– Ерунда, – спокойно сказал Ленчик. – Если бы у вас было это фото, я давно бы уже был в тюрьме, а конфеты и мое присутствие вчера у вас на празднике – лишь косвенные улики, которых недостаточно. Да и вообще, зачем мне вас убивать?

– Есть за что, – вздохнула Таша. – Я не нарочно увидела твою схему торговли рецептами строгой отчетности формы 148.

– Вот сука. – Ленчик вмиг изменился. – Значит, я не ошибся и ты заметила.

Таше стало страшно, как из забитого Ленчика человек на глазах превращался в зверя.

– Что ж тебе везет-то так, в подъезде твоя подруга подоспела со своим шокером вовремя. Вчера вроде всё продумал, даже сел с мужиком, чтоб он подтвердил, что я был в момент убийства рядом. Мне хватило три минуты сымитировать свой поход в дом за чайником, а сам, стукнув тебя по голове, предусмотрительно оставив чайник заранее неподалёку, вернулся вроде как с другой стороны. Но и здесь тебе, падла, повезло – в темноте я не понял, что это не ты.

Ленчик стал оглядываться вокруг, словно проверяя, никто ли его не слышит.

– У меня дома родные, – испуганно сказала Таша. – Давай ты просто поделишься и всё.

– А ты жадная, – усмехнулся Ленчик. – Но прости, делиться нечем, мне самому еле хватает. Ведь я сам наркоман, – как-то просто сказал он, – и в долгах как в шелках. В месяц же удается вывести не больше двух рецептов. Схема на самом деле слабенькая, на поверхности лежит. После того как тяжелый умирает у меня на участке, я задним числом провожу по нему пару рецептов. Знаешь, у нас медицина пошла вперед, вот в прошлом месяце никто не умер, а у меня долг висел жуть, пришлось Маргариту Владимировну с Лесной попросить поторопиться. Так что делиться нечем, поэтому, когда ты угрозами разбрасывалась, я тебе и не предложил, у меня был только один способ заставить тебя замолчать – убить. Именно в тот злополучный день, когда тебя уволил главный, ты вошла, когда я вписывал рецепты в специально оставленные графы книги строгой отчетности. Была, конечно, надежда, что ты не заметила, но она испарилась после того, как ты начала кричать, что всех выведешь на чистую воду и странными намеками разбрасываться. А вот врать ты не умеешь. Перед тем как пройти сюда, я проверил – в доме у тебя никого. Сейчас я сделаю тебе укол, и ты уснешь, теперь уже навсегда.

– Я никому ничего не скажу, – в ужасе прошептала Таша, глядя на шприц в руке Ленчика.

– Прости, – казалось, даже с сожалением сказал он. – Я не могу так рисковать, а у вас тут черт знает что творится, так что спишут на хулиганов.

В этот момент Клим под столом приготовился для прыжка, но прозвучал какой-то странный звук, похожий на гонг, и что-то тяжёлое упало на стол. Вся жизнь за секунду промелькнула у Клима перед глазами, но, к своему облегчению и возмущению в том числе, возле стола он застал всю гоп-компанию, которую оставил у себя дома. На столе лицом вниз лежал Ленчик, шприц выпал из его руки и укатился, а над ним стояли Чехов с огромной сковородой, видимо, позаимствованной у Галины, Ирма с телефоном в руках и Леська, счастливо махающая рукой Климу.

– Вы что натворили? – закричал он. – Я должен был поймать его с поличным, у нас на него ничего, кроме отпечатков пальцев на конфетах «Барбарис», нет. Хорошо хоть он по малолетке попадался на употреблении наркотиков и его отпечатки в базе оказались. Иначе бы вообще ничего.

– Не запостил – не было, – спокойно сказала Ирма, показывая телефон. – Мы не могли больше ждать, вы тянули с задержанием, а если бы он воткнул иглу? А насчет улик не беспокойтесь, у вас три свидетеля и заснятое видео с признанием.

– А если бы он вас увидел? – вредничал Клим, понимая, что эти трое сделали даже больше, чем он.

– Мы здесь каждый куст знаем, – обиделась Леська. – А маму я никак бросить не могла, она у меня беззащитная и добрая, вон и вам отказать не смогла, риску огромному себя подвергла.

– Ладно, звони своему Максу, пусть группу вызывает и сам приезжает, скажи – убийцу поймали.

Леська радостно начала звонить, а Таша, прижав руку к губам, сказала:

– Ребят, а мы совсем забыли, у нас там грабитель целый день без воды и еды сидит.

