Весь день молодой человек работал, а когда на город опустилась ночная мгла, отпер сундук с приношениями и взял оттуда то, что легко уносилось и дорого ценилось, выждав, пока прошла первая треть ночи, и попросив у Аллаха покровительства, направился к морю, где нашел нужное судно. Капитан корабля — седобородый красивый старик помог юноше подняться на борт.

Капитан обратился к матросам: «Вырвите якорь корабля из земли и поплывем, пока не начался день!». Один из матросов ответил: «О господин капитан, как же мы поплывем, когда царь говорил нам, что завтра поедет на корабле по этому морю, чтобы посмотреть, что там делается, так как боится за свою дочь Мариам из-за мусульманских воров?»

Капитан закричал: «Горе вам, о проклятые, разве дело дошло до того, что вы мне перечите». Старик выхватил из ножен меч и зарубил вопрошавшего. Когда команда начала роптать, он одного за другим зарубил всех матросов. Сбросив тела за борт, он закричал испуганному Нур-ад-дину: «Выйди, вырви, причальный кол!». Юноша повиновался, выбрался на берег и выполнил приказ капитана, затем молниеносно метнулся обратно на корабль. Капитан начал отдавать Нур-ад-дину команды, которые испуганный юноша беспрекословно исполнял. Они подняли паруса и с попутным ветром отправились в полноводное море.

Купеческий сын крепко держал в руках тали, а сам утопал в море размышлений, он не знал чего ждать и испуганно поглядывал на капитана, не понимая, куда тот направляет судно. С тревожными мыслями Нур-ад-дин встретил рассвет.

С восходом солнца юноша внимательнее вгляделся в лицо капитана. Старик же потянул за седую бороду, и она осталась у него в руках. Без окладистой накладной бороды и при солнечном свете юноша тотчас же признал в капитане свою возлюбленную Ситт-Мариам. Девушка устроила эту хитрость, убила капитана и содрала кожу с его лица вместе с бородой и наложила себе на лицо. Нур-ад-дин возрадовался и удивился смелости и твердости духа любимой. «Простор тебе, о мое желание и мечта, о предел того, к чему я стремлюсь!» — воскликнул он. Юношу потрясла страсть и восторг, он убедился в осуществлении желания и надежды. Ему хотелось петь от радости, и произнес он такие стихи:

«Тем скажи ты, кто не знает, что люблю

Я любимого, который не для них:

«Моих близких о любви спросите вы,

Сладок стих мой, и нежны любви слова

К тем, кто в сердце поселился у меня».

Речь о них прогонит тотчас мой недуг

Из души и все мучения удалит,

И сильнее увлечение и любовь,

Когда сердце мое любит и скорбит,

И уж стало оно притчей средь людей.

Я за них упрека слышать не хочу,

Нет! И не стремлюсь забыть их вовсе я,

Но любовь в меня метнула горесть ту,

Что зажгла у меня в сердце уголек, —

От него пылает жаром все во мне.

Я дивлюсь, что всем открыли мой недуг

И бессонницу средь долгой тьмы ночей.

Как хотели грубостью сгубить меня

И в любви сочли законным кровь пролить? —

В притеснении справедливы ведь они.

Посмотреть бы, кто же это вам внушил

Быть суровыми с юнцом, что любят вас!

Клянусь жизнью я и тем, кто создал вас, —

Коль о вас хулитель слово передал,

Он солгал, клянусь Аллахом, передав.

Пусть Аллах мои недуги не смягчит,

Жажду сердца моего не утолит,

В день, когда на страсть пеняю я в тоске, —

Не хочу я взять другого вам взамен.

Мучьте сердце, а хотите — сблизьтесь вы.

Мое сердце не уйдет от страсти к вам,

Хоть печаль в разлуке с вами узнаёт.

Это — гнев, а то — прощение — все от вас, —

Ведь для вас не пожалеет он души».

Когда же Нур-ад-дин окончил свои стихи, Ситт-Мариам до крайности удивилась, поблагодарила его за слова и сказала: «Тому, кто в таком состоянии, надлежит идти путем мужей и не совершать поступков людей низких, презренных». Девушка была сильна сердцем и сведуща в том, как ходят корабли по соленому морю, она знала все ветры и их перемены и знала все морские пути. Купеческий сын сказал ей: «О госпожа, если бы ты продолжила эту игру, я бы, право, умер от страха или скорее от тоски, страсти, мучительной пытки разлуки». Мариам засмеялась в ответ, вынула кое-какую еду и питье, и они стали есть, пить, наслаждаться и веселиться.

