бесстыдный гость,

И лучше меча поступки, если он явится.

Уйди, с белизной твоей, в которой нет белизны,

Ты черен в глазах моих от многих твоих обид!

А что до другого, то он человек порочный и сомнительный и чернит лик седины. Покрасив седину, он совершил сквернейшее преступление, и сказано о таких, как он:

Сказала: “Ты седину покрасил!”. Ответил я:

“Ее от тебя хотел я скрыть, о мой слух и взор!”

Она засмеялась и сказала: “Вот диво то!

Подделка умножилась, проникла и в волосы”.

А как хороши слова поэта:

О ты, что красишь черным седину свою,

Чтобы молодость тебе вновь досталась

на долгий срок,

Покрась ты их лишь раз моею участью —

Ручаюсь я, что краска не сойдет, тебе».

Купец, выкрасивший бороду, услышав такие слова, разгневался и сказал посреднику: «О сквернейший из посредников, ты привел сегодня к нам на рынок глупую невольницу, которая объявляет дураками всех, кто есть на рынке, одного за другим, и осмеивает их стихами и пустыми словами!». Выйдя из своей лавки, купец ударил посредника по лицу.

Тот рассердился и потянул девушку за собой, восклицая: «Клянусь Аллахом, я в жизни не видел невольницы более бесстыдной, чем ты! Ты сегодня обрезала мой достаток и свой достаток, и возненавидели меня из-за тебя все купцы!»

По дороге их увидел купец Шихаб-ад-дин и прибавил к цене за невольницу еще десять динаров, посредник попросил у девушки разрешения на сделку. Она ответила: «Покажи мне этого человека, я на него посмотрю и спрошу об одной вещи. Если эта вещь есть у него в доме, — сделка состоится, а если нет, то — нет». И посредник оставил невольницу и обратился к покупателю: «Господин мой Шихаб-ад-дин, знай, что эта невольница сказала мне, что она тебя спросит об одной вещи, и если эта вещь у тебя есть, девушка будет тебе продана. Ты слышал, что она говорила купцам, твоим товарищам. Клянусь Аллахом, я боюсь, что, когда я приведу ее к тебе, она сделает с тобою то же, что сделала с твоими соседями, и я буду перед тобой опозорен. Позволишь ли ты привести эту девушку?». «Подведи ее ко мне», — сказал Шихаб-ад-дин.

Посредник привел упрямицу к покупателю, и она спросила у купца: «Господин мой Шихаб-ад-дин, есть у тебя в доме подушки, набитые кусочками беличьего меха?» — «Да, о владычица красавиц, у меня в доме десять подушек, набитых кусочками беличьего меха, — ответил купец. — «Заклинаю тебя Аллахом, что ты будешь делать с этими подушками?» — «Я подожду, пока ты заснешь, и положу их тебе на рот и на нос, чтобы ты умер», — ответила красавица.

А потом обернулась к посреднику и сказала ему: «О гнуснейший из посредников, похоже, что ты бесноватый! Ты только что предлагал меня двум старикам, у каждого из которых по два порока, а после этого предлагаешь меня моему господину Шихаб-ад-дину, у которого три порока: во-первых, он коротенький, во-вторых, у него большой нос, а в-третьих, у него длинная борода. И кто-то из поэтов сказал о ней:

Не видали, не слышали о подобном

Человеке средь тварей всех мы ни разу.

Борода его длинная — длиной в локоть,

Нос — тот в четверть, а ростом он будет с палец.

А кто-то из поэтов сказал:

Лицо его — торчит на нем минарет,

По тонкости — мизинец он под кольцом.

А если бы вошли к нему люди в нос,

Весь мир остался бы тогда без людей».

Шихаб-ад-дин после таких слов выбежал из своей лавки и, схватив посредника за ворот, обругал его: «О злосчастнейший из посредников, как это ты приводишь к нам невольницу, которая нас поносит и высмеивает, одного за другим, стихами и вздорными речами!»

Посредник схватил девушку за руку и потянул вдоль лавок со словами: «Клянусь Аллахом, я всю жизнь занимаюсь этим ремеслом, но не видел невольницы менее вежливой, чем ты, и звезды для меня несчастнее, чем твоя звезда. Ты прервала мой надел на сегодняшний день, и я ничего не нажил через тебя, кроме ударов по затылку и хватания за ворот!»

