— Там, за скалами, есть славный маленький пляж, весь покрытый золотистыми раковинками, — сказала она Джону после обеда. — Спустимся вниз, хорошо? Можно вообразить, что ищешь обетованную землю — ужасно люблю бродить по незнакомым местам.

Они шли рука об руку через поля, где цветы пылали в последних лучах заката, как маленькие цветные лампочки; потом — по тропинке, которая вела вниз, к бухте.

Было еще достаточно светло, и сверху был хорошо виден золотой пляж со светлой бахромой лениво журчавших волн. Море было неподвижно. На скале жалобно кричала чайка.

— Посидим здесь наверху, скалы еще теплые от солнца, — предложила Виола.

Джон послушно сел и, после ее напоминания, закурил папиросу. Виола же стояла немного впереди. Вдруг она опустилась подле Джона на колени и, взяв его свободную руку, приложила ее к своему горлу.

— Джон, быть может, я делаю огромную ошибку и порчу твою жизнь. Может быть, и сейчас у тебя шевелится хоть тень сожаления, что я заставила тебя выбирать… что я захотела соединить наши жизни. Ты, мне кажется, из тех, кто хочет гордиться той, которую любит. Если со мной это невозможно… помни… помни, что…

— Виола?! Опять? В тот день, когда я разлюблю тебя, я и жизнь разлюблю. Ты — все в ней. Не смогу гордиться тобой? Да я бы, если бы мог, заставил весь мир пасть перед тобой ниц.

Тень исчезла с лица Виолы. Она снова оперлась об руку Джона, и они пошли обратно к роще.

Выплыла желтая, как мед, луна — и золотая дорожка побежала по поверхности моря.

В гостиной трещали поленья в камине. Виола присела у огня на пол и стала греть руки. Они были одни с Джоном. В открытое окно доносился шелест прибоя.

Старый Мартин сказал из-за двери, что все заперто и он идет спать. Пожелал им спокойной ночи.

А они продолжали сидеть на ковре у камина и разговаривать. Время шло. Откуда-то донесся бой часов. Виола нагнулась к лежавшей у нее на коленях голове Джона.

— Мир засыпает, мой мальчик.

Он приподнялся и привлек ее к себе.

— А те, кто любят, не спят, — шепнул он страстно, — любовь никогда не засыпает…

Глава XVIII

Просто удивительно, до чего быстро осваиваешься с той или иной обстановкой в жизни. И чем счастливее она, тем быстрее с ней «срастаешься».

К концу первого месяца пребывания в Корнуэлле Джону уже казалось, что они с Виолой всегда жили вместе. Она оставалась для него, любовника, все той же чудесной загадкой, но в обыденной жизни была уже до мелочей знакома и близка.

Заботы материальные не нарушали их блаженства. Планы сменялись планами. Они совершали прогулки пешком или в автомобиле. Джон играл в гольф, плавал.

Газеты — вот единственное, что связывало их с миром и напоминало о реальном будущем. Джону предстояло завоевывать избирательный район Фельвуд и, к великому неудовольствию, он узнал из газет, что придется ехать туда раньше, чем он рассчитывал.

— Ты что намерена делать, когда я уеду? — немного смущенно спросил он у Виолы.

— Я, — отвечала она весело, — намерена снять себе домик вблизи города, А твои планы каковы, мой друг?

— Поселюсь вместе с Марксом или, может быть, с Чипом, — начал было Джон беспечным тоном, но не выдержал роли и закончил с отчаянием: — Нет, в самом деле, Ви, как ты будешь жить?! Я хочу сказать — когда мы вернемся из Фельвуда в Лондон и все будут против нас.

— Тогда, мой дорогой, мы снимем дом за городом, где один из нас будет жить всю неделю, а другой приезжать, когда сможет улучить время… или когда почувствует, что ему этого хочется!

— Это — одно и то же, — заметил лаконично Джон. — Но послушай… ты вправду думаешь так сделать?

— А что же другое я могу?..

— Так, значит, ты решила… совсем отказаться от прежней жизни?

Он не мог не удивляться ей. Виола засмеялась, уловив выражение его лица.

— Вернуться к этому прежнему бессмысленному существованию, где не было тебя — значило бы совсем отказаться от жизни!

— Люди будут гнусно относиться к тебе, — проронил Джон мрачно.

— Вы сказали истинную правду, мой повелитель! Но что же из этого? Глупый ты мой, родной мальчик, что значит этот пустяк в сравнении с радостью ожидать тебя, готовить все для тебя…

Она толкнула его в кресло и, присев на ручку, прижалась щекой к его щеке.

