Мари Клармон - Любви навстречу

Эдварда вздохнул.

– У тебя слишком доброе сердце. – С этими словами он вышел из комнаты, и других слов уже не требовалось, поскольку и так было ясно: сейчас Эдвард отправился за доктором для Мэтью, а потом наведет порядок в приюте.

Доброе сердце? Как же ей хотелось, чтобы Эдвард понял, насколько доброе сердце у него самого. Пока он этого не сделает, любовь не войдет в его жизнь.

Нечаянная слеза, скатившаяся по щеке Мэри, упала на ее сорочку. Ох, сколько раз Эдвард освобождал ее, но сам оставался пленником своего страха.

– Я поеду к Даннкли сегодня, – пробормотал Пауэрз, пытаясь приподняться на массивной дубовой кровати.

Эдварду ужасно хотелось оглушить виконта ударом по голове. Но он, сдержавшись, сквозь зубы проворчал:

– Никуда ты не поедешь.

– Но я нужен вам, – упорствовал Пауэрз; он снова попытался приподняться.

Герцог невольно вздохнул. Его дворецкий сошел бы с ума, если бы узнал, что виконт пытается встать с постели. Прислуга Эдварда уже вернулась в лондонский особняк, но все слуги были крайне обеспокоены происходящим; им приходилось ухаживать за Пауэрзом, за Мэри и, конечно же, за Ивонн.

Эдвард вздохнул и задумался. Судьба, казалось, смеялась им в лицо – или же, напротив, давала шанс; герцогу пришло приглашение на один из самых престижных балов сезона. Даннкли довольно часто приглашал его на балы и званые ужины, и Эдвард полагал, что теперь сможет воспользоваться очередным приглашением в своих целях. Разумеется, Пауэрз тоже изъявил желание поехать.

– Ты не сможешь даже надеть брюки, не потеряв при этом сознания, – проворчал герцог.

Лицо виконта исказила гримаса. Не желая повиноваться своему недугу, он сдернул с себя одеяло и, сделав несколько глубоких вдохов, спустил ноги с кровати. Увы, он по-прежнему был очень слаб. К тому же лихорадка не прекращалась.

– Никуда ты не поедешь, – повторил Эдвард и снова вздохнул. Как же уговорить друга остаться? Казалось, что единственный способ образумить Пауэрза – стукнуть его по голове крикетной битой. Или лучше дать ему бутылку бренди? С бренди было бы проще, ибо Эдвард не мог вспомнить, когда в последний раз держал в руках биту для крикета. Ему не стоило брать с собой даже и Мэри, но, к сожалению, выбор был за ней.

– Ты просто не хочешь, чтобы я находился рядом с Мэри, – заявил Пауэрз, явно ревнуя.

Эдвард запустил пятерню в волосы и пробормотал:

– Между мной и Мэри все кончено.

Пауэрз громко фыркнул, а его друг, в очередной раз вздохнув, тихо добавил:

– У нас бы все равно ничего не получилось. Ох, что же я с ней сотворил? Ты-то помог ей, а я ее бросил. Так что теперь она твоя. – Ему почудилось, что после этих слов его сердце вот-вот разорвется от боли, но он тотчас же почувствовал завывание холодного ветра в своей пустой груди – там, где раньше было сердце, уже ничего не оставалось.

– Моя? – безучастно переспросил виконт.

Эдвард кивнул и тут же пояснил:

– Я не могу быть с ней.

Пауэрз покачал головой и пробормотал:

– Я тебя не понимаю. Ты что же, считаешь, она – вещь, которую можно передать из рук в руки?

– Нет! – вспыхнул Эдвард, невольно сжав кулаки; ему хотелось выместить на чем-нибудь свою злость, и, находись он в одиночестве у себя в комнате, стене бы не поздоровилось. Взяв себя в руки, он продолжал: – Понимаешь, я… Видишь, в какую ярость я прихожу, когда речь заходит о Мэри?

– Прости мне мою слепоту… но к чему ты клонишь?

– Я думал, что знаю, как лучше, но, увы, я совершил множество ошибок. И в итоге только навредил ей. Поэтому я должен предоставить Мэри полную свободу.

Пауэрз приподнял брови.

– Не пойми меня превратно, Эдвард, но мне кажется, что ты бредишь.

– Нет-нет. Более того, возможно, впервые в жизни я точно знаю, о чем говорю.

Виконт усмехнулся, а его белесые брови поползли еще выше.

– Продолжай, Эдвард.

Герцог молча потупился. Собравшись с духом, он проговорил:

– Я вынудил ее бежать, тем самым подвергая смертельной опасности. И я пытался заставить ее поступать так, как хочу я. Такой уж у меня характер… Более того, с самого первого дня я был уверен, что делаю все правильно – то есть ей во благо. И что вышло? Она оказалась в том же проклятом доме. А я не смог ей помочь. Я никому не в силах помочь.

