Ник из них двоих, утомленных, расслабленных, шевельнулся первым.


— Ооох… Как-то надо собраться и доползти до душа. Ты меня вымотала, женщина.


— Угу. Самки Звероящеров очень страстные. Скажи спасибо, что не пожирают самцов, как некоторые представители фауны.


— Спасибо. Ладно, — выдохнул. — Я в душ.


— Нет! Я первая.


— Ага, как же. Никакого душа до утра. Лежи и беременей.


— Чего?!


— Того. Что я — зря старался? Лежи, женщина, и делом занимайся. Выполняй свою часть работы.


— Ты это специально придумал, чтобы первому в душ пойти, признайся!


— Ничего подобного. Если ты встанешь, начнет вытекать то, что должно остаться внутри.


— Коля!


— Ну, факт же.


— Ты невозможный тииип, — со стоном в подушку.


— Уж какой есть, — невозмутимо. — Все, я в душ.


— Ник… ты поел?


— Угу. Спасибо. Очень вкусно.


— Тогда смотри, — на кухонный стол кладется бумажная салфетка, на которой лежит тонкая полоска ламинированного картона.


— Ого… Это значит… А ты перепроверяла?…

На салфетку кладутся еще две тонких полоски — с теми же двумя поперечными линиями.


— Дважды.


— Ух ты… Значит, мы забеременели в первый же цикл, да? Круто.


— Круто — и все?


— Ну… Я рад. Правда. Очень рад. Мы же этого хотели.


— Что-то не очень заметно, что ты рад.


— Люб… ну ты же знаешь… У меня с выражением мыслей не очень. Не умею я.


— Все ты умеешь. Когда хочешь, — и она неожиданно поворачивается, спиной к нему, лицом к окну.

Ник задумчиво смотрит на замершую фигуру в угасающем свете заката. Видимое напряжение в спине, шее, плечах, руках, демонстративно засунутых в карманы джинсов. Не дала ему и минуты на то, чтобы осознать. Невозможная. Нетерпеливая. Любимая.


Поднимается с места, обходит Любу, встает перед ней. Она упорно продолжает смотреть мимо него, в окно. Да и пусть смотрит.


И он опускается на колени перед ней. Расстегивает пуговицу, замок «молнии» на ее джинсах. Приподнимает трикотажную кофточку. И прижимается губами к плоскому животу. Там, в том месте, где под кожей находится небольшой, с ее кулак размером, орган, в котором сейчас происходит чудо. Согласно заложенной в них программе, делятся клетки, созидая новую жизнь. Нового человека. Их ребенка.


Его поцелуи нежные, едва касаясь губами, чуть ниже пупка. Ее пальцы ложатся на его затылок, ерошат рыжий ежик. Люба выдыхает довольно.


— Вот можешь же… когда хочешь.


— Ник?


— Да?


— Покрась ногти на ногах.


— Чего?!


— Лаком ногти покрась. Пожалуйста.


— Не буду!


— Почему?


— Никогда раньше этого не делал и сейчас не буду!


Люба обиженно поджимает губы и уходит на кухню. Если поплакать, Ник приползет, как миленький. Но плакать не хочется. Устала она уже от этих перепадов настроения — то слезы по малейшему поводу, то на все плевать. И Ник устал от ее капризов, сейчас она это понимает. Но в другие моменты он бесит ее так, что просто стукнуть хочется.


Люба, отставив в сторону ногу, разглядывает облупившийся лак. Ну и ладно. В салоне покрасит, недалеко идти, в соседнем доме. Ей не очень хочется ходить по салонам красоты с таким огромным животом, как-то неловко. Но раз уж Ник так на это реагирует…


А когда она вернулась в комнату, то схватилась за живот. И тихо сползла в кресло, задыхаясь от смеха. В соседнем кресле, склонившись над коленями, любимый муж, ворча что-то под нос, красил ногти розовым перламутровым лаком. Себе! Люба охнула, придерживая живот. Так и родить недолго досрочно.


Ник повернул голову. Разогнулся.


— Чего ржешь? — хмуро.


