Мари Клармон - Любви навстречу

Отец приветствовал Эдварда сдержанной улыбкой, и тот ответил ему легким кивком – то есть согласно этикету держался с пожилым герцогом на равных. После чего представил хозяину вечера свою спутницу.

Кровь прилила к лицу Мэри, когда она шагнула к отцу.

Намеренно непринужденно Мэри опустила веер, присев в реверансе, и почти тотчас же деланая улыбка отца словно превратилась в болезненную гримасу. Несколько мгновений он смотрел на нее черной бездной своих холодных глаз, а потом… Внезапно глаза его словно ожили, и в них появилось чувство, которое Мэри никак не ожидала увидеть, – любовь, безумная любовь.

– Эзме! – воскликнул отец. Он схватил Мэри за руку, крепко вцепившись в нее и ощупывая ткань перчатки – словно пытался убедиться в реальности образа.

Но это продолжалось только несколько секунд, а затем произошло нечто пугающее… В глазах Даннкли не было больше ни любви, ни даже здравого смысла – был лишь один ужас.

– Прости меня, – с трудом произнес он. В следующее мгновение Энтони Даррелл, герцог Даннкли, упал на колени перед своей дочерью, моля о прощении.

Веселый смех и голоса гостей тотчас смолкли, и бальная зала погрузилась в тишину. Словно по команде взгляды всех присутствующих обратились к ним, и даже оркестр затих, оборвав вальс на высокой ноте.

– Ты должна простить меня, – умолял отец.

Мэри молчала, спрашивая себя: продолжать ли пытку, используя образ призрака матери, или открыть истину, ради чего она сюда и пришла. Но она ведь жаждала справедливости, жаждала правды, не так ли?

– За что мне прощать вас… папа?

Старый герцог вздрогнул и замер на мгновение.

– Ты – не Эзме! – Он судорожно сглотнул, но с коленей не поднялся. – Конечно, нет, моя драгоценная жемчужина! – Слезы заструились по его щекам, а лицо побледнело и осунулось, словно постарело лет на двадцать. – Ох, я так скучаю по твоей матери…

И это – весь его ответ? После стольких лет страданий? После заточения в сумасшедшем доме? Выходит, он скучал по ее матери…

С губ Мэри рвалось обвинение – мол, если он так сильно любил ее мать, то, быть может, не стоило толкать ее с лестницы? Но она сдержалась; ей надо было сказать отцу еще кое-что.

– Но мне сообщили о твоей смерти, Мэри.

– Ложь, – процедила она.

Невероятно, но на губах старого герцога заиграла теплая улыбка.

– И я благодарю за это Бога. – Тут он наконец поднялся на ноги и привлек дочь к себе. Прижав к груди, поцеловал ее в лоб. – Как хорошо, что ты вернулась, Мэри.

Она оттолкнула отца – его близость вызывала у нее омерзение и почти физическую тошноту.

– Зачем вы это сделали? Как вы могли так поступить?

– Я был вынужден, так как… Герцог сделал глубокий вдох. – Я сделал это ради твоего же блага.

– Блага? – переспросила Мэри, пытаясь понять, была ли в его словах хоть толика правды. – Но вы ведь отправили меня в сумасшедший дом!

Герцог молча кивнул и, казалось, погрузился в воспоминания. Минуту спустя со вздохом проговорил:

– Я боялся, что оно передалось тебе от матери… Ее безумие.

Тихие восклицания и перешептывания наполнили зал, но Мэри не обращала на это внимания – сейчас она думала лишь о том, как вытащить всю правду из лживого старика.

Тут герцог Даннкли крепко схватил ее за руки и, наклонившись к ней, прошептал:

– Скажи, что прощаешь меня, и мы начнем все сначала. Когда мне сообщили, что ты умерла… Поверь, сердце мое словно разбилось на тысячи осколков. Ведь я так и не попрощался…

Руки отца были холодными, сухими и шершавыми. А глаза… Ей было ужасно трудно смотреть в эти глаза.

– Значит, ты понял, каково это – не иметь возможности попрощаться? – Мэри пришлось собрать все свои силы, чтобы в порыве негодования не отдернуть руки. Или же не влепить негодяю пощечину.

– О, конечно, я все знаю, – ответил старый герцог. – И я думаю, что ты меня понимаешь, не так ли?

Мэри прищурилась и процедила сквозь зубы:

– Еще как понимаю. Ведь я так и не смогла попрощаться со своей матерью.

Отец побледнел, но не проявил ни капли раскаяния.

– Как и я, – сказал он, пожав плечами.

– Потому что вы, милорд, столкнули ее с лестницы! – в ярости закричала Мэри.

И снова по залу прокатились тихие возгласы. Но Мэри не обращала на гостей внимания; сейчас важно было лишь одно – раскрыть правду и показать всем истинное лицо этого чудовища.

