А Дося, провожая Лютикова, шепнула:
— Остерегайтесь, не выдайте себя. Барин заметил, ревнует.
Сели на двух извозчиков: Сережа вместе с Антоном Герасимовичем, и поручик Мерц — один. Высоко стояла золотисто-розовая луна, благоухала клейкая молодая зелень Александровского парка, по-весеннему гулко стучали подковы по обшивке мостов, и Нева дышала не только теплом, но, казалось, молодостью и любопытством и ожиданием самого Сережи. И его уже нисколько не шокировало соседство пьяного, небритого и неопрятного Антона Герасимовича, и в то же время он не испытывал ни малейшего чиновничьего почтения к нему.
— Вы меня извините, Антон Герасимович, но я уже думаю домой, кстати, я живу отсюда в двух шагах.
— Удирать? Не позволю, — кричал Антон Герасимович.
— Вам со мной будет скучно, я ведь не пью.
— И то правда. Куда ты годишься!
— Ну, вот видите. Зато поручик молодец.
— Верно, молодец. Мерцулька, ты где? — опять крикнул он.
— Здесь, — ответил офицер сзади.
— Извозчик, стой! — зарычал Антон Герасимович.
И вышло совсем легко, что он перелез к Мерцу, а Лютиков остался один.
Для отвода глаз Сережа проехал впереди несколько кварталов, потом, махая шляпой, свернул на Морскую, и через минуту извозчик мчал его назад. Розовая луна, призрачные колонны двух маяков, свистки пароходов, красные и зеленые мерцающие огоньки — все слилось с биением Сережиного сердца и снова стало похоже на позабытый, когда-то прочитанный рассказ. Сережа бросил извозчику деньги, лихорадочно, не дыша, взлетел по ступенькам лестницы во второй этаж, нащупал дверь и осторожно дернул за ручку один раз.
Дверь тотчас же открылась, да она и не была заперта, и Валентина отступила перед Сережей на два шага. Она уже была в другом, белом тонком капоте, с теми же голыми руками и шеей, и снова, едва он успел раздеться, ее руки лежали у него на плечах.
— Дося! Пришел, — каким-то поющим голосом говорила она, — спрячь к себе в кухню его шляпу и пальто и потуши огонь в гостиной… Ах, какое счастье, — продолжала она, когда Дося потушила лампу и они уселись на диване, — как же тебе удалось его перехитрить?.. Я боюсь, что ты не заметил его подозрений. Он — чудовище. Он отпускает меня из дому по часам. Иногда он нарочно прибегает на минуту со службы, чтобы проверить, дома ли я. Да, да, я совсем заколдованная принцесса. Я ненавижу его, но он убьет меня, если я от него уйду. Дося, — крикнула она, — скажи, сколько барин тебе заплатил в последний раз, чтобы ты хорошенько следила за мной.
— Десять рублей, — тотчас же отвечала из передней Дося, очевидно, слушавшая разговор.
— Ха-ха-ха! А Дося отдала эти десять рублей мне, а я их сегодня дала ему же на ресторан. Правда, смешно? Дося, что ты там прячешься? Пойди на минутку сюда. Сядь. Ну, что, нравится он тебе? Хочешь, поделим его — одну половинку тебе, другую мне? Милый, милый, а вам нравится Дося? Если бы вы знали, какая она, в сущности, красавица! Какое у нее тело! Она вся матовая, точно из гипса, и холодная как лед. У-у, гадюка! И глаза как у змеи. Пойди, пойди, позлись.
Дося поднялась, постояла молча секунду и ушла.
— Я все боюсь, что они оба вернутся сейчас. От этого вечного выслеживанья я сделалась прямо ясновидящей. Мне кажется, что кто-то из них уже едет назад. Дося, Дося, пойди-ка сюда. Сделай на всякий случай… ты знаешь что. Ну, уходи.
И она вся изогнулась и охватила шею Сережи руками, и ему показалось, что его губы стали пить из завороженного сказочного ручья.
И тут же, как удар грома, раздался сильный дребезжащий звонок, раз и другой.
— А-а-а, — визгливо, злобно застонала Валентина и заскрежетала зубами и стала ломать руки. — О, будьте вы прокляты, ненавистные, будьте вы прокляты!
Звонили настойчиво не переставая.
— Иди, — неожиданно спокойным голосом произнесла Валентина и сама повела за руку Сережу. — Дося, — тихо и властно говорила она, — сейчас отопрешь, я потушу лампу в передней. Зажги свечу.
Сережа подождал в темноте и потом увидел Досю, вышедшую из кухни со свечой в руке, совсем раздетую, с растрепанными волосами, в коротенькой нижней юбке поверх ночной рубашки, ту Досю, которая только что была в кокетливой кофточке, передничке, туфельках на высоких каблуках, чудесной тщательной прическе.