— Вот послушай, как я придумала: поселюсь в Сэррее, я уже присмотрела там домик, он в стороне от дороги, но это ничего, у нас ведь есть автомобиль. Милый, я уже мысленно и меблировала его и даже все распределила. Рабочая комната для тебя, общая комната и комната только для нас двоих, где все твои вещи будут ожидать тебя и сто раз в день напоминать мне о твоем приезде. Мартин и его жена будут прислуживать нам. А те месяцы, когда парламент не заседает и тебе не надо будет преобразовывать Англию, мы будем проводить за границей или уезжать сюда. Ты должен согласиться, Джон, должен!

Джон заглянул ей в глаза.

— Так значит, ты меня так любишь? — Он даже побледнел от волнения.

Виола попробовала пошутить над его торжественной серьезностью.

— То есть как это «так», мой недоверчивый друг?

Джон припал головой к ее руке, прижимая ее к себе, как бы желая удостовериться, что она с ним. В его лице было что-то такое, что шутка замерла на губах Виолы.

— Разве ты этого не знал? — промолвила она тихо, но горячо. — Да именно так люблю — и хочу отойти от общества уже хотя бы только затем, чтобы постигнуть, как много ты один значишь для меня. Говорят, глупо со стороны женщины постоянно твердить о своей любви, говорят, что она тогда скоро надоест мужчине. Что же, пускай надоем, а все-таки скажу тебе, возлюбленный, что обожаю тебя, хочу быть только твоей, что нет у меня иных желаний, кроме желания дать тебе радость. И нет вещи на свете, которой бы я не сделала ради твоего счастья. Если это грех — так любить, значит, я уже до смерти не перестану грешить. О, Джон, что ты сделал со мной, какой пожар зажег в моей душе?

Никогда еще Джон не слыхал от нее таких страстных признаний, никогда, даже в самые интимные минуты. И словно понимая, какое впечатление это произвело на него, Виола вдруг улыбнулась улыбкой, которую он так любил, и снова превратилась в ту Виолу, которую он знал, с которой можно смеяться вместе, целоваться, болтать.

— Итак, у нас будет свой домик, — сказала она, — и ты будешь государственным мужем, у которого есть тайная связь, — и мы будем счастливейшими любовниками на свете. Я заведу лошадь и для тебя, мы станем кататься верхом вдвоем. О, Джон, какие у нас будут субботы и воскресенья!

Джон увлекся не меньше ее этими проектами, стал обсуждать финансовую сторону дела, вносить новые детали.

Ему предстояло первому ехать в Рошлоу. После его отъезда на Виолу напала тоска. Вот одна глава их совместной жизни и окончилась!

В день отъезда Джона шел дождь, но, проводив его. Виола по какой-то грустной прихоти пошла к янтарному пляжу.

Золотистые раковинки были смыты сильным приливом, оставался лишь песок, разбросанный волнами, бившимися о скалы.

Виола бежала из Рошлоу на другой же день, предоставив Мартину уложить все и перевезти в город.

В Лондоне было уже по-осеннему людно. Все съехались после отдыха и перед Виолой сразу встала непредвиденная проблема.

Явился с визитом Чип и привез Туанету Множество знакомых, окружавших ее всегда, приходили, встречались на улице, засыпали ее приглашениями. Как быть?

Леди Карней и Чипу она рассказала правду.

— Я догадывался, — сказал Чип, невольно сморщив лицо, как от боли. — От всей души желаю, чтобы вы были счастливы.

Впервые с тех пор, как они с Джоном встретились в Рошлоу, у Виолы стало тяжело на душе, — а между тем Чип был совершенно такой же, как всегда. Сидел, беседовал, рассказывал о своей службе, а прощаясь, промолвил:

— Но вы ведь позволите мне иногда навещать вас?

Леди Карней, выслушав Виолу, только спросила:

— Вы счастливы?

Виола отвечала «счастлива». И поторопилась прибавить: «вполне».

— А каково же будет ваше положение среди нас?

— Что же я могу?.. Выбора нет.

