— Когда в десять придет молочник, передай ему это.

Не обращая внимания на Питера, который медленно вышел из комнаты, прижав телефон к уху, София сунула Фрейе в руку бледно-голубой чек, исписанный четкими вертикальными строчками.

— И сразу же занеси молоко внутрь, чтобы оно не испортилось на жаре. Если допьешь оставшуюся пинту до его прихода, сполосни бутылку и выставь ее на ступеньки рядом с другими. Ты знаешь о системе сигнализации, если куда-то пойдешь и…

— Не волнуйтесь, все будет в порядке. Смотрите, ваше такси уже приехало. Вы точно не хотите, чтобы я вас сопровождала?

— Нет-нет. Я сама справлюсь. Ты бы померла там со скуки.

Фрейя все-таки поднялась и проводила Софию до черного автомобиля такси, ожидавшего на улице. Она похвалила необычные туфли Софии из тонкой оливково-зеленой кожи, о которых та, польщенная, сказала ей: «Дорогие, итальянские, из магазина рядом с входом в Солсберийский собор, ношу их уже несколько лет». Поэтому когда София с серьезным видом посмотрела на Фрейю и добавила: «У меня нет к ним сильных чувств, правда», той понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что разговор уже не о туфлях.

— Никогда не думала, что картины могут вызвать большой интерес за пределами Дании. Должна сказать, меня изумила предварительная оценка Дюфрена. Хотя я всегда понимала, как много они значили для моего мужа. Даже когда мы уезжали из Бухареста, ему нужно было удостовериться, что их как следует упаковали для перевозки. Из-за этого мы чуть не опоздали в аэропорт. Если бы мы пропустили тот рейс, то даже могли оказаться в опасности.

— Да, вы уезжали в спешке.

Фрейя прищурила глаза, словно это помогало ей увидеть далекое прошлое и вспомнить больше.

— А что случилось?

— Мой муж не любил говорить об этом. Это сильно повредило его карьере.

Стоя возле ожидающего такси, София открыла свою сумочку и проверила ее содержимое.

— Кое-кто, кому он доверял, предал его.

Произнеся это, она поджала губы.

— Копенгаген отозвал нас. Вынужден был отозвать своего посла из-за тайных донесений человека, которому Йон доверял, к которому относился по-дружески. Поэтому нам и пришлось уехать.

София не назвала имени этого предателя, и у Фрейи в голове пронеслась тревожная мысль: «Кто бы это мог быть?» Но София, в резкой манере женщины, привыкшей к обслуживанию, уже кивала водителю, который с невозмутимым видом ждал ее, сидя за баранкой. Затем она быстро наклонила свою белокурую голову и скрылась в такси. С заднего сиденья она взглянула на Фрейю, стоявшую на обочине в ожидании услышать что-то еще. София лишь чуть скривила рот в странной усмешке.

— Приглядывай за этим Питером Финчем. Я поняла, что людям нельзя доверять!

Прежде чем Фрейя успела сообразить, серьезно говорит София или же просто дразнит ее по поводу Питера, такси уехало.


Направляясь к полуоткрытой двери кабинета, Фрейя понимала, как смехотворно было думать, будто она может поймать Питера на какой-нибудь противозаконной деятельности. Финч сидел в прежней позе, сгорбившись над кучей бумаг, но теперь на нем были очки, из-за которых он выглядел старше, чем несколько минут назад. Прижав два пальца ко лбу, Питер упирался локтем в стол. Фрейя вспомнила, как шутила, что его мать должна иметь родство с принцессой Дианой, ведь на фотографиях один из юных принцев — то ли Гарри, то ли Уильям, она не помнила точно, какой из них, — выглядел точь-в-точь как он. Почувствовав ее присутствие, Питер поднял голову.

— Тот звонок? Он был от Холлис. Девушки, с которой я встречаюсь.

Фрейя ждала, гадая, скажет ли он о Холлис что-то еще. Некогда она выслушивала о его девушках больше, чем ей хотелось бы знать. В начале отношений они всегда казались Питеру богинями на земле, пока в них не начинали обнаруживаться изъяны. Фрейя была хорошим слушателем, но этот шаблон ее утомил. Если ей не изменяла память, только за один тот семестр Питер сменил трех подружек, если не считать нескольких затянувшихся до утра свиданий.

— А чем ты сейчас занимаешься? Я имею в виду твою работу в Штатах.