Виконт взглянул на друга с сочувствием.

– Старина, ты говоришь глупости.

– Разве?

– Эдвард, пойми…

– Взгляни на мою семью, – перебил герцог. – Все мы умеем лишь разрушать чужие жизни.

– Но ты бы никогда…

– Я был непреклонен и жесток, когда Мэри больше всего нуждалась в моей поддержке. Я показал ей путь мести, а потом отнял надежду на справедливость. Когда же она решила ехать одна, я отпустил ее. Кто же я после этого?

Пауэрз пристально смотрел на друга, не произнося ни слова. Спустя минуту, он моргнул – и отвел взгляд.

– Эдвард, не знаю, что и сказать…

Герцог передернул плечами – словно пытался сбросить с них тяжкий груз.

– Не надо ничего говорить. Несмотря на все твои недостатки, коих не счесть… В общем, ты сумеешь лучше о ней позаботиться.

– Я?.. – Пауэрз замер с открытым ртом.

– Да, ты. Потому что ты позволишь ей быть самой собой.

Виконт со вздохом признался:

– Ты знаешь, она мне очень дорога…

– Понимаю… – Подавив нараставшую ревность, герцог коротко кивнул, хотя ему ужасно хотелось избить друга до полусмерти за то, что тот посмел полюбить Мэри. – Так что давай покончим с разговором о поездке на бал. Договорились?

– Но я все-таки…

– Я предоставил ей свободу! Неужели тебе этого не достаточно?

– Нет, полагаю, не достаточно, – послышался вдруг тихий голос Мэри.

По спине Эдварда пробежали мурашки. Не осмеливаясь обернуться и встретиться с ней взглядом, он отчаянно пытался понять, как долго она стояла в дверях. И действительно, как много она успела услышать?

Мэри медленно вошла в комнату, осторожно прижимая к груди свою перевязанную руку. Приблизившись к кровати, она проговорила:

– Благодарю тебе за мою свободу, Эдвард. – Она окинула его долгим взглядом из-под полуопущенных ресниц. – Хотя ты никогда не мог ею распоряжаться, ибо она, моя свобода, тебе не принадлежала, не так ли?

Ему ужасно хотелось возразить ей, хотелось закричать, что она, Мэри, действительно принадлежала ему. Но он кивнул и пробормотал:

– Разумеется, ты права. Мои слова – всего лишь фигура речи.

Улыбка, появившаяся на лице Мэри, была холодной и жесткой.

– Очень благородно с твоей стороны взять меня с собой. Знаю, ты не обязан был говорить мне о приглашении.

– Я по-прежнему думаю лишь о твоей безопасности, Мэри. Но при этом я уважаю твое решение, каким бы оно ни было.

На губах Мэри появилась лукавая улыбка, и она заметила:

– Безопасность всегда казалась мне иллюзией, но все же я благодарна тебе. И я по-прежнему рассчитываю на твою помощь в деле мщения.

– Ты твердо намерена придерживаться своего плана? – спросил Эдвард, надеясь, что она передумает, но при этом отчетливо понимая, что едва ли такое произойдет. Разумеется, его искушала мысль скрыть от Мэри приглашение, но пойти на подобное предательство он не мог. Мэри заслуживала свободы – свободы выбирать свой путь в жизни и совершать ошибки. И он просто обязан был ей помочь, – что бы она ни решила.

– Да, – ответила Мэри, вскинув подбородок.

– Тебе пригодится и моя помощь. – Пауэрз в очередной раз попытался подняться с постели. Но стоило виконту принять вертикальное положение, как он покачнулся – замер, смертельно побледнев. Мэри с удивлением посмотрела на него, затем легонько толкнула в плечо. Раскинув руки, он упал обратно на подушки, а девушка, подбоченившись, заявила:

– Я так не думаю, милорд. Поэтому вы останетесь здесь.

– Это несправедливо, – проворчал Пауэрз, вздыхая.

Мэри пристально взглянула на него.

– Конечно, я могла бы подождать, когда вы поправитесь. Но я и так слишком долго ждала. Приглашение же – как нельзя кстати. Полагаю, сегодня самый подходящий вечер для того, чтобы разоблачить моего отца. Верно, Эдвард?

Но тот хмурился в задумчивости. Хотя отец Мэри сам нанял миссис Палмер и, соответственно, Харгрейва, казалось, старый герцог считал, что его дочь действительно умерла. Иначе никогда бы не пригласил к себе человека, в доме которого она скрывалась.

– У меня есть опасения…

– Тогда, Эдвард, я поеду одна. Ясно?

– Мэри, ради бога… – простонал Пауэрз.

– Нет, ради себя! Я делаю это ради себя, понятно? И мне ужасно хочется увидеть лицо своего отца.

