«О, сблизит ли милосердый с вами меня опять,

Достигну ль своей я цели, о господа, иль нет?

Подарит ли мне судьба от вас посещение,

Чтоб веки над вами я закрыть мог из скупости?

Когда б продавалась близость к вам, я б купил ее

За дух свой, но вижу я, что близость дороже к вам».

Нур-ад-дин отправился на рынок и взял необходимые для путешествия припасы. Юноша вернулся к капитану, тот, увидев его, спросил: «Дитя мое, что это у тебя такое?» — «Мои припасы и то, что мне нужно в пути», — ответил молодой человек. Старик засмеялся и ответил: «Дитя мое, разве ты идешь полюбоваться на Колонну Мачт[7]? Между тобой и твоей целью — два месяца пути, если ветер хорош и время безоблачно». Потом старик взял у Нур-ад-дина немного денег, пошел на рынок и купил все, что могло понадобиться юноше в путешествии, а также наполнил ему бочонок пресной водой. Сын купца оставался на корабле три дня, пока торговцы завершали свои дела. Затем они сошли на борт судна, и капитан велел поднять паруса. Путешествие длилось пятьдесят один день.

А потом напали на них корсары, преграждающие дорогу, и ограбили корабль, и взяли в плен всех, кто был на борту, и привели пленных в город Афранджу к царю, который велел заключить полоненных в тюрьму.

Когда узников, среди которых был Нур-ад-дин, вели в темницу, в порт города прибыл корабль, привезший Мариам-кушачницу и кривого визиря.

Визирь отправился к царю и обрадовал его вестью о благополучном прибытии дочери, стали бить в литавры и украсили город лучшими украшениями. Царь со свитой выехал навстречу царевне.

Мариам вышла навстречу отцу, ответила на его приветствие и села на приготовленного для нее коня. Во дворце, куда прибыла процессия, бывшую невольницу встретила мать, она обняла дочь и принялась расспрашивать о том, как она поживает и девушка ли она, какою была раньше, или стала женщиной, познавшей мужчину.

«О матушка, когда человека продают в странах мусульман от купца к купцу и он становится подвластным другому, как можно остаться невинной девушкой? Купец, который купил меня, грозил мне побоями и принудил меня, и уничтожил мою девственность, и продал меня другому, а тот продал меня третьему», — ответила Мариам. Это же девушка повторила отцу. Родителей омрачило это известие. Отец девушки изложил обстоятельства дела вельможам и патрициям, и они ответили: «О царь, она стала нечистой у мусульман, и очистит ее только отсечение ста мусульманских голов».

Тогда правитель велел привести из темницы пленных мусульман, среди которых был Нур-ад-дин, и велел отрубить им головы. Первым лишился головы капитан, потом срубили головы купцам одному за другим, остался только Нур-ад-дин. Оторвали кусок от его полы, завязали ему глаза, поставили на колени на коврик и хотели отрубить голову. Но в эту минуту подошла к царю старая женщина и сказала: «О владыка, ты дал обет отдавать каждой церкви пять пленных мусульман, если бог возвратит твою дочь, чтобы они помогли прислуживать в ней. Теперь Ситт-Мариам вернулась, исполни же данный обет». — «Матушка, — ответил правитель, — клянусь Мессией и истинной верой, не осталось у меня пленников, кроме того, который ожидает казни. Возьми его — он будет прислуживать в церкви, пока не доставят еще пленных мусульман, и тогда я пришлю тебе еще четверых. А если бы ты пришла раньше, прежде чем отрубили головы этим пленным, мы бы дали тебе все, что ты хочешь».

Старуха поблагодарила царя за милость и пожелала ему вечной славы, долгого века и счастья, а затем подошла к Нур-ад-дину и свела его с коврика. Взглянув на пленника, увидела, что это нежный, изящный юноша, с тонкой кожей, и лицо его подобно полной луне в четырнадцатую ночь месяца. Женщина привела юношу в церковь и сказала: «Дитя мое, сними одежду, которая на тебе: она годится только для службы султану». Потом принесла Нур-ад-дину черный шерстяной кафтан, черный шерстяной платок и широкий ремень, одела его в этот кафтан, а платок повязала, как тюрбан, подпоясала ремнем и велела ему прислуживать в церкви. Купеческий сын прислуживал там семь дней.