Люба смогла ответить далеко не сразу. Сначала прохихкалась. Потом продышалась. Потом вытерла слезки. И лишь потом ответила:


— Коленька… Я просила ногти на ногах покрасить себе. Я сама не могу уже — живот мешает.


— Себе?!


— Себе, — для убедительности вытянула свою стройную изящную ножку — немногое из того, что у нее осталось стройного.


— А… — Ник озадаченно посмотрел сначала на ее ногу, потом на свой босой сорок пятый с тремя из пяти накрашенными розовым лаком ногтями. — Черт… Я тебя не так понял, да?


— Ага, — Люба еще раз хихикнула.


— Да кто тебя поймет с твоими хотелками непредсказуемыми. Блин… — снова перевел взгляд на свою ногу. — Вот дурак…


— А, по-моему, красиво вышло.


— Слушай, а что делать-то?


— Иди, в ванной возьми ватные диски и… Нет, я лучше сама принесу, а то ты что-нибудь напутаешь.


А потом она сидит в кресле, а он, сложив ноги «по-турецки» — на полу, перед ней. Ее стопа — на его колене.


— Коля… Ты так аккуратно красишь. У меня так не всегда получается. А ты в первый раз — и так ровненько.


— Ты еще не видела, какие я аккуратные и ровные узлы на шовном материале завязываю.


— Ник…


Он в последнюю пару месяцев спал плохо. Просыпался вместе с Любой, когда она вставала ночью в туалет. Сквозь сон чувствовал, как она ворочается. Спал чутко, чтобы, не дай Бог, не задеть ее нечаянно. А вот сегодня его по какому-то капризу нервной системы вырубило. И он не почувствовал, как она вставала. И проснулся лишь, когда Люба потрясла его за плечо.


— Что? Что случилось? — сел резко на постели. В комнату падает свет из прихожей. Люба выглядит слегка растерянной.


— Воды отошли…


Что-то вдруг ухнуло внутри.


— Точно?


— Да. По-моему, да. Ну… так много… Я в туалет встала, а оно там как полилось…


— Я посмотрю.


Его не было минут пять. Вернулся.


— Да. Это воды отошли. Убрал там. Как ты? — осторожно присел рядом на кровать. А Люба вдруг поморщилась, и он понял сразу.


— Схватки?


— Да.


— Как часто?


— Не знаю.


— Надо засечь.


— Надо, — она вздохнула, положила ему голову на плечо. Ник одной рукой привычным движением погладил ее по пояснице, другой дотянулся до телефона. Без пяти три. До утра ждать не стоит.


— Любава, у тебя все собрано, так ведь?


— Угу.


— Тогда одевайся потихоньку. А я за машиной, — он встал, протянул ей руку. Люба поднялась и вдруг прижалась к нему — боком, как только и получалось в последние месяцы. Выдохнула ему в грудь. И он почувствовал, что она дрожит. Обнял осторожно.


— Боишься?


— Да, — не понимая головы.


Ник вздохнул. Чем помочь? Как успокоить?


— Хочешь, я пойду с тобой? — погладил по темноволосой голове. — Буду там, с тобой? Если тебе нужно…


— Теть Даша скептически относится к партнерским родам. Говорит, что мужчины там лишние.


— Да мало ли что она там говорит. Если я тебе нужен — я пойду с тобой. В обморок не упаду, под ногами мешаться не буду, порядки знаю. Не знаю, чем помочь смогу, но если смогу… если тебе так будет легче…


— Не надо, — произносит она после небольшой паузы, негромко, но твердо. Повторяет: — Не надо. Я сама. Я должна сама справиться.


— Ты справишься, — он приподнимает ее за подбородок, смотрит в глаза. Боится. Его маленькая любимая девочка с огромным животом боится того, что сейчас происходит с ней, с ее телом. — Но я буду недалеко. Я все время буду там, неподалеку, за парой стен. Если что… помни — я рядом.


— Хорошо, — она улыбается — слегка вымученно. И тут же вздрагивает всем телом, охает. — Коля, твоя дочь такая же торопыга как ты!