Под его взглядом Фрейя начала чувствовать смущение. Все происходило сразу после завтрака; на ней была футболка для сна, и она еще не расчесывалась. Питер вдруг стал уделять ей больше внимания, чем раньше? Но ведь он только что обмолвился о своих отношениях с… как там ее?.. Холлис.

— Я устроилась работать на факультете искусствоведения, недалеко от маминого дома.

— Так ты по-прежнему в искусстве.

— Это только на время.

Она тотчас же пожалела о своей честности, но теперь должна была объяснить:

— Помогаю сортировать слайды, которые преподаватели используют для лекций по истории искусств. Каждый нужно пометить всевозможными категориями. Это часть большой работы по оцифровке коллекции.

Ей даже не нужно было смотреть на его реакцию, она и так знала, что он думает: такая работа как раз по ней. Однажды, еще когда они вместе проходили практику, Питер заметил: «Ты у нас занимаешься мелкой работой за кулисами, а я выхожу на сцену и представляю общую картину». После этого комментария Фрейя на несколько недель устроила ему «веселую жизнь».

— Значит, ты с тех пор так и не возвращалась сюда?

— Нет.

Она помолчала.

— Эта комната… он привык сохранять в ней свой особый порядок. У меня такое странное чувство, словно он по-прежнему мог бы находиться здесь, если бы все не было… — она сделала неопределенный жест рукой, — перевернуто вверх дном. Кажется, что его каким-то образом изгнали. Как будто ему пришлось уйти, чтобы обрести мир и покой где-то в другом месте.

— Они же были тебе как родители.

— Мистер Алстед был больше… как дедушка, мне кажется. Он рассказывал истории. Дал мне особенную монету, которую я должна была хранить, потому что она обладает силой отличать хорошее от плохого, и она все еще у меня.

Это прозвучало так по-детски! Ей хотелось выглядеть близкой спутницей Алстедов, а не подопечной, с которой они нянчились.

— А он когда-нибудь рассказывал тебе истории… про картины?

Так вот, значит, что на самом деле интересовало Питера.

— Я хочу сказать, даже тогда ты ведь должна была понимать, что это настоящие шедевры. Если бы я вырос в доме, где на стенах висит такое…

Он оборвал себя, не договорив.

Фрейя вспомнила рассказы Питера о его семье, где искусство не понимали и не ценили. Он потратил годы, доказывая отцу, что можно построить успешную карьеру в этой сомнительной области.

Питер пожал плечами, но в его жесте она усмотрела несбывшиеся ожидания. Вдруг Фрейя поняла: он не получил желаемое — не выяснил о картинах то, что ему было нужно.

Отлично. Она поднялась и обеими руками решительно толкнула кресло назад. Оно откатилось и с глухим стуком ударилось в стену позади нее. Фрейя вышла в центр комнаты и встала перед полотнами, выстроенными в ряд на полу. Изображенная на них женщина в темном могла, казалось, жить в любом культурном городе того времени: Париже, Бостоне, Буэнос-Айресе.

— Начать с того, что она такая независимая и так соответствует тому миру. Ей никто не нужен. Он должен был хорошо ее понимать, чтобы передать это.

— Ты меня удивляешь. Я никогда не рассматривал тебя как женщину, которая способна фантазировать о том, каково это — быть чьей-то музой. А ты бы хотела? Как Северина Риис?

— Так ее звали?

Фрейя снова посмотрела вниз, на таинственную фигуру в черном.

— Мне кажется, я никогда не думала о ней как о конкретном человеке, у которого есть имя.

Эти слова прозвучали в духе ее матери. Фрейю передернуло; она так и слышала громкий смех Маргарет, с которым она изрекла: «Ее имя? Я никогда не знала, что у нее было имя. Не уверена, что хочу, чтобы оно у нее было!» Фрейя не припоминала, чтобы в голосе Маргарет когда-нибудь звучала большая выразительность.

Конечно, для Питера важно было точно установить время и место написания каждой картины, поскольку это являлось частью его работы. Когда Фрейя боковым зрением взглянула на него, ей на мгновение показалось, будто Йон Алстед снова в комнате. Но когда он поднял руку, чтобы убрать прядь волос, упавшую на глаза, этот жест был так характерен для Питера, что иллюзия исчезла, лопнула, как мыльный пузырь. Фрейя поняла, каково было Софии видеть его у себя в доме. Наверняка каждая встреча с ним напоминала ей о том, что Йону никогда больше не стоять здесь.