– Где сидит? – поразился Клим услышанному.

– Так у нас сегодня замок с мастерской сорвали ночью, мы побоялись входить и дверь приперли.

– Так грабители внутри? – уточнил Клим.

– Мы не знаем. Ой, мамочки! – воскликнула Таша. – Заморили людей.

– Ну, пойдёмте спасать ваших грабителей, – сказал Клим, на всякий случай надев на Лёнчика наручники.

* * *

Арсению достался самый сложный участок работы, Клим не рассказывал всего, более того, он даже не говорил, кого подозревает, это было обидно, но он, как человек служивый, привык исполнять приказы беспрекословно. В душе он очень хотел, чтоб главным злодеем оказался Марк, но головой понимал, что это всего лишь ревность, а она плохой советчик. Да и вообще Ирма – лучшая женщина на земле, она достойна счастья, пусть даже с Марком. У Арсения Зайца всегда сердце кровью обливалось, когда он смотрел на нее. Вот почему судьба так несправедлива? Ведь она и красавица, и умница, а не нашла своего женского счастья. Сначала он думал, что это потому что её судьба он, Арсений, соседский мальчишка, и она просто этого не осознала, но сейчас потихоньку надежда на это гасла, а приходило понимание, что нельзя заставить полюбить человека, даже если ты сам его любишь за двоих. Это неправильно, это против человеческой природы.

Сейчас Клим просил в архиве найти дело девяносто третьего года о громком ограблении банковских ячеек. Дело было интересное и для небольшого города Н чересчур резонансное. Арсений хоть и был тогда совсем пацаном, но помнил, как взрослые обсуждали. Многие восхищались грабителями, а некоторые в душе даже завидовали. Шел девяносто третий год, и понятия добра и зла к этому времени стерлись практически полностью. Даже не Робин Гуд, забирающий у богатых и отдающий бедным, был в почете, а обычный бандюга-рэкетир, который силой забирает деньги у честно работающих людей, и хорошо, если только деньги. Ограбление в 93-м прошло без трупов, поэтому восхищало людей еще больше. Ведь тогда получилось идеальное ограбление, оно было спланировано до минуты, и потом, когда через год их поймали, по-глупому так, то были удивлены, как эти упыри с тремя классами образования смогли разработать такую операцию.

– Леночка, – Арсений улыбнулся от души девушке, работающей в архиве. Он знал, что она была влюблена в него без памяти, хоть и была младше участкового лет на десять, но Арсений этим бессовестно пользовался. Рассуждал он так: закон джунглей, кто-то пользуется тобой, кем-то пользуешься ты, а может, это и не закон джунглей вовсе, может, это такой суровый закон жизни.

– Здравствуйте, Арсений, – улыбнулась она ему как солнышку. – Забыли вы к нам совсем дорогу.

– Работа, Леночка, работа, никакой личной жизни, – философски заметил он. По дороге в архив он позвонил ей и попросил найти дело. Нет, конечно, и до их маленького города Н дошел прогресс, оцифровываются дела, но делается это медленно, и до девяносто третьего года работа еще не дошла.

– Вот. – Леночка положила перед ним стопку папок. – Но лучше бы вы поговорили со следователем, который вел это дело. Он у нас до сих пор работает, хороший человек, с удовольствием поделится информацией. Причем, насколько я знаю, были у него мысли, которые не подтвердились, и в деле их нет, а мысли интересные, многое объясняющие.

– И откуда такая осведомлённость? – поинтересовался Арсений.

– Так это мой папа, – потупившись, сказало прекрасное дитя.

– А не составите ли вы мне протекцию? – обнаглев, предложил Арсений. – Проще говоря, не позвоните ли вы своему папе и не попросите переговорить со мной? В свою очередь обещаю отблагодарить вас обедом в ближайшем кафе.

Без лишних уговоров Леночка позвонила отцу и назначила встречу, а Арсений, ругая себя на чем свет стоит, пообещал в скором времени появиться для совместного обеда, еще раз отметив для себя, что невозможно заставить человека полюбить, даже такую хорошенькую и молоденькую Леночку, если душа не лежит.

* * *

«Этого не может быть», – пронеслось в голове у Таши.

После разговора, больше похожего на допрос, после странных звонков Клима, при которых он уходил подальше от свободных ушей и тихо что-то шептал в трубку, после того как он сам вошел в мастерскую и вышел оттуда невредим, он все-таки заставил войти туда и Ташу. Она как могла сопротивлялась, но Клим был непреклонен.