Точно прихрамывая спросонья и прикрывая глаза рукой, она подошла к дверям.
— Иди, ничего не бойся, — говорила между тем Валентина Сереже. — Ложись к ней на кровать под одеяло. Понял, какие мы хитрые с ней?
Сережа понял, чуть не расхохотался и юркнул в темную кухню куда-то наугад.
— Кто там? — спрашивала Дося сердито.
— Это я, — отвечал мужской голос.
— Кто такой?
— Отоприте! Свои! Мерц!
— Это муж подослал его, — странно спокойно говорила Валентина, — или они вместе; скажи, что я сплю.
— Что вам угодно? Барыня давно спят.
— Я забыл очки, — говорил офицер.
— Отопри! — сказала Валентина.
Показался Мерц, освещенный свечой, в очках.
— Наглец! — воскликнула Валентина. — Что вам нужно?
— К чему такие строгости, очаровательная тетушка, — развязно, снимая пальто, говорил Мерц. — Может быть, я действительно что-нибудь забыл, может быть, я с поручением от дяди. Гм… гм… а вы еще не спите… и так чудесно одеты… Золотые туфельки… Что же вы тут делаете одна в темноте? Надеюсь, можно пройти в столовую. Я забыл не очки, а портсигар.
— Пожалуйста, — говорила Валентина с подчеркнутым презрением и злобой. — Будьте добры хорошенько осмотреть квартиру, господин Мерц.
Взяв свечу у Доси, она пошла впереди него, и из кухни Сережа продолжал слышать ее удаляющийся презрительный голос и спокойный поддразнивающий тон поручика Мерца.
Прижавшись к стене, он лежал на кровати Доси, кутался в мягкое одеяло, дышал уютной кухонной теплотой и запахом сена из стоявшей где-то по соседству корзины с прыгающими и попискивающими морскими свинками. Когда Валентина унесла из передней свечу, в кухне со спущенной шторой стало совсем темно, и он не слышал шагов подошедшей Доси, и странен был ее шепот, неожиданно раздавшийся над самым ухом.
— Спрячьтесь хорошенько, с головой. Сюда он не посмеет войти, а если и войдет, я его так турну… А если бы ворвался барин и увидал вас, скажите, что я позвала вас к себе. Теперь давайте молчать.
Какое сложное, почти невероятное стечение обстоятельств, похожее на анекдот!
— Я дам тебе по морде, — слышится издали холодный голос Валентины, — ты сыщик, подлец… Ищи же, ищи, но помни, что если ты ничего не найдешь, то ты вернешься домой без кокарды и без погон.
— Тетя, ради Бога, — умоляюще возражает Мерц, — откуда вы взяли? За что вы оскорбляете меня? Я и не думал выслеживать вас.
— Зачем же ты пришел? Отвечай, — жестоким, хлещущим тоном спрашивает она.
— Боже мой! Неужели вы не понимаете? Дядя встретился в ресторане с знакомой компанией. Я незаметно удрал сюда. Клянусь вам честью.
— Сам удрал? Дядя не подсылал тебя?
— Ну, конечно, нет, тетя.
— Но в таком случае — зачем? На какого черта ты здесь и как ты осмелился вломиться ко мне?
— Боже, вы не понимаете… я не мог.
Он стал говорить тихо.
— Ха-ха-ха! — утрированно громко расхохоталась Валентина. — Благодарю вас… Они изволят приставать ко мне с любовью… А не угодно ли им сию же минуту убраться вон? На что же вы, милый мой, надеялись? Могу вас уверить, что вы совсем не туда попали. Впрочем, мы еще кой о чем поговорим… Дося, Дося! — крикнула она.
— Тетя, умоляю вас, не надо вмешивать никого.
— Ну, хорошо, только ты мне на прощанье кое-что порасскажешь. Отвечай, подсылал тебя муж сюда в Благовещенье или и тогда ты, может быть, сам?..
Взволнованным, оправдывающимся шепотом поручик Мерц что-то рассказывал Валентине.
— Дося! — отрывисто сказал Сережа.
— Тише, что вы? — жарко, с испугом шепнула она ему в ухо.
— Дося! — ответил он еще настойчивее.
— Ну, что вам?
— Я вспомнил, на кого ты похожа. Ты и в особенности твои глаза.
— Тише… на кого?
— На саранчу. Я видел у нас в имении на юге. У нее такие же зеленые, широко расставленные глаза. И вся она такая же твердая и сухая. И у нее такой же жадный рот.
— Да, да! — раздумчиво шептала Дося, обжигая его шею губами. — Я жадная, я вас съем, сгрызу.