У следующей лавки он спросил строптивицу: «Продавать ли тебя этому купцу, Сиди-Ала-ад-дину?». Негодница посмотрела на купца и разглядела горб. «Это горбун! — сказала она. О нем сказал поэт:

Его плечи малы, зато длинны позвонки его:

Он похож на черта, когда звезду вдруг видит он,

Или первую получил он плетку и чувствует,

Что вторая тут, и как будто бы удивляется.

И сказал о нем также кто-то из поэтов:

На мула влез один из вас; стал он

В глазах людей образчиком сразу.

От смеха весь он согнут; не диво,

Что мул под ним шарахнулся в страхе.

Или, как сказал о нем кто-то из поэтов:

Горбуны ведь есть, что еще дурней

с горбом своим,

И очи всех плюют на них с презрением,

Точно ветвь они, что высохла, скривилась вся,

И гнет ее от долгих дней лимонов вес».

Посредник поспешно потащил невольницу к следующей лавке: «Продать ли тебя этому?» Девушка увидела, что у покупателя гноятся глаза, и воскликнула: «Он с гнойливыми глазами! Как ты продаешь меня ему, когда сказал кто-то из поэтов:

Трахома в нем! Болезнь его

Убьет до смерти силы в нем.

О люди, посмотрите же

На эту грязь в глазу его!»

У следующей лавки она придралась к большой бороде купца: «Горе тебе! — сказала она посреднику, — этот человек — баран, но хвост вырос у него на горле! Как же ты продаешь меня ему, о злосчастнейший из посредников! Разве ты не слышал, что все длиннобородые малоумны, и насколько длинна борода, настолько недостает ума. Это дело известное среди разумных, как сказал один из поэтов:

Коль бороду имеет муж длинную,

Сильней тогда к нему уважение.

Но только вот — убавился ум его

Настолько же, насколько длинна она.

А также сказал о нем еще один из поэтов:

Есть друг у нас, Аллах его бороду

Без пользы нам в длину и в ширь вытянул:

И зимнюю напомнит нам ночь она,

Холодная, претемная, длинная!

И тогда посредник взял девушку за руку и пошел обратно, она спросила его: «Куда мы направляемся?» — «К твоему господину — персиянину, — ответил посредник. — Достаточно с нас того, что сегодня из-за тебя случилось. Ты была причиной отсутствия дохода для меня и для него своей малой вежливостью».

Невольница оглядела рыночную толпу, и ее взгляд, по предопределенному велению, упал на Нур-ад-дина Али каирского. Разглядела упрямица, что это красивый юноша с чистыми щеками и стройным станом, сын четырнадцати лет, редкостно изящный и изнеженный, подобный полной луне в четырнадцатую ночь, — с блестящим лбом, румяными щеками, шеей, точно мрамор, и зубами, как жемчуга, а слюна его была слаще сахара. О таких говорили:

Пришли, чтоб напомнить нам красу его дивную

Газели и луны, и я молвил:

«Постойте же! Потише, газели,

тише, не подражайте вы

Ему! Погоди, луна, напрасно ты не трудись!»

А как хороши слова кого-то из поэтов:

О, как строен он! От волос его и чела его

И свет, и мрак на всех людей нисходит.

Не хулите же точку родинки на щеке его —

Анемоны все точку черную имеют.

Нур-ад-дин завладел ее разумом и душой, привязалась строптивица к нему сердцем.

Она спросила у посредника: «Разве этот юноша — купец, что сидит среди купцов и одет в фарджию из полосатого сукна, не прибавил к цене за меня ничего?» И посредник ответил: «О владычица красавиц, этот юноша — чужеземец, каирец. Его отец — один из известных каирских купцов, и у него преимущество перед всеми тамошними купцами и вельможами, а юноша находится в нашем городе малый срок, и он живет у одного из друзей отца. Он не говорил насчет тебя ни о прибавке, ни об убавке».

После этих слов невольница сняла с пальца дорогой перстень с яхонтом и сказала посреднику: «Подведи меня к этому прекрасному юноше — если он меня купит, этот перстень будет тебе за твое утомление в сегодняшний день». Посредник обрадовался и подвел девушку к Нур-ад-дину. Оказавшись рядом с юношей, девушка лучше всмотрелась в его черты и убедилась, что он подобен полной луне, изящен в красоте, строен станом и соразмерен, как сказал кто-то:

Чиста вода красы на его лике,

Из глаз его летят, разя нас, стрелы.

