— Я совершенно спокоен за себя, а вот о других надо позаботиться. В номере есть телефонный именной справочник? — уточнил Лобанов.

— Наши телефонисты разыщут для вас любого абонента, наберите из номера 04, — заверил служащий и поспешно сообщил: — Услуга бесплатная.

Поднявшись в номер, Лобанов, не снимая куртки, подошел к телефону, и, вызвав телефонную службу, поручил соединить его с синьором Карло Манчини:

— Ман-чи-ни, через си-ай, поищите сначала в Милане, синьорита.

Глава 15

Уютно и красиво было в столовой дома Берти. В огромных темных окнах, выходящих в сад, отражались золоченые рамы картин, высокие резные шкафы и фигуры хозяина и хозяйки на привычных местах по разные стороны изящно накрытого небольшою круглого стола. Но благополучие, увы, было только внешним. Витторио Берти мысленно пытался начать тяжелый разговор с супругой, перебирая в голове возможные его варианты, но открыть рта не мог. Ужин проходил в гнетущем молчании и напряженных внутренних противоречиях.

— Пойми, — чуть было не сказал он вслух, — дело не в моих отношениях с Кьярой, дело не в том, разлюбил ли я тебя. Дело в том, что мои мечты, заветные, вечные могут осуществиться. Я стану отцом. Мое дитя будет смотреть на меня моими глазами. Я опять увижу весь этот мир, заново научусь говорить, ходить, смеяться. Я смогу каждое утро целовать его макушку, чтобы он проснулся, а каждый вечер гладить ножки, чтобы он заснул. Моя любовь наконец станет чистой. Отпусти меня, я хочу жениться на Кьяре и вырастить своего ребенка.

— Я не ожидала от тебя таких сцен, — отреагировала бы жена на бурное признание мужа. — Ты просишь у меня того, чего у меня нет. Не я храню чистоту твоей любви и твои заветные мечты. Они были твоими, но ты так распорядился своей жизнью, что их больше нет.

— Они могут быть, не все потеряно, только отпусти меня.

— Никогда.

— Неужели я тебе до сих пор нужен?

— Дело не во мне. Мне давно нужен не ты.

— А кто?

— Сержио.

— Этот мальчишка? Неужели ты воспринимаешь его всерьез?

— Я воспринимаю себя всерьез. Мои чувства для меня важнее, чем его, чем он сам, чем все на свете.

— Ну что ж. Ты тоже можешь осуществить твою мечту, живи с ним.

— Ты не хочешь понять, что наши с тобой мечты неосуществимы.

— Ну почему? Давай попробуем.

— Нельзя пробовать! Нельзя рисковать этим! Ни ты, ни я не реализовали ничего из того, что нам хотелось. По слабости, лени, беспечности мы потеряли шанс стать теми, кем могли бы быть. Мы не сберегли и не приумножили то, что нам было дано. Так давай хранить последнее, что дает жизни смысл, — мечты. Ты мечтаешь о чистоте, о ребенке, я о свободе от себя, от своего характера. И то и другое несбыточно. Так пусть останутся хоть несбывшиеся надежды!

— Ты думаешь, я не смогу стать отцом и мужем?

— Нет, уже нет. И пусть ты лишишься этого по моей вине, чем по своей. Мы с тобой слишком много грешили, чтобы иметь право на счастье, но все-таки надежду на него отнимать нельзя.

— Откуда столько пафоса в твоих речах? Перестань морочить мне голову и прятаться в словах как заяц в кустах. Чего ты боишься? Имущество мы разделим, да и твое наследство обеспечивает тебя лучше, чем такой муж, как я. Тебе с твоим мальчиком хватит на веселую жизнь. Обо мне не волнуйся. Развод мне не нужен, мне нужна свобода.

— Ты свободен. Иди. Начинай все сначала. Только конец будет такой же. Сколько у тебя хватит выдержки на праведную жизнь? Полгода, год? А потом ты будешь приходить, пропахший блудом, и брать ребенка на колени, чтобы спрятать глаза? Она любит тебя, и от нее ничего не скроешь, но она тоже начнет врать, чтобы не разрушить то, что построено на руинах, и в лучшем случае ты еще раз повторишь наш брак, а в худшем возненавидишь ее, себя, меня за то, что я тебя отпустила.

— А ты? Почему ты не хочешь начать все сначала?

— Начало давно позади. Но я даже готова променять конец на простую и, увы, недоступную мне радость видеть каждый день сначала любимое лицо, а потом уже солнечный свет. Я люблю его с одержимостью каторжника, прикованного к своим годам, к своей жизни пудовой цепью. Я мечтаю о нем, как мечтает узник о ветре и шуме деревьев за стенами тюрьмы. Я хочу просто быть с ним рядом, слышать его голос, разделять его мысли и чувства. Но это невозможно. Все, что я могу, это сломать его жизнь своей любовью или разочароваться в ней. Этого мне не хочется. Вот почему, мой дорогой, наш брак незыблем.