Строение было еще в полном порядке, непонятно, конечно, почему? То ли материнская безмерная любовь, с которой оно строилось, давала ему силы простоять двадцать лет и остаться не тронутым ни плесенью, ни мышами, ни природными катаклизмами, возможно, причина совсем прозаическая и Мария Тарасовна не пожалела денег на постройку мастерской для сыночка. Итог один: строение было как новое, даже деревянные полы не прогнили, а лишь почернели от старости. На всём вокруг лежали тонны пыли, хотя нет, не на всем, те вещи, которых касался ночной грабитель, выглядели неприлично, потеряв часть пыли, словно грязнули из «Мойдодыра» или посуда из «Федориного горя» в старой книжке, которую читала ей в детстве мама. Очень захотелось взять тряпку и сделать генеральную уборку, картины, а в основном здесь были они, словно кричали: «Помогите, нам нечем дышать». Но что-то объединяло все картины, и это были не молчаливые просьбы об избавлении от пыли. Сквозь толщину пыльного налета были видны глаза. Со всех картин на вошедших Клима и Ташу смотрели голубые глаза, и было понятно без сомнений, что они их где-то уже видели.

Клим подошел к одной из картин и, словно подслушав Ташины мысли, смахнул рукой пыль. Оба внимательно вглядывались сначала в один портрет, затем, как по команде, стали стирать пыль с лиц, изображенных на других полотнах. Когда число рассмотренных картин перевалило за тридцать, Клим первым решил выдвинуть столь явную версию:

– Это же вы, – удивленно сказал он, – только маленькая. Вы меня обманули, что не знали родного отца, посмотрите – вы здесь явно позируете ему.

«Не может быть», – снова и снова повторялось в Ташиной голове, но это было так. Со всех картин на Ташу смотрела маленькая девочка с голубыми глазами. Картины начинались лет с пяти и продолжались, видимо, пока отца не посадили, то есть до 14 лет. Менялось всё: и место, где девочка находилась, вот она играет во дворе, вот едет на велосипеде, а вот на набережной курит сигарету в компании друзей. Не менялось одно – Таша, она была на каждой картине, в каждом наброске, и столько в этом было теплоты, столько любви, что ей стало стыдно за то, что она так долго ненавидела этого человека, родного отца, который все-таки любил её как мог.

– Вы курили? – спросил Клим. – Или это творческий порыв вашего отца? – Его тоже привлекла картина с набережной.

– Я помню этот день, – кивнула Таша. – Мне четырнадцать, и меня пригласили погулять на речку самые крутые ребята из класса. Я не то чтобы надеялась, но очень хотела, чтоб после этого закончились издевательства с их стороны. Все было хорошо, пока мне не предложили закурить. Я, пересилив страх, закурила, мне не понравилось, но я стерпела. Жаль, все мои усилия прошли даром – их отношение никак после этого не поменялось.

– Почему все ваши рассказы из детства такие жалостливые?! – возмутился Клим. – Или у вас и правда было трудное детство, или вы спекулируете этим, вызывая у меня жалость.

– У меня было прекрасное детство. – Надулась Таша. – Вон, оказывается, меня даже родной отец очень сильно любил. Ходил за мной по пятам, рисовал. Как думаете, почему не подошел, не заговорил?

Единственное, что выбивалось из стройного ряда картин и скульптур с изображением Таши, – это небольшая скульптура девушки в одежде сестры милосердия времен Первой мировой войны. Она сидела на стуле и, как казалось, гордо и печально смотрела в будущее. «Возможно, это не его работа», – подумала Таша.

– А что бы вы ему ответили, заговори он с вами? – спросил Клим.

– Я тогда даже не знала, что папа не родной мне, и, скорее всего, не поверила бы. Это точно был бы для меня стресс.

– Вот, получается, он берег вас, это и есть любовь, причем настоящая, когда в ущерб себе хотят, чтоб другой человек был счастлив. – Клим чувствовал, что его потянуло на философию, да и от голубых глаз оторваться он уже никак не мог, поэтому понял: нужно бежать, быстрей убегать из этой пыльной мастерской, чтоб выдохнуть и успокоиться, чтоб унять стук выпрыгивающего сердца, но было поздно. Он чересчур резко прижал к себе обладательницу голубых глаз, словно она могла выскользнуть из его объятий, и поцеловал. Получилось как-то нелепо, по-мальчишески. На мгновение за этот поцелуй стало стыдно, но, когда он почувствовал, что Таша отвечает ему взаимностью, мир провалился в пустоту, его просто больше не существовало.