— О, саранча! О, сумасшедшая саранча! — весело и нежно шептал Сережа, покрывая поцелуями ее лицо.
Разговор Валентины с поручиком Мерцем продолжался. Иссушенный, ошеломленный налетевшим на него вихрем, Сережа Лютиков лежал неподвижно и слышал то виноватый неразборчивый шепот офицера, то беспощадный, хлещущий и отчетливый крик молодой женщины.
— Неправда! Это было не один раз. А в прошлом году, когда я отпросилась у Антона Герасимовича в театр с сестрой? Почему ты прятался за колоннами в фойе и не подошел? И откуда стало известно мужу, что в антракте я пила чай с Горбачевым? Наконец, мне надоело все это, господин Мерц. Прошу вас сейчас же убраться вон. Не смейте трогать меня.
— Тетя, умоляю… Я сойду с ума.
— Не прикасайся ко мне, негодяй. Я ударю тебя.
— Ах, я люблю вас… Один, один поцелуй.
— Негодяй! — еще раз крикнула Валентина, и тут же раздался резкий хлещущий звук пощечины, и зазвенели шпорами поспешные шаги.
— Очень хорошо-с, — сухо говорил офицер, — при случае сосчитаемся, любезная тетушка.
— Дося, — крикнула Валентина, — подай пальто.
Сразу стало холодно, и по тому, как забегали тени, он угадал, что Валентина дала дорогу Досе и сама вступила в кухонную дверь.
— Будьте здоровы! — холодно, сквозь зубы произнес Мерц. — Честь имею кланяться.
— Передайте привет Антону Герасимовичу! — крикнула Валентина с порога кухни уже веселым, подчеркнуто торопливым и радостным голосом. — Доложите ему, что все благополучно, что осажденная крепость блестяще отбила все артиллерийские атаки.
Громко захлопнулась дверь.
— Ура, Досичка, ура! Ну, как наш пленник?.. Ты целовалась, подлая Доська?.. Посмотри мне прямо в глаза. Покажи губы. Как же это ты смела! Ну-ка, выходите, Сергей Иванович! Как-то вы оба оправдаетесь передо мной!
Сережа вышел в измятом костюме, с прищуренными глазами, и снова увидал все ту же необычно красивую Валентину в белом капоте и золотых туфлях, с ленивой, низко падающей прической, и его ум снова подсказал ему, что близость этой женщины может быть похожа на очаровательный, горячечный вымысел или сон. Холодок все же бродил у него в мозгу, соблазнительные мысли о рессорах извозчика, о свежей простыне кровати, о крепком здоровом сне до двенадцати часов.
— Пойдем, пойдем, — тянула его куда-то Валентина. — Доська, теперь можешь ложиться спать. Антон Герасимович вернется не скоро, а если скоро, то он для нас безопасен — будет совсем пьян.
Сережа пересилил себя, пошел, и новый вихрь поглотил его, и в минуту исчез мозговой холодок.
Часа в четыре Сережа очнулся от мертвенно-сладкого забытья. Было светло, розовели на окнах тонкие занавески, и чижик без конца насвистывал заученную фразу: «Чижик, чижик, где ты был?», и было слышно, как по соседству прыгают морские свинки.
То, что произошло за эти 10–12 часов, было уже где-то далеко-далеко. Белое утро отчетливо и трезво ударило Сережу по глазам. Обе женщины спят. С минуты на минуту должен вернуться Антон Герасимович — пьяный, небритый столоначальник в рваном пальто, его, Сережи Лютикова, непосредственное начальство. Сладкий мускат, тяжелые космы волос, черная пустота и зеленая неподвижность глаз, исступленные объятия двух женщин, ежики, свинки, зверинец, красивая находка — саранча, — обо всем этом интересно будет подробно припомнить и порассказать потом. А сейчас — растущий холод, приятная, бодрящая торопливость, трезвая проза. Бежать, бежать! Поправить галстук перед зеркалом. Так и не удалось сегодня купить ни нового галстука, ни духов. Удобно ли закурить тут же в спальне папироску? В сущности говоря, какой-то дикий кошмар. И что бы там ни было, не следовало опускаться до амикошонства со стороны какого-то Антона да еще Герасимовича, спившегося чинуши из мещан. Только бы не столкнуться с ним, а на службе можно будет как-нибудь поправить ошибку, взять какой-нибудь средний, небрежный, расхолаживающий тон.
Он надел пальто, неслышно снял с двери крюк, вышел на площадку и уже спустился на несколько ступенек, как вдруг внизу сильно хлопнула дверь и раздались голоса.
"Мой гарем" отзывы
Отзывы читателей о книге "Мой гарем". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Мой гарем" друзьям в соцсетях.