— Витторио, что с тобой?

Ему хотелось услышать подобный вопрос от жены, чтобы облегчить себе начало трудной беседы с ней, но супруга невозмутимо молчала.

И он вновь в одиночку продолжил их безмолвный разговор.

— Клара, я действительно взволнован и веду с тобой мысленный диалог, хотя проще сказать все прямо, не правда ли?

— Конечно, хотя за все наши годы ты редко отличался прямотой и правдивостью. Что случилось?

— Я скоро стану отцом. Одна женщина ждет от меня ребенка.

— Кьяра?

— Ты знаешь?

— Разумеется.

— От кого?

— От твоей Елены. Надеюсь, дитя унаследует характер матери и ум отца. Поздравляю. Значит…

— Нет, дорогая. Это ничего не значит. Я своих клятв не меняю. Тогда у алтаря я клялся перед Богом и людьми, что буду с тобой всегда и сдержу свои слова.

— Эх, милый. Это, наверное, единственная клятва, которую ты соблюдаешь. И то не ради Всевышнего, не ради меня, а ради себя. Но как к этому отнесется будущая мать? Надеюсь, ты не будешь, как обычно, прикрываться мною? Имей в виду, если она спросит, я скажу, что не держу тебя.

— Я сообщу ей мое решение и надеюсь, что буду понят.

— Будешь. Но рождение ребенка ущемит мои права наследования. Нам нужно оформить дарственные документы на дом и долю в деле.

— Клара, кто из нас адвокат?

— Сейчас ты неверный муж, заведший внебрачную связь.

— Ты грозишь мне судом?

— Если ты не будешь благоразумен. Итак, помимо дарственных на имущество я хочу получить сто тысяч до рождения ребенка. У тебя появятся большие расходы, и мне неудобно будет просить денег.

— Клара, ты хочешь отнять у меня все!

— Неправда, я оставляю тебе твое дитя и право назвать его твоим именем. Мало того — чтобы ты мог насладиться ролью молодого папаши, в начале лета я уеду в длительное путешествие, куда-нибудь в Южную Америку.

— Одна?

— Нет, с Сержио, если он захочет составить мне компанию.

— Значит, ему ты оставляешь право выбора, а мне нет.

— У тебя оно тоже было, но ты свой выбор сделал. Завтра к вечеру я заеду к тебе для оформления дарственной.


— Дорогой, тебе не нравится соус к рыбе? — прозвучал глухо голос Клары. Молчавший весь вечер супруг наконец открыл рот, чтобы произнести одну из заготовленных речей, но неожиданно для хозяйки начал критиковать блюдо:

— Да, он кисловат. Я больше люблю сливочный вкус.

— Это-все твои печали или что-то еще? — подозрительно глянув на него, произнесла супруга. — Ты удивительно задумчив сегодня. Что-то случилось?

— Да, — твердо произнес Витторио, потом надолго замолчал, повторно прокручивая в мыслях возможные фразы. Вздохнув, он наконец ответил тихим жалобным голосом, утратившим решительность: — Я очень устал за последний год, чувствую себя выжатым лимоном. Нет сил ни на что, даже на любовь к тебе, дорогая. — Муж виновато коснулся руки Клары.

— У тебя слишком много дел и слишком активный досуг. Нужно от чего-нибудь отказываться, — упрекнула она.

— Ты не права. Надо не меньше работать, а больше отдыхать. Как ты смотришь на то, чтобы прокатиться со своим старым мужем в круиз на «Виктории» куда-нибудь в Антарктиду? Или давай посетим загадочную Россию, мой последний клиент звал нас и обещал организовать все без туристической вульгарности, — предложил муж.

— Когда? — уточнила супруга.

— В начале лета. Или у тебя были другие планы? — поинтересовался он.

— У меня были другие планы, но от такого предложения трудно отказаться. Лучше пока не загадывать. Больше ты ничего не хочешь мне сказать? — Клара подняла на него яркие, окруженные сеточкой морщин глаза.

— Только то, что ты сегодня прекрасно выглядишь, дорогая. И я готов помочь тебе убрать со стола, — выдержав ее взгляд, ответил Витторио.

— Да, сегодня не обычный вечер. Много неожиданностей, — призналась Клара.