Но герцог Даннкли, холодный и расчетливый негодяй, не собирался так просто отказываться от своей безукоризненной репутации. Изобразив душевные страдания, произнес:

– Я не толкал ее. Разве ты не помнишь, как все было?

Мэри отдернула руки и крикнула:

– Толкнули!

– Нет-нет, – возразил герцог с выражением неподдельного ужаса на лице. – Я… я лишь пытался ее поддержать. Я умолял ее не пить столько вина. Умолял!.. – Теперь в его голосе звучала скорбь безутешного вдовца. – Но она не слушала. Не желала вести себя как должно жене.

Мэри на несколько мгновений вернулась в прошлое. И увидела свою мать с хрустальным бокалом в одной руке и пузырьком опия – в другой. Ее мать почти не выпускала из рук бокал с шампанским или красным вином. И все же… Она решительно покачала головой:

– Нет, это неправда!

Отец тяжко вздохнул.

– Увы, правда. Я пытался спасти ее. Сделал все, что было в моих силах. А потом поклялся, что спасу хотя бы нашу дочь, которой тоже грозило безумие.

– Поэтому отправил меня в преисподнюю? – спросила Мэри с таким спокойствием, что сама себе удивилась.

– Вероятно, это было ошибкой, – начал оправдываться герцог. – Вероятно…

– Ошибкой? – эхом отозвалась Мэри. – Моя жизнь стала сущим кошмаром из-за вашей ошибки. Вы, сэр, не человек, вы чудовище.

– Не смей так говорить! – гневно крикнул отец, обретая свою обычную самоуверенность. – И ты, как послушная дочь…

– Вы жалкий ничтожный человек, – процедила Мэри, – и я никогда не прощу вас. И моя мать никогда не простит. Никто и никогда вас не простит!

Сдержанность, обычно присущая «парадному» облику герцога Даннкли, мгновенно превратилась в ярость. Он сжал кулаки и уже занес руку для удара, когда в его глазах вдруг вспыхнули странные огоньки. И тотчас же левая сторона лица перекосилась, рот открылся и закрылся несколько раз, но он не издал ни звука. После чего плечи герцога затряслись, и он начал медленно оседать на пол.

– Нет! – закричала Мэри, глядя на отца, уже лежавшего на полу. – Нет! – снова крикнула она, не веря, что отец все-таки уйдет от справедливого суда.

Старший герцог лежал без движения, лежал с открытым ртом и молящими о помощи глазами.

А Мэри, охваченная чувством ярости, наклонилась к отцу и, приблизив к нему лицо, выкрикнула:

– Я никогда вас не прощу! Никогда!

– Мэри, успокойся! – окликнул ее Эдвард. – Он схватил ее за плечи и попытался оттащить, но она, упираясь, продолжала сыпать проклятия.

– Я никогда не прощу вас! – кричала она, задыхаясь от ненависти.

Герцог Даннкли по-прежнему был недвижим; парализованное тело замерло в одном положении, и лишь глаза его то и дело моргали. Когда же губы отца вдруг зашевелились, Мэри пожалела, что не могла разобрать слов – ведь он, возможно, хотел сказать что-то очень для нее важное…

И тут Мэри с громкими рыданиями бросилась к отцу и вцепилась в его черный фрак – словно пыталась вытрясти из него какие-то признания, объяснившие бы его жестокость. Внезапно из груди ее вырвался отчаянный вопль, и она прижалась лбом к шейному платку старого герцога. Теперь Мэри плакала от тоски по матери, а также по тому отцу, который у нее был когда-то, много лет назад. Плакала она и по своей искалеченной жизни, так как была уверена, что ничто не заполнит зияющую пустоту у нее в сердце.

Тут сильные мужские руки подхватили ее и унесли от неподвижного, но все еще дышавшего герцога. Но она по-прежнему не могла успокоиться, и слезы потоками струились из ее глаз. Эдвард прижимал ее к груди, пытаясь утешить, но все было тщетно, ибо Мэри знала: вскоре они с Эдвардом расстанутся, и на сей раз – навсегда. Ведь он же сам так сказал, не так ли?

– Я не смогу удержать вас, если вы начнете падать, милорд, – сказала Ивонн Пауэрзу, когда они пробирались по задворкам Ист-Энда.

– Я частенько падал в грязь, так что ничего страшного. – Виконт усмехнулся.

Ивонн взглянула на покрытые какой-то слизью булыжники мостовой и с отвращением в голосе пробормотала:

– Могу представить…

Пауэрз снова усмехнулся.

– Перестаньте, мадам. Не стоит делать вид, что вы совершенно не знакомы с подобными местами.