Эдвард кивнул. Что еще ему оставалось? Только надеяться, что сегодня Мэри обретет покой, которого так долго искала.

Она сделала глубокий вдох.

– Но прежде, Эдвард, мне потребуется твоя помощь.

– В чем?

– Я хочу повидать кое-кого… – Она вздохнула. – Я не знаю, чем все закончится сегодня, поэтому сначала хочу увидеть ее.

– Как пожелаешь. – Эдвард пожал плечами. – А потом?

Мэри стиснула зубы.

– Сегодня вечером моему отцу придется признать перед всем лондонским обществом, что я жива. В этом и будет заключаться моя месть. Весь город увидит, какое он на самом деле чудовище. А я посмотрю, как он попробует выкрутиться.

Герцог внимательно смотрел на Мэри, тщетно пытаясь отыскать на ее лице хотя бы тень нерешительности. Но ее лицо превратилось в свирепую маску, а сердце, казалось, совсем очерствело. И Эдвард понял, что никогда не сможет простить себе.

– Это неблагоразумно, – заметил герцог, но Мэри проигнорировала его слова.

Они стояли в одном из коридоров в особняке Эдварда, и Мэри смотрела на закрытую дверь – смотрела, тяжело дыша, собираясь с мыслями.

– Я обязательно должна увидеть ее.

– Но зачем? Да, я привез ее сюда, потому что ни в чем не могу тебе отказать, однако… Он провел пальцами по щеке девушки. – Объясни, зачем?

Мэри вздохнула.

– Ну… мне нужно знать, что у нее все в порядке. Потому что она – еще одна потерянная душа в океане жизни.

– Понимаю.

– Спасибо тебе, Эдвард.

Герцог взялся за дверную ручку и осторожно приоткрыл дверь. Потом рывком распахнул ее. Мэри невольно вздрогнула, и по ее спине пробежал холодок. Но она тут же взяла себя в руки и решительно шагнула в полутемную комнату, освещенную лишь пламенем в камине.

В первый момент Мэри ничего не заметила – лишь огромный восточный ковер да резную дубовую мебель, лакированная поверхность которой отражала блики огня. Но затем она разглядела смутную тень в углу комнаты – там стояла женщина, погруженная в молчание, а лицо ее закрывала густая вуаль.

– Подойди ближе к свету, – сказала женщина. – Я хочу убедиться, что это действительно ты.

Этот голос невозможно было спутать ни с каким другим. Этот голос согревал Мэри и успокаивал тысячи раз в холодной, промозглой комнате в их проклятой тюрьмы.

Мэри сделала шаг к полукругу янтарного света.

– Поговорим о Брайтоне и поездках к морю?

Темная фигура в углу едва слышно произнесла:

– Мэри, да?..

– Конечно же, я. – Сердце Мэри наполнилось радостью.

В следующее мгновение Ева выпорхнула из угла комнаты, и ее черная вуаль взметнулась вверх как крылья огромной бабочки, летящей на свет. Она изящным движением откинула вуаль, открывая сияющее лицо фарфоровой белизны, обрамленное темными локонами. Красивая и нежная, словно Мадонна, она порывисто схватила Мэри за руку и сжала ее изо всех сил.

– Мы искали тебя… Боже мой, Виндхэм сказал, что тебя не было в приюте…

– Кто такой Виндхэм?

– Друг моего мужа.

Мэри моргнула.

– Ты замужем?

– Да! – На лице Евы появилось восторженное выражение. – Ты помнишь Йена?

Йен… Высокий брюнет, явившийся спасителем в ночи. Мэри закрыла глаза, припоминая тот вечер. Она бросилась вниз под колеса экипажа, а потом, упав на землю, услышала крик Евы и увидела страх на лице Йена. Тогда Мэри сочла его единственным благородным мужчиной на всем свете – единственным, кто попытался спасти ее.

– Он оправдал твои надежды?

Ева улыбнулась одними только глазами, но затем широкая улыбка расцвела на ее губах.

– О да…

Мэри сглотнула, пытаясь избавиться от горького привкуса во рту. Ах, если бы ей повезло так же, как ее подруге…

– Ева, я очень рада за тебя.

Ева погладила ладонью немного выдававшийся живот и шепнула:

– Я жду ребенка.

Мэри вскрикнула от радости.

– О, как все удачно сложилось! Даже не верится…

– Есть еще кое-что… – Ева снова улыбнулась. – Мой сын, Адам, – он, оказывается, жив.

– Дорогая, неужели?

– Да, жив. Добрые и великодушные слуги… Они не бросили его. – Улыбка Евы померкла. – Но, Мэри, я очень беспокоилась за тебя. Мы думали, ты погибла. Виндхэм приложил все силы, пытаясь найти тебя, но ты не оставила следов… – На глаза женщины навернулись слезы радости. – Ах, какое счастье! Знаешь, я отказывалась верить в твою смерть…