Прошедшие вспомнить ночи, радости их!

Завистники непременно взглянут на нас

Злым оком, и все достигнут цели своей.

Вреднее всего нам будет зависть других,

Доносчиков скверных очи, сплетников всех».

«О госпожа моя Мариам, что ты плачешь?», — спросил купеческий сын. И девушка ответила: «Я плачу от страданий разлуки — мое сердце почуяло ее». — «О владычица красавиц, а кто разлучит нас, когда я теперь тебе милей всех людей и сильнее всех в тебя влюблен?» — спросил Нур-ад-дин. Любимая ответила: «У меня любви во много раз больше, чем у тебя, но доверие к ночам ввергает людей в печаль, и отличился поэт, сказавший:

Доволен ты днями был, пока хорошо жилось,

И зла не боялся ты, судьбой приносимого.

Ты в мире с ночами был и дал обмануть себя,

Но в ясную ночь порой случается смутное.

Узнай — в небесах светил так много,

что счесть нельзя,

Но солнце и месяц лишь из них затмеваются.

И сколько растений есть зеленых и высохших,

Но камни кидаем мы лишь в те,

что плоды несут.

Не видишь ли — в море труп

плывет на поверхности,

А в дальних глубинах дна таятся жемчужины?»

«Господин мой Нур-ад-дин, — сказала она, — если ты не желаешь разлуки, остерегайся человека из франков, кривого на правый глаз и хромого на левую ногу (это старик с пепельным лицом и густой бородой). Он-то и будет причиной нашей разлуки. Я видела, что он пришел в наш город, и думаю, он явился только из-за меня». — «О владычица красавиц, — сказал юноша, — если мой взгляд упадет на него, я его убью!» И Мариам воскликнула: «Господин мой, не убивай его, не говори с ним, не продавай ему и не покупай у него. Не вступай с ним в сделку, не сиди с ним, не ходи с ним, не беседуй с ним и не давай ему никогда ответа законного. Молю Аллаха, чтобы он избавил нас от его зла и коварства!»

Утром Нур-ад-дин, как обычно, понес зуннар на рынок. Он присел на скамью перед одной из лавок и начал разговаривать с сыновьями купцов, одолела его дремота, и заснул юноша на скамье перед лавкой, накрыв лицо платком и удерживая концы его в руках. В это время шел по рынку тот самый франк в сопровождении еще семи франков и увидел Нур-ад-дина. Франк сел подле Нур-ад-дина и стал вертеть в руке платок. Юноша проснулся и увидел перед собой того самого человека, которого описывала возлюбленная. Он закричал на франка, а тот спросил: «Почему ты на нас кричишь? Разве мы у тебя что-нибудь взяли?» — «Клянусь Аллахом, о проклятый, — ответил купеческий сын, — если бы ты у меня что-нибудь взял, я бы, наверное, отвел тебя к вали!» И тогда франк сказал ему: «О мусульманин, заклинаю тебя твоей верой и тем, что ты исповедуешь, расскажи мне, откуда у тебя этот платок». — «Это работа моей матушки, она сделала его для меня своей рукой», — ответил Нур-ад-дин. «Продашь ли ты мне его и возьмешь ли от меня его цену?» — спросил франк. Юноша воскликнул: «Клянусь Аллахом, о проклятый, я не продам его ни тебе, ни кому-нибудь другому! Моя мать сделала его только на мое имя и не станет делать другого». — «Продай его мне, и я дам тебе его цену сейчас же — пятьсот динаров, и пусть та, кто его сделала, сделает тебе другой, еще лучше этого», — сказал франк. — «Я никогда не продам его». — «О господин мой, а ты не продашь его за шестьсот динаров чистым золотом?» И он до тех пор прибавлял сотню за сотней, пока не довел цену до девятисот динаров, но Нур-ад-дин сказал ему: «Аллах поможет мне и без продажи платка! Я никогда не продам его ни за две тысячи динаров, ни за большие деньги!»

Франк продолжал соблазнять Нур-ад-дина деньгами, пока не довел цену платка до тысячи динаров, и тогда некоторые из присутствующих купцов сказали: «Мы продали тебе этот платок, давай за него деньги!» А юноша воскликнул: «Я не продам его, клянусь Аллахом!» И один из купцов сказал: «Знай, о дитя мое, что этому платку цена — сто динаров, даже если она станет большой и найдется на него охотник, а этот франк дал за него тысячу динаров сразу, так что твоя прибыль — девятьсот динаров. Какой же ты хочешь прибыли больше, чем эта? Мое мнение, что тебе следует продать платок и взять тысячу динаров. Скажи той, кто тебе его сделала, чтобы сделала тебе другой или еще лучше, а сам наживи тысячу динаров с этого проклятого франка, врага веры».