— Так какие у тебя планы на сегодня? — спросил он.

Трудно было сказать, жаждал Питер, чтобы она поскорее ушла, а он мог вернуться к работе, или же хотел продолжить их разговор. Но причин не отвечать ему она не видела. Фрейя снова уселась в кресло, которое заскрипело, когда она откинулась на спинку.

— Собираюсь заняться поисками отца.

— Поисками? Он что, потерялся?

— Он…

Она задумалась, как это лучше преподнести.

— Он прячется.

— От тебя?

— От своих врагов.

Подчеркнув эту фразу, Фрейя выпрямилась и положила локти на стол мистера Алстеда, прижимая их к твердой поверхности так, словно полированное дерево могло поддаться ее мускулам.

— Скандальная личность?

— Не в публичном смысле. Это связано с его работой во время холодной войны.

— Шпион?!

Питер был по-настоящему изумлен. Хотя его семья переехала в Калифорнию, когда он был еще маленьким, Питер родился и провел раннее детство в Шотландии, куда «Шеврон корпорейшн»[11] отправила его отца, инженера-механика, на работу по оснащению нефтедобывающих платформ в Северном море. Его мать выросла в Абердине.[12] Он, как никто другой, мог понять, каково было Фрейе провести годы своего детства за границей, прежде чем вернуться «домой», в незнакомую американскую культуру.

— Ты никогда не говорила о своем отце. Только о матери и ее любовнице.

Питер также был одним из первых, кому она решилась рассказать о своей матери. Его бесстрастная реакция человека, выросшего в Калифорнии, помогла Фрейе принять отношения Маргарет и Териз.

— Ну, я живу к ним ближе, поэтому и вижусь с ними чаще.

— А как часто ты видишься с отцом?

— По-разному. Я встречалась с ним один раз в прошлом году, но нам удалось провести вместе всего один час. Он ушел от нас, когда мне было четырнадцать, и с тех пор я в основном лишь ревниво слежу за ним издали. Но я узнала, что сейчас он в Лондоне, и у меня даже есть его нынешний адрес. Надеюсь, нам удастся пообщаться. А ты как? Трудно пахать на Мартина и заниматься научной работой одновременно? — продолжила она выуживать интересующую ее информацию. — Или ты теперь командуешь стажерами, заставляешь их подавать тебе чай?

— Конечно. Прямо как нас заставляли когда-то.

Снова повеселев, Питер играл с карандашом на столе.

— Там все по-старому. Мартин закручивает гайки. Думаю, осенью начну искать новую работу. У меня была защита прошлой весной. От Мартина я взял все, что мог. Время двигаться дальше.

— Он напишет тебе хорошую рекомендацию.

Питер совершил по меньшей мере одну крупную ошибку, о которой Мартин не станет упоминать, и все благодаря ей. Фрейя попыталась понять, подумал ли Питер о том же, но он ничем этого не выказал, поэтому она продолжила:

— Я не удивилась, когда София сказала мне, что они поручили продажу Дюфрену. Мартин и мистер Алстед были старыми друзьями.

— Значит, вот каким образом ты попала на стажировку.

— Вероятно, — ответила Фрейя и, прежде чем Питер смог озвучить тот факт, что сам-то он получил место в галерее единственно за выдающиеся заслуги, быстро продолжила: — Но… Мартин говорил, почему он возложил эту миссию на тебя? Это достойное задание для тебя?

— Риис значительнее, чем думают люди. Ему не уделили и сотой доли того внимания, которое должны были бы. Особенно это касается его последних работ.

Питер сделал еще один глоток воды, и Фрейя заметила металлический браслет дорогих наручных часов. Подарок от его новой девушки?

— В следующем месяце я буду делать доклад на конференции искусствоведов. Вообще-то это была идея Мартина, чтобы я представил кое-какую новую информацию о Риисе всего за пару недель до аукциона.

— А что о нем можно найти нового?

— Интересно, что ты спрашиваешь. — Вид у Питера был горделивый и таинственный. — Скажем так, я сделал небольшое открытие. Оно может не лучшим образом отразиться на репутации художника, но это очень важно с точки зрения его творчества.

— А продажам не повредит, если ты выставишь автора в плохом свете?

Она подумала о том, что Софии, возможно, придется продать дом.

— Необязательно.