Потом девушка обрадовала Нур-ад-дина, показав унесенные из отцовской сокровищницы драгоценные камни, золото и серебро из того, что было легко на вес и дорого ценилось.

Влюбленные плыли с попутным ветром до города Искандарии. Когда их корабль пристал в гавани, Нур-ад-дин сошел на берег, привязал судно к камню из Камней Сукновалов. Взяв немного сокровищ, он отправился в город, сказав возлюбленной: «Посиди, о госпожа, на корабле, пока я не войду с тобой в Искандарию так, как люблю и желаю». И девушка молвила: «Не медли, так как медлительность в делах оставляет после себя раскаяние».

Юноша поспешил в дом старика-москательщика, чтобы взять на время у его жены для Мариам покрывало, одежду, башмаки и изар, какие обычны для женщин Искандарии. И не знал он о том, чего не предусмотрел из превратностей рока, отца дивного дива.

Вот что было с Нур-ад-дином и Мариам-кушачницей. Что же касается ее отца, царя Афранджи, то утром он хватился дочери, но не нашел. Слуги на расспросы господина отвечали в один голос, что ночью царевна пошла в церковь, после этого ее никто не видел. Вдруг под стенами дворца раздались крики. На вопрос правителя «Что случилось?» слуги ответили: «Ваше величество, ваш корабль пропал, тела матросов нашли на берегу. Кроме того, ворота церкви, ведущие к пристани, открыты, и пленник-мусульманин, прислуживавший в ней, тоже исчез». — «Если мой корабль, что был в море, пропал, то моя дочь Мариам на нем, без сомнения!» — воскликнул царь.

Он позвал начальника гавани и закричал: «Клянусь Мессией и истинной верой, если ты сейчас же не настигнешь с войсками мой корабль и не приведешь его и тех, кто на нем, я велю казнить тебя!». Начальник гавани, выбежав из дворца, призвал старуху из церкви и спросил: «Что ты слышала от пленника, который был у тебя, о его стране, и из какой он страны?» — «Он говорил: “Я из города Искандарии”», — ответила женщина.

Начальник гавани тотчас велел матросам ставить мачты и поднимать паруса. Корабли их плыли ночью и днем до тех пор, пока не достигли берега, где стояла Искандария. Среди франков был тот кривой и хромой визирь, который хитростью выкупил Мариам у Нур-ад-дина. Увидев корабль своего правителя, он вместе с сотней франкских бойцов напал на судно, но на корабле была лишь Ситт-Мариам. Захватив девушку и корабль, они направились в обратный путь, в страну румов. С попутным ветром добрались франки до города Афранджи, где Мариам предстала пред очи отца своего, восседавшего на престоле.

«Горе тебе, о обманщица! Как ты оставила веру отцов и дедов и крепость Мессии, на которую следует опираться, и последовала вере бродяг (он разумел веру ислама), что поднялись с мечом наперекор кресту и идолам?» — вскричал царь. — «Нет за мной вины, — ответила девушка. — Я вышла ночью в церковь, чтобы испросить благодати у Божьей матери, а когда я погрузилась в молитву, мусульманские воры вдруг напали на меня, заткнули мне рот, крепко меня связали, принесли на корабль и повезли в свою сторону. Я обманула их, говорила с ними об их вере, пока они не развязали меня. Я была счастлива, что твои люди освободили меня. Клянусь Мессией и истинной верой, клянусь крестом и тем, кто был на нем распят, я радовалась тому, что вырвалась из мусульманского плена». — «Ты лжешь, о распутница, о развратница! — кричал отец. — Клянусь тем, что стоит в ясном Евангелии из ниспосланных запрещений и разрешений, я неизбежно убью тебя».

Царь приказал убить Мариам и распять ее на воротах дворца, но в это время вошел к нему кривой визирь (он давно был охвачен любовью к Мариам) и сказал: «О царь, не убивай ее и жени меня на ней. Я сгораю от желания, но не войду к твоей дочери прежде, чем построю ей дворец из крепкого камня, самый высокий, какой только строят, так что никакой вор не сможет взобраться на его крышу. А когда закончится строительство, у ворот этого дворца я принесу в жертву Мессии от меня и от нее тридцать мусульман». Царь разрешил визирю жениться на Мариам и начать строительство дворца, подходящего для строптивицы.