Нур-ад-дин застыдился купцов и продал франку платок за тысячу динаров, и хотел пойти к своей Мариам, чтобы обрадовать ее вестью о том, какое дело было с франком, но франк сказал: «О собрание купцов, задержите Нур-ад-дина, — вы с ним мои гости сегодня вечером. У меня есть бочонок румийского вина, из выдержанных вин, и жирный барашек, и плоды, свежие и сухие, и цветы, и вы возвеселите нас в сегодняшний вечер. Пусть же ни один из вас не остается сзади». — «О Нур-ад-дин, — сказали купцы, — мы желаем, чтобы ты был с нами в вечер, подобный сегодняшнему, и мы могли бы с тобой побеседовать. Окажи милость и благодеяние и побудь с нами; мы с тобой — гости этого франка, так как он человек благородный».

Они стали заклинать Нур-ад-дина разводом и силой не дали ему уйти домой, поднялись, заперли свои лавки и, взяв Нур-ад-дина, пошли с франком. Пришли в надушенную просторную комнату с двумя портиками. Франк усадил гостей и расстелил скатерть, диковинно сработанную и дивно сделанную, на которой было изображение сокрушающего и сокрушенного, любящего и любимого, спрашивающего и спрошенного, и затем поставил на эту скатерть дорогие сосуды из фарфора и хрусталя, и все они были наполнены прекрасными плодами, сухими и свежими, и цветами. А потом франк подал купцам бочонок, полный выдержанного румийского вина, и приказал зарезать жирного барашка. Развели огонь, франк начал жарить мясо, кормить купцов и поить их вином. Он подмигивал гостям, чтобы они приставали к Нур-ад-дину с питьем. Купцы до тех пор поили Нур-ад-дина, пока тот не опьянел и не исчез из мира.

И когда франк увидел, что Нур-ад-дин погружен в опьянение, он сказал: «Ты возвеселил нас, о Нур-ад-дин, сегодняшним вечером — простор тебе и еще раз простор!» И франк принялся развлекать Нур-ад-дина словами, и затем приблизился к нему, и сел рядом, и некоторое время украдкой смотрел на него, разговаривая, а потом спросил: «О Нур-ад-дин, не продашь ли ты мне невольницу? Год назад ты купил ее в присутствии этих купцов за тысячу динаров, а я теперь дам тебе в уплату за нее пять тысяч динаров, больше на четыре тысячи». Юноша отказался, а франк продолжал его угощать и поить и соблазнял деньгами, пока не довел цены за девушку до десяти тысяч динаров, и хмельной Нур-ад-дин сказал перед купцами: «Я продал ее тебе, давай десять тысяч динаров!» Франк обрадовался и призвал купцов в свидетели.

Они провели за едой, питьем и весельем всю ночь, а затем франк крикнул своим слугам: «Принесите деньги!» Принесли деньги, и он отсчитал Нур-ад-дину десять тысяч динаров наличными и сказал: «Нур-ад-дин, получи деньги в уплату за твою невольницу, которую ты продал мне вчера вечером в присутствии этих купцов мусульман». — «О проклятый, — воскликнул Нур-ад-дин, — я ничего тебе не продавал, и ты лжешь, у меня нет невольниц!» Но франк сказал: «Ты продал мне невольницу, и эти купцы свидетельствуют о продаже».

Все купцы сказали: «Да, Нур-ад-дин, ты продал ему свою невольницу перед нами, и мы свидетельствуем, что ты ее продал за десять тысяч динаров. Поднимайся, получи деньги и отдай ему невольницу. Аллах даст тебе взамен лучшую. Разве не приятно тебе, Нур-ад-дин, что ты, купив невольницу за тысячу динаров, полтора года наслаждался ее красотой и прелестью, всякий день и ночь услаждал себя беседой с нею и близостью, а после этого нажил на этой девушке девять тысяч динаров сверх первоначальной цены? А она ведь каждый день делала тебе зуннар, который ты продавал за двадцать динаров. И после всего этого ты отрицаешь продажу и считаешь прибыль малой. Какая прибыль больше этой прибыли и какая нажива больше этой наживы? А если ты любишь девушку, то ведь ты насытился ею за этот срок. Получи деньги и купи другую невольницу, лучше, или мы женим тебя на одной из наших девушек за приданое меньше половины этих денег, и девушка будет красивей ее, и остальные деньги окажутся у тебя в руках капиталом». И купцы до тех пор уговаривали и обнимали юношу, пока он не взял десять тысяч динаров в уплату за невольницу. Тогда франк в тот же час привел судей и свидетелей, и они написали свидетельство о покупке у Нур-ад-дина девушки, которую зовут Мариам-кушачница.

Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается Мариам-кушачницы, то она просидела, ожидая своего господина, весь день до заката и от заката до полуночи, но ее господин не вернулся, девушка опечалилась и стала горько плакать. Старик москательщик услышал, что она плачет, и послал к ней свою жену. Та вошла, увидела мастерицу плачущей и спросила: «Госпожа, почему ты плачешь?». Девушка ответила: «Матушка, я сижу и жду прихода моего господина, Нур-ад-дина, а он до сих пор не пришел, и я боюсь, что кто-нибудь перехитрит его, чтобы он продал меня».

Жена москательщика ответила: «О госпожа моя Мариам, если бы твоему господину дали за тебя всю эту комнату, полную золота, он бы тебя не продал! Я ведь знаю его любовь к тебе. Но, может быть, о госпожа моя Мариам, пришли люди из города Каира от его родителей, и он устроил им пир в том помещении, где они стоят, и постыдился привести их в эту комнату, так как она не вместит их, или потому, что их степень мала для того, чтобы приводить их в дом. Или же он захотел скрыть от них твое дело и остался у них до утра, а завтра, если захочет Великий Аллах, он придет к тебе в благополучии. Не обременяй же свою душу ни заботой, ни горем, о госпожа. Вот в чем причина его отсутствия сегодня ночью. Я останусь и буду тебя развлекать, пока не придет твой господин».

Жена москательщика забавляла и развлекала Мариам разговором, пока не прошла ночь, а утром Мариам увидела, что ее господин Нур-ад-дин входит с переулка, и за ним следует франк в окружении толпы купцов.

Когда Мариам увидела их, у нее затряслись поджилки и пожелтело лицо, она задрожала, точно корабль посреди моря при сильном ветре. При виде этого жена москательщика спросила: «О госпожа моя Мариам, почему это ты изменилась в лице?». Девушка ответила: «О госпожа, клянусь Аллахом, мое сердце почуяло разлуку и отдаленность встречи». И затем она начала охать, глубоко вздыхать и произнесла такие стихи:

«Не доверяйся разлуке ты —

Горька ведь, право, на вкус она.

Лик солнца в час заката, знай,

Желтеет от разлуки мук.

И также в час восхода, знай,

Белеет он, встрече радуясь».

Потом Мариам-кушачница разрыдалась и сказала сквозь слезы жене москательщика: «О госпожа, не говорила ли я тебе, что моего господина Нур-ад-дина хитростью заставили продать меня! Я не сомневаюсь, что он продал меня сегодня ночью этому франку, хотя я его предостерегала. Но не поможет осторожность против судьбы, и ясна тебе стала правдивость моих слов».

В это время в комнату вошел Нур-ад-дин, девушка посмотрела на него и увидела, как изменился он в лице, как дрожат у него поджилки, как раскаивается он и печалится.

Она сказала любимому: «О господин мой Нур-ад-дин, ты, кажется, продал меня?». Нур-ад-дин зарыдал, заохал и, глубоко вздохнув, произнес такие стихи:

«Таков уж рок, и пользы нет беречься нам,

И если я ошибся — не ошибся рок.

Когда Аллах захочет сделать что-нибудь

С разумным мужем, видящим и слышащим,

Он ослепит его и уши оглушит

Ему, и ум его, как волос, вырвет он.

Когда ж исполнит он над ним свой приговор,

Он ум ему вернет, чтоб поучался он.

Не спрашивай о том, что было “почему?” —

Все так бывает, как судьба и рок велит».

Юноша стал просить у невольницы прощения, говоря: «Клянусь Аллахом, о госпожа моя Мариам, пробежал калам с тем, что судил Аллах, и люди хитростью заставили меня продать тебя, я пренебрег тобой с величайшим небрежением. Но, может быть, тот, кто сулил разлуку, пошлет нам встречу». — «Я предостерегала тебя от этого, и было у меня такое предчувствие», — сказала девушка, потом она прижала его к груди, поцеловала между глаз и произнесла такие стихи:

«Клянусь моей страстью,

не забуду я дружбы к вам,

Хотя бы погиб мой дух от страсти и от тоски.

Рыдаю и плачу я и день и ночь каждую,

Как горлинка плачет в кустах

средь песков степей.

Испортилась жизнь моя, как нет вас, любимые,

Когда вы исчезли, мне встречать