Но через час ему пришлось признать, что этот прием не действует. Он ужасно устал. Но как только он закрывал глаза, мозг выбрасывал целую серию несчастий, которые уже произошли, могли бы произойти или которые он не смог бы предотвратить. Когда он представил себе, — как его животных сбивает машина, хотя в округе не было никаких машин, он сдался. Следуя привычке, включил компьютер и, пока тот загружался, спустился вниз за чашкой чаю.

Курица на столе привлекла его внимание, и он сел, чувствуя наконец голод и ожидая, пока закипит чайник. Курица была очень вкусной. Блю проглотил кусок, потом второй, с печалью думая, что все это предназначалось для Элли, ведь она так любит, как он готовит. И он собирался запечь в пирог кольцо, вот почему до сих пор не вынул его из кармана. С горьким ощущением потери Блю прикоснулся к коробочке.

Он понимал, что сейчас живет на автопилоте, и когда выспится, то все в конце концов обретет смысл. И осознавал, что буря, пролетевшая смерчем над городом, послужила ему предупреждением. Кто бы на его месте не запаниковал?

Из буфета он достал пакет с печеньем и щедро сыпанул сахара себе в чай. Потом вытащил из холодильника добрый кусок сыра и понес все с собой наверх. Пайкет, счастливо мурлыча, пошла за ним. Он дал ей два крохотных кусочка и открыл свою электронную почту. Первый файл был от Элли, и, увидев ее имя, Блю испытал настоящий шок, как будто она умерла и писала из могилы. Послание датировалось позапрошлой ночью и было ответом на его просьбу дать ему прочитать ее книгу.

"Буду рада, если ты прочтешь, — писала она. — Вообще-то я и сама собиралась попросить тебя сделать это. Хотелось бы узнать твое мнение".

Он смотрел на экран. Последнее письмо было тоже от Элли. Его отправили несколько часов назад, и он задумался, как ей это удалось. Ее ноутбук, разбитый, был по-прежнему здесь. С колотящимся от нетерпения сердцем он открыл файл.


Адрес моей бабушки: № 31, ящик 12, Свитуотер, Луизиана. Сегодня утром я не очень хорошо соображала, но теперь переживаю из-за книги и заметок и буду благодарна, если ты запакуешь все и отправишь мне. Элли.


Вот и все. Он осознал, что задерживал дыхание, надеясь — на что? На какойнибудь знак, наверное. Но теперь ему было чем заняться. Он захватил снизу коробку с карточками, рукопись и дискеты и принес наверх вместе с ноутбуком. Вначале сложил по порядку страницы рукописи. Многие были помяты и испачканы, но большая часть прочитывалась легко, и в самом худшем случае она сможет сосканировать их на дискету. Карточки прекрасно сохранились в пластиковой коробке. Он проверил дискеты, которые тоже оказались в полном порядке. В последнюю очередь Блю включил ноутбук. К его удивлению, послышалось потрескивание, показывающее, что он работает. Поперек экрана бежали черточки, но текст читался легко. Появился портрет смеющейся Мейбл в возрасте двадцати — двадцати пяти лет и заголовок "Сердца и души". Блю начал читать первую главу, когда зазвенел дверной звонок. Он с испугом взглянул на часы — еще не было и десяти. Просто выдался очень длинный день.

В легком шелковом плаще на ступеньках стояла Гвен Лейсер.

— Я была в клубе Хопкинса, — поджав губы, проговорила она. — И видела там Маркуса. Что ты сделал с моей внучкой?

Блю понимал, что соображает туго из-за недосыпания, но это уж совсем не укладывалось у него в голове.

— Простите, не понимаю. Кто вам нужен?

— У тебя так много девчонок, что уже и сам запутался?

— Вы имеете в виду Элли?

— Да. Где она?

Он все еще не мог уловить смысла.

— Вы не войдете? Я не понимаю, что происходит. Она сняла очки.

— Блю Рейнард, не могу поверить, что ты ослеп, и знаю, что ты не настолько глуп. Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?

— Знаю? — Он потряс головой. — Гвен, войдите. Я не понимаю, о чем вы говорите. — Он устало поплелся на кухню, оставив дверь открытой. — У меня тут курица, если хотите.

И тогда его осенило. Он поднял голову и взглянул на негритянку. Она покачала головой, увидев выражение его лица.

— Ты действительно не имел представления? Я думала, кто-нибудь сказал тебе, видя, как ты ее любишь. Мейбл — это я.