— Хулиганит? — он улыбается Любе ободряюще. Приседает на корточки, прижимается губами к ее животу. — Дочь, веди себя прилично, слушайся маму, пока папа за машиной ходит.


За окном рассвело. Медленно вальсируя, опускаются на землю крупные хлопья. Все укутано снегом. Наверное, один из последних снегопадов этой зимой. А там уже недалеко и весна.


— А кто это у нас такой напряженный… — пропел за спиной знакомый голос. Ник резко обернулся. — Такой бледный… такой нервный… А это наш папочка…


Он не смог ничего ответить сразу. Просто смотрел. Смотрел на сверток на руках Дарьи Александровны.


— Ну, что стоишь столбом? Принимай дочь на руки.


И он принял. Не весит, кажется, ничего. И стоит целого мира. Вглядывается в крошечные черты лица, но его глаза в этом не участвуют. Сердцем смотрит.


— Она красавица, — наконец-то может выдохнуть первые слова.


— Конечно, красавица, — Дарья смотрит на ребенка, наклонив голову. — На тебя-то не похожа, это Соловьевская порода. В маму пошла.


— Как Люба? Как все прошло? Сколько баллов? — из него вдруг посыпались вопросы.


— Девять баллов. А Люба молодец. Говорю же — девочка не в тебя пошла, в маму: маленькая, ладная, шустрая. Два восемьсот всего. Вышла отлично, без эпизиотомии и разрывов, — Ник едва заметно вздрогнул. — Так что обе твои девицы просто умницы — и Люба, и…


— … и Леночка, — наконец-то решается прикоснуться к маленькой щеке. В пальце покалывает — кожица под ним невообразимо мягкая.


— Леночка? — усмехается Дарья. — А мне Люба сказала, что она еще не придумала имя дочке…


— Ну… — смущенно улыбается свежеиспеченный папаша, — ну, я…


— Вот все вы такие! — ответно смеется Дарья. — Мы девять месяцев ребенка под сердцем носим, рожаем его в муках, а вы потом заявляете: «У меня Машка родилась! А вот и моя Катенька!». Где справедливость, Коля, где, я тебя спрашиваю?


— Ну… хм… Маше… и Кате… очень подходят их имена. Я не представляю, чтобы Машку или Катьку звали бы по-другому. По-моему, дядь Дима очень хорошие имена выбрал.


— Хорошие. Но не в этом же дело, а в принципе!


— Ну, она же Леночка… — Ник всматривается в лицо новорожденной дочери. — Она Леночка, это видно сразу.


Дарья подходит ближе.


— Леночка… Елена Николаевна Самойлова. Будущая Елена Прекрасная. Наверное, ты прав. Знаешь… — женщина переводит взгляд в окно, на медленно падающий снег. — А ведь, кажется, совсем недавно… Вот так же напротив меня стоял Глеб. С тобой на руках. А теперь ты уже сам отец. Как летит время. Как же оно летит… В такие моменты я особенно остро чувствую, сколько мне лет.


— Э, нет! Я знаю, к чему это! Не думайте даже!


— О чем?


— Знаю я этот тон, этот взгляд, эти слова. Батя тоже иногда эту пластинку заводит. «Я уже старый, мне надо на покой». Нет уж, дудки! Работать, Дарья Александровна, работать! Пахать!


— Молод ты меня поучать.


— В самый раз. Нечего глупости говорить. Мы еще к вам годика через четыре за второй принцессой придем.


— Храбрый какой. Люба там требовала с меня, чтобы я ей все, что можно, зашила, и что она больше на такое не подпишется.


— Чего?! — от отцовского крика Леночка протестующее пискнула, и Ник совершенно выверенными движениями начал покачивать дитя.


— А чего ты хочешь, у Любушки стресс.


— Ну… это она… погорячилась…


— Факт, — усмехается Дарья. — Ладно, иди, утешь свою бесценную, а мы пока с Еленой Николаевной нанесем визит к ее тезке — доктору-неонатологу Елене Валерьевне.


— Какие-то проблемы?