как-то попытался проехать на необузданном жеребце, будучи еще подростком. И переломал себе ребра и руку. После этого его непросто было усадить на лошадь.

– Тогда это многое объясняет. Насколько я понимаю, ваш отец всегда имел возможность помериться силами с дикими лошадьми?

Филипп кивнул, поглощенный воспоминаниями о прошлом. Он ясно представил себе отца, как он поглаживает нос и губы неуправляемого скакуна, успокаивает его своим прикосновением, тихо бормочет ему что-то на ухо спокойным убаюкивающим голосом.

– Мой отец имел подход к лошадям, и, думаю, дед уважал его за это. И Ричарда всегда приучали к лошадям, несмотря на то, что он являлся наследником. А любимцем деда был мой отец. Вот почему после смерти дедушки отец вынужден был сослать себя на королевский двор. Враждебность, возникшая из-за его ухода в придворные, была настолько сильна, что они с дядей Ричардом постоянно держались порознь.

– Сослать?! Какое странное слово вы употребили. Я думала, что жизнь при дворе вам приятна.

Услышав удивление в голосе Алисы, Филипп вздрогнул и пришел в себя. «Осторожно!» – сказал он мысленно и постарался придать лицу бесстрастное выражение; войдя снова в ту роль, которую играл.

– Мой отец служил королю, и, когда я был подростком, мы жили в Лондоне. Иногда нас с братом брали на королевский двор, и мы играли с принцами, но это продолжалось недолго. После войны я оказался в ссылке. Должность при дворе, хотя и невысокую, я потерял. Как-то, еще в детстве, нам разрешили съездить в Эйнсли. Жизнь в деревне показалась мне раем, – Филипп чуть заметно улыбнулся. – Когда мы ездили в Эйнсли, наши учителя оставались в Лондоне, поэтому в деревне нам разрешали бегать и резвиться совершенно свободно. Я думаю, что это и послужило поводом для такого сравнения – жизнь при дворе казалась по отношению к деревне каторгой.

Заметив на пути довольно большой камень, Филипп взял Алису под руку, чтобы она не споткнулась. И снова почувствовал волнение – оно было такой помехой! – близость и нечаянное прикосновение к ней, шелест ее платья возле его бедра вновь пробуждали желание, пронзавшее его насквозь.

Камень на дороге уже давно остался позади, а Филипп все-таки был не в силах выпустить ее руку, так приятно ощущалось ее тепло. Он сознавал, что они здесь совершенно одни в окружении красивой местности, подходящей для романтических свиданий. Но эти беспокоящие мысли он уныло отогнал от себя. Однако продолжал держать ее руку.

– Должно быть, в ссылке вам было трудно? Я думаю, там все напряженнее – всякие сплетни, борьба за положение в обществе, пробуждающиеся чувства… – легкая дрожь в голосе Алисы выдала Филиппу, что на нее тоже действует их близость. Он также заметил, что она стала продолжать разговор на более серьезную, начатую им раньше тему и не ответила на его последние легковесные рассуждения.

Он загадочно улыбнулся и еще раз использовал правду для подтверждения своей лжи.

– Мне больше нравилось время, проведенное в кавалерии.

Алиса резко повернулась и вопросительно посмотрела большими голубыми глазами. Филипп поспешил объясниться, снова ругая себя, что недооценил проницательность и сообразительность Алисы Лайтон.

– Я говорю о времени, которое я провел на службе Его Величеству во время войны, госпожа Алиса. Я служил в кавалерии. Несмотря на тяжелое время, я почерпнул там многое, что пригодилось мне в жизни.

Алиса тихо одобрительно засмеялась, будто его ответ принес ей облегчение.

– Ах, да, мы вновь вернулись к теме о ваших блестящих навыках наездника.

Филипп с радостью подхватил этот разговор и тоже усмехнулся:

– Я не собирался завершать нашу беседу тем, с чего мы начали, но так уж получилось. Придется с этим согласиться, не правда ли?

Они дошли до того места, где скалистый массив переходил в склон. Там начинался густой лес, и они не могли идти дальше. Филипп выпустил ее руку и отступил назад, наблюдая, как Алиса пошла к огромному старому дубу, стоявшему на краю леса. Она провела рукой вверх-вниз по шершавой коре, закинув голову, посмотрела на раскидистую крону. Потом, улыбаясь, взглянула на Филиппа:

– Когда молодой король Чарльз скрывался у нас после битвы при Вустере, он рассказал нам, как его чуть не поймали войска круглоголовых. Он спрятался в ветвях старого дуба, как этот, и, пока они прочесывали местность, наблюдал за ними в ожидании, что в любой момент его могут схватить, от страха у него сердце ушло в пятки. Он когда-нибудь рассказывал вам эту историю, пока вы вместе были в Европе?

Филипп почувствовал, что ему ненавистен этот ее мечтательный взгляд, как только она заговорила о Черном Принце, так называли Чарльза его враги. Прозвище было дано из-за смуглой кожи, длинных черных волос и темных глаз молодого короля, но по этим признакам такое же прозвище можно было дать самому Филиппу. Он заставил себя уныло улыбнуться.

– Я не был настолько близок к Его Величеству, чтобы он рассказывал мне подобные истории, миледи. В этой ссылке я был всего лишь незначительной мелкой сошкой.