— Мейбл Бове? — Он уставился на нее. — Все эти годы вы жили здесь? — Еще одна часть головоломки встала на место. — И Элли — ваша внучка?

— Правильно. И она — единственное, что у меня осталось, сынок, поэтому я хочу, чтобы ты сел и послушал меня.

Он сел.

— Я сочувствую тебе, сынок, — сказала она. — На самом деле. Я знаю, что ты считаешь, будто живешь под каким-то проклятием, и сама когда-то думала о себе так же. Но я хочу, чтобы ты задумался обо всех этих потерях в твоей жизни. Бог ни за что не карает тебя. Твоей маме было под шестьдесят, и она курила, как паровоз, с десяти лет, так что неудивительно, что с ней случился сердечный приступ. Твой брат отправился на войну, а это, конечно, увеличивает шансы погибнуть молодым. Твой отец пустил себе пулю в лоб, потому что не смог вынести всех этих потерь. Единственная, кого ты потерял не по ее вине, — это твоя жена. Это было горько, Блю. Это было ужасно, и мы все плакали вместе с тобой.

— Не надо, — прошептал он.

— Не останавливай меня, — проговорила она. — Оторви задницу от стула и ступай за своей женщиной. Маркус сказал мне, что она ждет ребенка, и говорю тебе: ты еще не видел несчастий в своей жизни, если этот ребенок родится не в нашем городе, где мы все сможем любоваться им. Включая тебя.

Блю смотрел на нее и не знал, плакать ему или смеяться.

— Не могу поверить, что я все эти годы беседовал с вами о Мейбл.

Она улыбнулась, и в ее улыбке он увидел сногсшибательную молодую женщину, полную огня.

— Мне было это приятно. — Она потыкала вилкой в кусок курицы. — Думаю, именно тебя Господь избрал для того, чтобы все здесь стало на свои места. Видишь, как это произошло? Он решил, что ты достаточно страдал, и послал тебе женщину.

Блю наклонил голову. И заплакал, не стыдясь. Когда-нибудь он снова будет петь блюзы. Такова жизнь. Но не сегодня.


Элли с бабушкой проговорили несколько часов. О книге и об удивительных открытиях, связанных с ней, о городке Пайн-Бенд, и наконец Элли поведала о своих поисках отца.

Было уже за полночь, и Элли чувствовала себя виноватой, но бабушка казалась не более уставшей, чем сама Элли. Они уже поели и убрали посуду и сидели сейчас за кухонным столом с корзиночкой арахиса, Джеральдина любила арахис и передала эту любовь внучке. Элли вздрогнула. Она родственница Мейбл Бове! Только представить себе!

— Что такое, Элли? Ты весь вечер о чем-то задумываешься. Об этом мужчине?

— Нет, — тихо ответила она. — Я думаю о другом. — Она открыла сумочку, достала две фотографии, украденные из чемодана Роузмэри, и положила на стол одну. На ней смеялась Диана, глядя на кого-то, кто не попал в кадр. — Я обнаружила это, когда искала материал о Мейбл, — сказала Элли.

Джеральдина с болезненным вскриком взяла снимок.

— А она была такой хорошенькой. Я никогда не знала, что с ней делать. — Она выжидательно подняла глаза. — И ты обнаружила своего папу, верно?

Элли глотнула и положила фото Маркуса и Джеймса, обнявшихся перед камерой.

— Тот, что слева, — сказала она, — Джеймс Гордон. — Джеральдина только кивнула.

— Ты очень на него похожа.

— Ты даже не удивлена?

Бабушка поджала губы. Покачала головой:

— Не очень. Твоя мама, конечно, ничего не говорила, но я подозревала чтото такое.

— Подозревала?

— Не удивляйся так сильно — она вернулась и молчала, ни словом не заикнулась о том, кто отец ребенка. А когда ты родилась, она плакала и плакала, словно у нее разрывалось сердце. Я решила, что ты похожа на него.

— Ты никогда ничего не говорила. Джеральдина положила фото.

— А зачем, Элли? Твоя мать умерла. Я понятия не имела, кто твои родственники. Ты жила с нами, в маленьком городке, внебрачный ребенок девушки, которая всегда поступала по-своему. Было трудно и без моих подозрений. А твой дед напрочь отказывался видеть кого-либо. — Она взглянула на снимок. — Он был достаточно либерально настроен для своего времени, но это разбило бы его сердце — узнать, что его дочь…

Элли кивнула. Дедушка был продуктом своей эпохи и культуры. Он никогда бы не стал сквернословить ни на людях, ни дома и никогда не унижал людей с другим цветом кожи, но ему приходилось тяжело в мире, где все перемешалось. Ему нравилось, что в кафе на Пар-стрит обедают белые старики, а цветные предпочитают Маркет-стрит.