К удивлению дежурного портье, Лобанов изменил планы и поздно вечером того же дня покинул гостиницу в Курмайере на срочно арендованной машине. Ночь, начавшаяся по-зимнему, в шесть вечера была черна. Бортовой компьютер мощного автомобиля показывал Анатолию, что температура воздуха в проносящейся за окном атмосфере упала ниже нуля. Местами он попадал под снегопад, но снег еще не ложился на землю и напоминал театральную бутафорию. Указатели с надписью «Комо» стали появляться все чаще, и Лобанов понял, что скоро сделает остановку и выпьет кофе. «Жаль, не увижу ни озера, ни гор. Зрелище считается одним из самых элегантных в Европе, — размышлял он. — Главное, не заплутать в центре. Правда, Карло утверждал, что виа Натта известна всем в Комо, как Пятая авеню в Нью-Йорке. Проверим».

Лобанов крутил руль, приглядываясь не столько к знаменитым особнякам Комо, прибежищу самой респектабельной публики в мире, сколько к сверкающим в ночной темноте вывескам. Бар «Эльза», в котором ему назначил встречу Карло, находился на первом этаже старинного дома, выходящего углом на крошечную площадь. От нее, как ртутный столбик термометра, тянулась и серебрилась горящими окнами старинная виа Натта.

Войдя в заведение, Лобанов по запаху понял, что кофе он здесь получит отменный. Из-за маленького столика у стойки к нему приветственно поднялся недавний партнер по лыжному слалому и, не дав открыть рта, воскликнул:

— Я рад тебя видеть! Мы теперь молочные братья. Не знаю, как у вас называется степень родства, возникающего между мужчинами после пребывания в одной вагине. Но ты меня нашел, значит, я тебе тоже не чужой. Ты говорил по телефону про лыжи. Но лыжи только предлог, правда? Ты выдумал эту детективную историю, чтобы найти оправдание своей сентиментальности. А может быть, ты хотел еще раз увидеть Лючию? Ее тут нет, она в Козенце. У своей сестры, как вы и договаривались. Но я могу сообщить тебе адрес. Не надо? Хорошо, я передам ей твои извинения за инцидент. Она очень испугалась, бедная девочка. Ты предлагаешь компенсацию, кому и за что? Деньги за ущерб? Согласен, что ее ушибы и мое время, затраченное на поиски, это ущерб, и ты мне должен. Но ведь и я тебе должен, поэтому будем квиты, хотя мой долг больше. У тебя самолет откуда? До Милана езды ночью по пустой дороге часа три, если не подморозит. Время у нас есть, с тебя напитки и готовность выслушать меня. По рукам? Жаль, нет этого паренька из мастерской, Симоне, чтобы разбил, как в прошлый раз, когда я проспорил тебе лыжи. Ты пей кофе, чтобы не заснуть под мой рассказ, а мне возьми виски, сразу двойной. Я пока тебя ждал, понял, что скажу тебе все.

Будем говорить, как братья. Ты видишь перед собой урода, труса и бывшего гомика. Не бывает? Бывших не бывает? Ошибаешься. Думаешь, тяга к однополым — это природный феномен? Да, в пределах семи процентов от популяции, в том числе и у обезьян. А остальные откуда берутся? С каждым годом все больше. Не знаю, как у вас, а у нас просто эпидемия настоящая. От чего образованные, тонкие, интересные юноши ищут услады в объятиях не свежих, но тоже умных и тонких мужчин? От страха перед женщинами и от любви к ним? Не качай головой, я знаю, что говорю. Это плоды цивилизации и эмансипации. Ты понимаешь мой французский? Ну да, это же слова интернациональные. Мир из мужского все больше становится женским, девочки хорошо учатся и занимаются спортом, поступают в университеты и получают стипендии, занимаются дайвингом и шейпингом. А сотни робких мальчиков держат в руках свои пенисы, кажущиеся им маленькими и тоненькими, и боятся предложить свою любовь бойким девицам. Романтические, слабенькие, изящные мальчики так боготворят женщин с их совершенствами и формами, что считают себя недостойными лечь рядом с богинями. Они боятся отказа больше, чем стать гомиками. К тому же в нашем идиотском обществе это становится все меньшим позором, а подчас даже признаком избранности. Не знаю, как у вас в России, но, судя по тому, как вы быстро научились есть устрицы, наши проблемы догонят вас скоро. У тебя сын? Музыкой увлекается? Кино современным? Берроуза читает? Вернешься, проверь ориентацию его приятелей, и если тебе начнут рассказывать, что все великие произведения искусства создали «голубые», гони их сразу в шею. Сколько сыну? Тогда отправь его куда-нибудь со своей секретаршей. Старая? Ну, найми для этого дела молодую. Я тебе, как брат, советую. Выпьем за твоего сына, чтобы он привык при виде серьги в ухе и расстегнутой рубашечки руки не подавать — и никакой политкорректности.