— Ах, вы моя милочка! Так и вы решили пойти по стопам женщин, сжигающих свои корабли? Это честнее, спору нет, но как-то уж очень суживает рамки жизни… в них частенько и мужчине становится тесно — а это бывает фатально. Я знаю, что говорю возмутительные вещи, я как будто склоняю вас свести любовь к тайной интрижке и распутству. Но я в жизни видела так много неоцененного, непонятого благородства! Мужчины назовут ваше поведение бесстыдством и будут завидовать Джону, женщины осудят ваше самоизгнание еще строже и не простят вам обладания Джоном. Разве не можете вы оба — и вы, и ваш любовник — оставаться каждый на своем месте? Может быть, это и унизительно для вашей любви… но зато безопаснее!..

— Вы думаете, что Джон будет неверен мне? — просила Виола. Она усмехалась, но глаза ее смотрели совсем не весело.

— У него будет и слишком много свободы… и слишком мало. Ничто так не гибельно для романа, как строго установленные дни, постоянные переезды по железной дороге и прочее. Джон будет всегда негодовать, что нет специальных поездов тогда, когда ему хочется ехать к вам, и возненавидит поезда «только по субботам». Дайте ему возможность видеть вас каждый раз, как ему захочется — и он будет обивать у вас порог. Но если вы установите определенную программу, будете регулярно ждать его, скажем, по субботам или пятницам, — ему уж обязательно будет казаться, что именно в этот день хорошо бы отправиться куда-нибудь, заняться спортом, на воздухе, именно на этот день придутся самые интересные приглашения или самые необходимые дела. Виола, если в моих рассуждениях и звучит цинизм светской женщины, — вспомните, что вы и ваш друг принадлежите к тому же «свету» и что свет сильнее вас! Вам потребуется безмерное напряжение, чтобы жить и любить вне привычных рамок.

Кое-что из этих мрачных поучений Виола пересказала Джону, который с негодованием выслушал ее.

В тихий осенний день они поехали вдвоем без шофера посмотреть дом в Эгхэме. Там осень казалась похожей на весну, как это бывает в ясные, сухие дни, когда дует легкий ветерок с моря.

Дом нашли, одобрили и тут же обсудили, как обставить его.

— Наш дом, — сказал Джон, целуя Виолу, когда усаживал ее в автомобиль. Он сел с другой стороны и улыбнулся, натягивая толстые перчатки шофера.

«Такой уверенный, ласковый и счастливый! — подумала Виола. — Так бесконечно близкий…»

Счастье придало новый блеск красоте Виолы, она это знала и радовалась этому.

Лели Карней как-то раз сказала ей:

— Милочка, ведь весь свет угадает правду и без формального оповещения: женщина после сорока может так похорошеть только от любви!

Дом их был готов как раз к тому времени, когда Джону надо было ехать в Фельвуд. Чип ехал с ним.

Виола получала ежедневно письма и телеграммы от Джона Почта в эту деревушку доставлялась только раз в день, и у Виолы вошло в обыкновение ходить пешком в ближайший городок и получать свою вечернюю почту.

Однажды письма не оказалось. Она пришла напрасно.

Медленно направилась домой. Путь был не близкий, и она очень устала. Присела отдохнуть в березовой роще у дороги. Деревья стояли обнаженные. Мертвые листья ковром устилали землю.

Виола сидела и думала о том, как сильно, должно быть, срослась ее жизнь с жизнью Джона, если такой пустяк, как одна пропущенная почта, может на время омрачить ее счастье. С глубокой нежностью думала она о Джоне, о его стремительной жадности к жизни, к ее успехам, о живости его натуры. Да, таким она хочет его видеть. Ради того, чтобы поддержать в нем это «горение», она стала для него тем, чем была.

Вот скоро он приедет. Позовет поспешно: «Виола!» Вбежит, горячо расцелует, по-мальчишески крепко обнимет, а там вечер у камина и любовь, как пламя, и ее рука в его руке. Потом — долгие часы тишины, когда она будет прислушиваться к его ровному дыханию во сне и каждое его движение будет для нее как ласка.

Боже, какой малостью она пожертвовала и как много получила!

Мартин возился в саду, когда она пришла.

— Скучный сегодня день, мэм, — заметил он, поднимая глаза.

Да, скучный был день. И коттедж казался пустым и заброшенным.

«Через три дня Джон будет здесь», — утешала себя Виола. Она даже уже обдумала меню обеда: все — любимые блюда Джона.

Но время двигалось так медленно. Джон аккуратно посылал ей отчеты своих речей: их записывал Чип, который придумал какую-то свою собственную стенографию. Виола читала и страстно желала, чтобы Джон завоевал Фельвуд.

В ночь накануне выборов она не могла уснуть и весь день торчала у окна, ожидая телеграфиста.