После этого старуха пришла к нему и сказала: «О мусульманин, возьми твою шелковую одежду, надень ее, возьми эти десять дирхемов и сейчас же уходи. Гуляй сегодня и не оставайся здесь ни одной минуты, чтобы не пропала твоя душа». — «Матушка, что случилось?» — спросил ее Нур-ад-дин. И старуха ответила: «Знай, о дитя мое, что царская дочь, Ситт-Мариам-кушачница, хочет сейчас прийти в церковь, чтобы получить благодать и принять причастие ради сладости благополучия, так как она вырвалась из мусульманских стран, и исполнить обеты, которые она дала, на случай, если спасет ее Мессия. И с нею четыреста девушек, каждая из которых не иначе как совершенна по прелести и красоте, и в числе их — дочь визиря и дочери эмиров и вельмож правления. Сейчас они явятся, и, может быть, их взгляд упадет на тебя в этой церкви, и тогда они изрубят тебя мечами». Юноша переоделся, взял у старухи десять дирхемов и пошел гулять по городу, разведав все его стороны и ворота.

Вернувшись в церковь, молодой человек увидел, что Мариам-кушачница, дочь царя Афранджи, вошла в храм и с нею четыреста девушек — высокогрудых дев, подобных лунам, и в числе их дочь кривого визиря и дочери эмиров и вельмож правления.

Мариам была среди них точно луна среди звезд, и, когда юноша увидел возлюбленную, из глубины его сердца вырвался крик: «Мариам, о Мариам!». Провожатые царевны бросились на него и, обнажив мечи, подобные громовым стрелам, хотели тотчас же убить молодого человека. Дочь правителя обернулась и узнала Нур-ад-дина, она сказала девушкам: «Оставьте этого юношу: он, несомненно, бесноватый, так как признаки бесноватости налицо».

Нур-ад-дин, услышав эти слова, обнажил голову, выпучил глаза, замахал руками, скривил ноги и начал пускать пену из уголков рта. И Ситт-Мариам сказала девушкам: «Не говорила ли я вам, что это бесноватый? Подведите его ко мне и отойдите, а я послушаю, что он скажет. Я знаю речь арабов и посмотрю, в каком он состоянии, и принимает ли болезнь его бесноватости лечение или нет».

Девушки подняли Нур-ад-дина и принесли его к царевне, а потом отошли от него.

Мариам спросила: «Ты приехал сюда из-за меня, подверг свою душу опасности и притворился бесноватым?» — «О госпожа, — ответил юноша, — разве не слышала ты слов поэта:

Сказали: “Безумно ты влюблен”.

И ответил я:

“Поистине, жизнь сладка

одним лишь безумным!”

Подайте безумие мне и ту, что свела с ума.

И если безумие объяснит, — не корите».

«Клянусь Аллахом, о Нур-ад-дин, — сказала Мариам, — поистине, ты сам навлекаешь на себя беду! Я предостерегала тебя от этого прежде, но ты не принимал моих слов и последовал своей страсти, а я говорила тебе об этом не по откровению, чтению по лицам или сновидению, — это относится к очевидности. Я увидала кривого визиря и поняла, что он пришел в тот город за мной». — «О госпожа моя Мариам, — воскликнул Нур-ад-дин, — у Аллаха прошу защиты от ошибки разумного!». Потом состояние Нур-ад-дина ухудшилось, и он произнес такие стихи:

«Проступок мне подари того,

кто споткнулся, ты —

Раба покрывают ведь щедроты его владык,

С злодея достаточно вины от греха его,

Мучение раскаяния уже бесполезно ведь.

Все сделал, к чему зовет пристойность,

сознавшись, я,

Где то, чего требует прощение великих душ?»

Молодые люди долго обменивались упреками, каждый рассказывал, что с ним случилось, они читали друг другу стихи и проливали реки слез, сетовали друг другу на силу любви, муки страсти и волнения, пока совсем не обессилили. Между тем вечерело. На Ситт-Мариам было зеленое платье, вышитое червонным золотом, украшенное жемчугом и драгоценными камнями. Наряд этот как нельзя лучше оттенял красоту девушки, прелесть и изящество, и отличился тот, кто сказал о ней:

Явилась в зеленом платье полной луной она,

Застежки расстегнуты и кудри распушены.

«Как имя?» — я молвил, и в ответ мне она:

«Я та, что сердце прижгла влюбленных

углем пылающим.

Я — белое серебро, я — золото; выручить

Плененного можно им из плена жестокого».

Сказал я: «Поистине, в разлуке растаял я!»

Она: «Мне ли сетуешь,

коль сердце мое — скала?»