— Но это никак не помешало бы ему любить тебя, детка.

— Я знаю.

— Ну, и ты встретилась с ним? Он знает, что он твой папочка?

Элли подняла глаза, снова ощутив эту мимолетную печаль.

— Нет. Он погиб во Вьетнаме. Она пыталась уговорить его бежать в Канаду, но… — Элли устало пожала плечами: — Может, все это было напрасно.

— Нет. Ты знаешь. Твои поиски были не напрасными. — Бабушка коротко рассмеялась. — И ребеночек теперь не будет для тебя таким уж сюрпризом. Я об этом немного беспокоилась, что твой черненький ребенок тебя сильно удивит.

Элли рассмеялась:

— Ой, было бы интересно попытаться объяснить это. — Их хихиканье заглушил звук мотора, и свет фар пронесся по стенам кухни.

— Кто это может быть, черт побери? — спросила Джеральдина, подпрыгнув.

Сначала хлопнула дверца машины, и только потом заглушили мотор и выключили фары; Элли встала, думая, как это странно. Ничего не подозревая, они с бабушкой вышли на крыльцо. Там включили свет и сразу увидели большой черный грузовик, к которому Элли так привыкла, и мужчину за рулем. Второй мужчина уже подходил к ним, вид у него был помятый и усталый, волосы всклокочены, как после сна, а ноги босы.

— Элли, черт побери, — протяжно проговорил он, уперев руки в бока.

— Это он? — спросила Джеральдина, подходя ближе.

— Да. — Элли не могла понять, в чем дело. — Блю, что ты здесь делаешь?

— Знаешь, — ответил он, приближаясь, — я не могу ответить на этот вопрос. — Он переключил внимание на Джеральдину. — Здравствуйте, мэм. Вы, должно быть, бабушка Элли. Она много о вас рассказывала, но ни разу не упомянула о том, что унаследовала свою красоту от вас.

Джеральдина фыркнула от такого экстравагантного комплимента, но Элли почувствовала, что он тем не менее доставил ей удовольствие.

— А вы Блю?

— Да. Я был полным болваном.

— Слышала уже, — ответила Джеральдина. Его лицо стало серьезным.

— Могу я поговорить с тобой, Элли? Мне надо всего пять минут.

Она кивнула.

— Ну давайте, — сказала Джеральдина. И помахала человеку за рулем. — Идите сюда, я дам вам чего-нибудь перекусить.

Маркус вышел из машины и захлопнул дверцу.

— Спасибо, — ответил он. — Мне надо позвонить жене, если вы не против. Заплатит она.

— Хорошо. Заходите.

Маркус взглянул на Элли и поднял брови.

— Подожди. Бабушка, это Маркус Уильямс, второй парень на снимке, который я тебе показывала.

Они вошли в дом, оставив Блю и Элли наедине. Она посмотрела на его ноги.

— Когда же ты вырастешь и научишься носить туфли, как все нормальные люди?

— Я спешил! — Он опустил голову. — Элли, когда я увидел гостевой домик, то перепугался до смерти.

— Я знаю.

— Я привез твои вещи, но… — Он сделал глубокий вдох и полез в карман. — Я все думал, что бы подарить тебе такое, что запомнилось бы на всю жизнь. О чем бы ты могла рассказать всем своим подружкам и показать внучатам, чтобы они знали, каким романтиком был их дед. — Он посмотрел на футляр, потом на нее. Он выглядел измотанным, вокруг рта залегли морщины, щеки ввалились, но глаза были ясными. — Я уже миллион лет не чувствовал себя так хорошо, не просыпался по утрам счастливым. — Он казался смущенным. — Я хочу жениться на тебе. Чтобы была обычная жизнь. Я хочу детей. Я хочу смеяться вместе с тобой, слушать музыку и держаться за руки.

— Без секса?

Блю захлопал глазами, и тогда она поняла, что он просто валится с ног. Элли рассмеялась:

— Блю, дорогой, когда ты в последний раз спал? — Он потер лоб.

— Очень давно.

— Я поняла. Если слово "секс" не привлекло твоего внимания, то ты совсем плох.

Он не двигался, только смотрел на нее. А потом поцеловал каким-то голодным, измученным, одиноким поцелуем человека, который был уверен, что все потерял. Она взяла у него коробочку.