Вот что было с царевной Мариам, ее отцом и кривым визирем. Что же касается Нур-ад-дина и старика-москательщика, то когда юноша взял у жены москательщика на время изар, покрывало, башмаки и одежду — такую, как одежда женщин Искандарии, и вернулся к морю, он не нашел на месте корабля, на борту которого оставил любимую.

Купеческий сын зарыдал горючими слезами и прошептал:

«Летит ко мне, призрак, пугает меня, стучась,

С зарею, когда друзья спят крепко в пустыне.

Когда же проснулись мы и призрак унесся вдаль,

Увидел я — пусто все и цель отдаленна».

Молодой человек брел по берегу, оглядываясь на людей и вопрошая: «В чем же дело?»

Люди ответили: «О сынок, пришел в нашу гавань корабль франков с войском, и захватили они корабль, стоявший там на якоре, вместе с теми, кто был на судне, и спокойно уехали в свою страну».

«О мусульмане, нет больше у города Искандарии чести, раз франки вступают в него, похищают людей и спокойно возвращаются в свою страну, и не выходит за ними никто из мусульман или из воинов нападающих!» — вскричал Нур-ад-дин и упал без чувств. Когда он очнулся, люди расспросили о его деле, и юноша поведал свою историю от начала и до конца. Когда люди поняли, в чем дело, всякий начал его бранить и говорить ему: «Почему ты хотел увести ее с корабля только в изаре и покрывале?». И все говорили ему слова мучительные, а некоторые говорили: «Оставьте его, достаточно с него того, что с ним случилось». От горьких слов Нур-ад-дин вновь впал в беспамятство.

В это время к толпе подошел старик-москательщик, увидев лежащего на земле юношу, он привел его в чувства и расспросил о случившемся.

«Дядюшка, — ответил Нур-ад-дин, — невольницу, которую у меня выкупили хитростью, я, вытерпев многие лишения и тяготы, привез сюда и, оставив на корабле, отправился к тебе, чтобы взять у твоей жены вещи для нее. Пока я отсутствовал, прибыли франки и, захватив судно вместе с невольницей, спокойно уехали восвояси»

Омрачили эти слова москательщика. «О дитя мое, — воскликнул он, — отчего ты не увез ее с корабля в город без изара? Но теперь не помогут слова! Вставай, дитя мое, и пойдем в город — может быть, Аллах наделит тебя невольницей прекраснее, чем та, и ты забудешь о первой девушке. Слава Аллаху, ты не понес убытков из-за нее, а наоборот, получил большую прибыль! И знай, о дитя мое, что соединение и разъединение — в руках владыки возвышающегося». — «Клянусь Аллахом, дядюшка, — воскликнул Нур-ад-дин, — я никак не могу забыть о ней и не перестану ее искать, хотя бы мне пришлось выпить из-за нее чашу смерти». — «О дитя мое, что ты задумал?» — спросил старик.

«Я намерен вернуться в страну румов, вступить в город Афранджу, подвергнуть свою душу опасностям, и дело либо удастся, либо не удастся», — ответил влюбленный юноша». — «О дитя мое, — молвил москательщик, — люди говорят: “Не всякий раз останется цел кувшин”. И если в первый раз ты уцелел, то в этот раз можешь погибнуть». — «Дядюшка, — сказал Нур-ад-дин, — позволь мне поехать и погибнуть из-за любви к ней, чем жить, оставив ее в пытке и смущении».

А по воле судьбы в это время из гавани отплывал корабль. Нур-ад-дин поднялся на борт и отправился на этом судне в море. В дороге на них напали франки, и купеческий сын вновь оказался в плену. Юношу вместе с другими полоненными привели к правителю Афранджи. Царь, исполняя обет, велел умертвить пленных мусульман. Палач же пожалел молодость и пригожесть Нур-ад-дина и оставил его казнь напоследок.

Отец Мариам узнал юношу и закричал: «Не ты ли тот мальчишка, что был среди захваченных ранее и которого я отдал в прислужники церкви?» — «Нет, повелитель, я никогда не был здесь раньше», — ответил Нур-ад-дин.

«Ты — лжец, но это легко проверить. Я велю привести старуху, которая взяла пленника в услужение, и она узнает тебя», — ответил царь. Но в это время к царю подошел хромой визирь, который женился на Мариам. Он сообщил правителю, что завершил строительство дворца для царевны, теперь же хотел бы исполнить обет и казнить у ворот тридцать мусульман и просит царя об одолжении. Поскольку нет среди его рабов мусульман, хочет он увести царских пленников.