Сказал я ей:

«Если сердце камень твое, то знай:

Заставил потечь Аллах

из камня воды струю».

Когда наступила ночь, Ситт-Мариам спросила у девушек: «Заперли ли вы ворота?» — «Мы их заперли», — ответили те. Царевна обратилась к своим спутницам со словами: «Я хочу войти в эту церковь одна и получить там благодать — я тосковала по ней в мусульманских странах, а вы ложитесь спать, где хотите». — «С любовью и уважением, а ты делай что желаешь», — сказали девушки.

Мариам усыпила их бдительность, а сама отправилась на поиски Нур-ад-дина и нашла его сидящим в сторонке, точно на сковородке с углем, с таким нетерпением он ждал ее появления. Когда девушка подошла, Нур-ад-дин поднялся и поцеловал ей руки, она села и посадила возлюбленного подле себя, потом сняла драгоценности, платья и дорогие материи и прижала Нур-ад-дина к груди, они обнимались и целовались, не переставая, восклицая: «Как коротка ночь встречи и как длинен день разлуки!». И говорили такие слова поэта:

«О первенец любви, о ночь сближения,

Не лучшая ты из ночей прекрасных —

Приводишь ты вдруг утро в час вечерний.

Иль ты была сурьмой в глазах рассвета?

Иль сном была для глаз ты воспаленных?

Разлуки ночь! Как долго она тянется!

Конец ее с началом вновь сближается!

Как у кольца литого, нет конца у ней.

День сбора будет прежде, чем пройдет она.

Влюбленный, и воскреснув, мертв в разлуке!»

Когда влюбленные испытали великое наслаждение и полную радость, зазвонили к заутрени.

Мариам поднялась, надела свои одежды и драгоценности, Нур-ад-дин вновь затосковал оттого, что вновь предстояла разлука с любимой, заплакал и произнес такие стихи:

«Розу свежих щек лобызал я непрерывно

И кусал ее, все сильней ее кусая.

А когда приятною жизнь нам стала, когда заснул

Доносчик и глаза его смежились,

Застучали в било стучащие, в подражание

Муэдзинам, зовущим на молитву

И поспешно встала красавица, чтоб одеться, тут,

Боясь звезды доносчика летящей,

И промолвила: “О мечта моя, о желание,

Пришло уж утро с ликом своим белым”.

Клянусь, что если б получил я на день власть

И сделался б султаном с сильной дланью,

Разрушил бы все церкви я на их столбах

И всех священников убил бы в мире!»

Ситт-Мариам прижала возлюбленного к груди, поцеловала в щеку и спросила: «Нур-ад-дин, сколько дней ты в этом городе?» — «Семь дней», — ответил юноша.

«Ходил ли ты по городу и узнал ли ты его дороги и выходы и ворота со стороны суши и моря?» — спросила царевна. — «Да», — ответил купеческий сын. «А знаешь ли ты дорогу к сундуку с приношениями, который стоит в церкви?» — спросила Мариам. И Нур-ад-дин ответил: «Да». Тогда она сказала: «Раз ты все это знаешь, как пройдет треть следующей ночи, пойди к сундуку с приношениями и возьми оттуда что пожелаешь, а потом открой ворота церкви — те, что в проходе, который ведет к морю, — и увидишь маленький корабль, на нем десять человек матросов. Они помогут тебе подняться на борт. Жди меня там, да смотри, не проспи завтрашней ночью».

Молодые люди попрощались, и Мариам ушла. Она разбудила своих невольниц и других девушек и увела их. Подойдя к воротам церкви, постучалась. Старуха открыла ворота, царская дочь села верхом на мула, подведенного ожидавшими за воротами патрициями, и отправилась во дворец. Девушки следовали за своей госпожой. Процессию окружали стражники с обнаженными мечами.

Вот что было с Мариам-кушачницей. Что же касается Нур-ад-дина каирского, то он скрывался за занавеской, за которой они прятались с Мариам, пока не взошел день, и открылись церковные врата. Потом юноша смешался с толпой прихожан и прошел к старухе, смотревшей за порядком в церкви. «Где ты спал сегодня ночью?» — спросила она. Молодой человек ответил: «В одном месте в городе, как ты мне велела». — «О дитя мое, ты поступил правильно, — сказала женщина. — Если бы ты провел эту ночь в церкви, царевна приказала бы казнить тебя». — «Хвала Аллаху, который спас меня от зла этой ночи!» — сказал Нур-ад-дин.