И давится влюбленный, даст коль выпить

Разлуки горечь он, — сладка ведь близость.

Моя любовь, и лоб, и стан красавца —

Прекрасное в прекрасном и в прекрасном.

Поистине, одежд его и платья

На шее месяца сошлись застежки.

Его глаза, и родинки, и слезы

Мои — то ночи в ночи, среди ночи.

А бровь его, и лик его, и тело

Мое — то месяц с месяцем и месяц.

Его глаза обходят с кубком винным

Влюбленных, — коль пройдет, он мне дозволен.

Дает он мне напиться влаги хладной

Улыбкой уст, в день радостный сближенья.

Убить меня и кровь пролить он может

Законно, и законно, и законно.

Глядя на Нур-ад-дина, невольница спросила: «О господин мой, заклинаю тебя Аллахом, разве я не красива?». Юноша ответил: «О владычица красавиц, а разве есть в дольнем мире кто-нибудь лучше тебя?» — «Почему же ты видел, что все купцы набавляют за меня цену, а сам молчал и ничего не сказал и не прибавил за меня ни одного динара, как будто я тебе не понравилась, о господин?» — сказала девушка.

Купеческий сын ответил: «Госпожа, если бы я был в моем городе, я бы купил тебя за все деньги, которыми владеют мои руки». — «О господин, — сказала девушка, — я не говорила тебе: «Купи меня против твоего желания». Но если бы ты прибавил за меня что-нибудь, ты бы залечил мое сердце, даже если бы и не купил меня, потому что купцы бы сказали: «Не будь эта девушка красивой, этот каирский купец не прибавил бы за нее, так как жители Каира сведущи в невольницах».

Нур-ад-дин покраснел от стыда. «До чего дошла цена за эту девушку?» — спросил он посредника. Тот ответил: «Цена за нее дошла до девятисот пятидесяти динаров, кроме платы за посредничество, а что касается доли султана[4], то она с продающего». — «Пусть невольница будет моя за цену в тысячу динаров, вместе с платой за посредничество», — сказал Нур-ад-дин. Девушка поспешно отошла от посредника и сказала: «Я продала себя этому красивому юноше за тысячу динаров!». Нур-ад-дин промолчал, и кто-то сказал: «Мы ему ее продали». И другой сказал: «Он достоин!» И кто-то воскликнул: «Проклятый! Сын проклятого тот, кто набавляет цену и не покупает!». А еще один сказал: «Клянусь Аллахом, они подходят друг другу!»

Не успел Нур-ад-дин опомниться, как посредник привел судей и свидетелей, написали на бумажке условие о купле и продаже, и посредник подал его юноше со словами: «Получай свою невольницу! Да сделает ее Аллах для тебя благословенной! Она подходит только для тебя, а ты подходишь только для нее». И посредник прочел два таких стиха:

«Пришла сама радость послушно к нему,

Подол волоча в унижении своем.

Подходит она для него одного,

И он для нее лишь подходит одной».

Нур-ад-дин тут же отвесил тысячу динаров, оставленную на хранение у москательщика, а потом он взял невольницу и привел ее в дом.

Войдя в дом, девушка увидела дырявый ковер, старый кожаный коврик и воскликнула: «Господин мой, разве я не имею у тебя сана и не заслуживаю, чтобы ты привел меня в свой главный дом, где стоят твои вещи? Почему ты не отвел меня к твоему отцу?» — «Клянусь Аллахом, о владычица красавиц, — ответил юноша, — это мой дом, в котором я живу, но он принадлежит старику москательщику. Я же сказал тебе, что чужеземец и что я из сыновей города Каира». — «О господин мой, — отвечала невольница, — самого маленького дома будет достаточно до тех пор, пока ты не вернешься в свой город. Но заклинаю тебя Аллахом, о господин мой, поднимись и принеси нам немного жареного мяса, вина и плодов, сухих и свежих». — «Клянусь Аллахом, о владычица красавиц, — ответил Нур-ад-дин, — у меня не было других денег, кроме той тысячи динаров, которую я отвесил в уплату за тебя, и я не владею ничем, кроме этих динаров. Было у меня еще несколько дирхемов, но я истратил их вчера». — «Нет ли у тебя в этом городе друга, у которого ты бы занял пятьдесят дирхемов? Принеси их мне, а я тебе скажу, что с ними делать», — молвила девушка. «Нет у меня друга, кроме москательщика», — ответил Нур-ад-дин.