Ивонн промолчала. Когда-то она прекрасно знала такие закоулки с притонами, заполненными грубыми и вечно пьяными мужчинами, от которых всего можно было ожидать. О, хвала Небесам, что она все-таки вырвалась оттуда, иначе давно была бы мертва…

Но Ивонн пришла сюда вовсе не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Нет-нет, она вернулась в Ист-Энд по более важному делу.

Они молча продолжали свой путь по узкому темному переулку. Несмотря на удушливое зловоние смерти, наполнявшее каждый тупик и проулок, Ивонн не собиралась отказываться от намеченного плана.

На очередном перекрестке они свернули в боковую улочку, и Ивонн крепко сжала рукоятку пистолета, не вынимая его из кармана. Ее очень беспокоила слабость спутника – виконт, еще не оправившийся после ранения, оказался настолько слаб, что от него, наверное, было больше вреда, чем пользы. Но Ивонн не могла отправиться сюда одна. К тому же виконт также заслуживал право на месть.

Наконец они вышли на широкую освещенную газовыми фонарями улицу, и Ивонн с беспокойством осмотрелась. Потом снова взглянула на Пауэрза, побледневшее лицо которого уже почти сливалось с пепельными волосами. Любой грабитель, заметивший его слабость, посчитал бы их обоих легкой добычей и моментально обчистил бы карманы – если не хуже…

Тяжело вздохнув, Ивонн схватила виконта за руку и заставила его опереться на ее плечо.

– Давай-ка найдем нам комнату. Что скажешь, а, милый?

То и дело глядя по сторонам и поддерживая своего спутника, Ивонн шагала по улице, миновав стайку проституток и их сутенера, державшего в руке бутылку виски, к которой он прилежно прикладывался. Здесь же шатались и пьяные клиенты, от которых разило дешевым джином.

Внезапно твердая походка виконта превратилась в походку пьянчуги, едва державшегося на ногах. Покосившись на своего спутника, Ивонн невольно усмехнулась. Как ни омерзительна была ей эта мысль, но притвориться уличной девкой, ведущей нетрезвого клиента в комнату на втором этаже дешевой гостиницы было все же безопаснее, чем идти под руку с раненым лордом – прекрасной добычей для нищих грабителей, коих здесь было великое множество.

Минуту спустя они вошли в заведение под вывеской «Хвост русалки». Черные от грязи туфли Ивонн легко ступали по сырому дощатому полу, устланному соломой. Остановившись, она прищурилась и в облаках табачного дыма разглядела лохматого одноглазого хозяина заведения.

– Любезный, нам бы комнатку, – сказала Ивонн, вспомнив свой прежний выговор, от которого так долго избавлялась.

– На сколько? – спросил одноглазый, неторопливо развернувшись и открыв ящик с ключами.

– Полчаса. – Ивонн запустила руку в карман, чтобы достать монету.

Но тут Пауэрз легонько шлепнул ее по руке и заплетающимся языком прохрипел:

– Погоди, милочка. Я заплачу.

Хозяин ухмыльнулся, показав гнилые желтые зубы.

– Да, милая, тебе попался настоящий джентльмен.

– Вот так удача! – Ивонн подмигнула хозяину, зная, что тот ждал свою долю от ее выручки.

– А теперь дай нам чертов ключ, дружище, – пробормотал Пауэрз.

Грязные пальцы владельца заведения пробежались по медным ключам, лежавшим в ящике.

– Шестая комната, милочка. Самая подходящая для твоего кавалера.

Ивонн с ухмылкой кивнула.

– Вот спасибо!

– Поторопись, крошка! – прикрикнул на нее Пауэрз, изображая нетерпение.

– Не беспокойся, милый, ты в хороших руках, – успокоила его Ивонн. – Повеселимся на славу!

– Так-то лучше… – Пауэрз сплюнул на пол.

Ивонн взглянула на него с удивлением; она никак не ожидала, что виконт так прекрасно справится с ролью подвыпившего клиента. Хотя… Кто знает, сколько раз ему приходилось бывать в подобном положении?

Ивонн потащила его вверх по лестнице. Осмотревшись, прошептала:

– Можете держаться на ногах?

– Что за глупости? – усмехнулся Пауэрз. Увы, испарина на лбу и слипшиеся от пота волосы портили ему всю игру. – Я буду стоять на страже, чтобы никто не побеспокоил вас во время «свидания».

Они поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Потолки здесь были низкими и скошенными. Краска отходила от них слоями, напоминая разлагавшуюся человеческую плоть. А половицы скрипели под ногами при каждом шаге. Направилась же Ивонн вовсе не в ту комнату, ключ от которой вручил ей хозяин. Снова осмотревшись – коптившая свеча была единственным источником света в коридоре, – она замедлила шаг, пытаясь ступать бесшумно. Посмотрев на Пауэрза, Ивонн изумилась: оказалось, что шорохом своего шелкового платья она создавала больше шума, чем огромный виконт. Как, черт возьми, ему это удавалось?!