Оливия Уэдсли - Несмотря ни на что

— Хэлло, Ви!

Виола подошла, скрывая нервное волнение под самой чарующей из своих улыбок. И глаза Джона — она это видела — просветлели, когда он поднял их.

— Такая славная ночь…

Его рука крепче обвилась вокруг нее. Виола чувствовала, что он дрожит.

О Боже, чем была бы ее жизнь без этого человека, чье самое легкое прикосновение наполняло ее трепетом счастья? Чем только он не был для нее?

Она совсем повернулась к Джону, закинув обе руки ему на шею.

— Так я для тебя все еще та же, какой была в саду у солнечных часов?

Вся его молодая сила, казалось, сосредоточилась во внезапном могучем объятии. Виола видела сиявший любовью взгляд, услышала тихий ответ:

— Всегда, всегда дорогая, красавица, любимая!

Летом они два месяца путешествовали. Было только одно неудобство: приходилось выбирать никому не известные и не посещаемые места. Сначала им не везло — попадались все больше неудобные и неуютные; и обиднее всего было то, что это бывало так близко от знакомых, прекрасных мест с роскошными комфортабельными отелями.

— Да, добродетель имеет свои преимущества, — заметила однажды Виола с немного натянутым смехом.

В конце концов, они нашли нечто среднее между «шалэ» и виллой над Гриндельвальдом и, поселившись здесь, чувствовали себя вполне счастливыми, как когда-то в Рошлоу. Забыты были передряги первых недель. Погода стояла прекрасная, Джон купался в озере, вместе с Виолой предпринимал прогулки пешком и в автомобиле, — или вдруг решал, что «дома» лучше всего — и блаженствовал в саду, куря, читая, растянувшись у ног Виолы. Он даже газетами перестал интересоваться. А для Виолы эти недели были отзвуком райских песен. Маленькое шалэ укрывало от всего мира Джон принадлежал только ей.

Они рассчитывали вернуться в Англию к Рождеству. Не хотелось уезжать из этого очаровательного местечка, словно пропитанного ароматом цветущего здесь круглый год цикламена.

В Гриндельвальде они повстречали Леопольда Маркса остановившегося тут по дороге в Италию. Он чуточку побледнел при виде их, его гладкая кожа вдруг собралась в морщины. Но он не задавал никаких вопросов, был весел и любезен как всегда, и в тот же день уехал. Эта встреча как-то нарушила очарование, вернула Джона и его подругу к действительности.

«Черт бы его побрал, и зачем ему понадобилось заезжать сюда?» — злился про себя Джон. Виола видела, что он расстроен, но не могла бороться с этим. Джон не сумел бы объяснить ей, что его расстроило, и она не нашла бы слов утешения.

Презрев условности, она все же оставалась «дамой из общества», знала это общество, и знала, что если преступить принятые в нем правила, тебя не минет расплата. И ее мучило только одно: что это так тяжело Джону.

Она даже рада была, что Джон тотчас же по возвращении их в Англию с головой ушел в работу. Они не виделись несколько недель, потом он приехал в коттедж усталый и довольный успехом своих выступлений. Они продолжали встречаться тайно, как и раньше.

Рождество им не удалось провести в шалэ: премьер-министр пригласил Джона провести у него два дня. Джон приехал к Виоле, страшно довольный и веселый. Он собственно обещал ей приехать раньше, но в последнюю минуту решил погостить у министра еще день и сообщил ей об этом телеграммой.

— Я знал, что ты не обидишься на меня, — сказал он при встрече, целуя Виолу. — Знал, что ты поймешь.

Да, она поняла.

Леди Карней приезжала навестить ее и говорила об успехах Джона. Говорила еще о другом: о «глупостях» Виолы.

— Таким женщинам, как вы, моя милая, многое прощается — и друзья будут стоять за вас горой. Вам, конечно, трудновато теперь, но понемногу все перемелется. Половина лондонского общества уверена, что вы путешествуете за границей. Это я распространила такой слух.

— Я и не хочу возвращаться из этого путешествия, — сказала Виола, слегка вздрогнув при воспоминании о встрече с Леопольдом Марксом. — Дом на Одли-стрит я сдала внаймы на два года. Только в «Гейдон» наезжаю по временам… Я, вероятно, совсем переселюсь туда… когда-нибудь.

— Что вы хотите сказать этим «когда-нибудь»?

— Не знаю сама, — отвечала торопливо Виола, — и я не хочу об этом знать… пока.

Леди Карней уехала очень расстроенная. Случилось, что в этот же вечер она встретила Джона на балу во французском посольстве. Он усердно занимал какую-то важную даму, француженку. Оба хохотали, и красивая француженка, видимо, была очень довольна своим собеседником.

Леди Карней вспомнила коттедж и выражение глаз Виолы, когда она сказала: «не знаю и пока не хочу знать об этом».

Когда Джон отошел от своей дамы, леди Карней подозвала его знаком. Он направился к ней через весь зал, а она, вглядываясь в его лицо, пока он шел, и потом, когда они разговаривали, удивлялась про себя, что такого нашла в нем Виола, чтобы принести ему в жертву всю жизнь.

На этом вечере Джон получил приглашение провести конец недели у знакомых в пригородном доме, где гостила и красивая француженка. Ему очень хотелось уехать туда, но хотелось и увидеть Виолу. Он не знал, как быть.

На другое утро, встретясь за завтраком с Чипом, он упомянул о полученном приглашении.

— Да вот только меня смущает, что Виола будет одна, если я поеду…

— Тогда зачем же ехать? — сказал Чип, не подымая глаз и продолжая есть салат.

— Там будет Райвингтон Мэннерс, очень возможно, что и премьер… Необходимо время от времени напоминать о себе, знаешь ли…

— Вот как…

— Да. Послушай, Чип, а отчего бы тебе не прокатиться за город и не навестить Виолу? Я бы ее предупредил, что ты приедешь.

Чип вдруг густо покраснел.

— Плохая будет для нее замена, — сухо сказал он.

— Глупости! Виола тебя очень любит. Так поедешь?

— Да. Но, пожалуйста, напиши ей сам об этом.

Чип приехал в Эгхэм в субботу и остановился в маленькой деревенской гостинице.

Был теплый февральский день. Они с Виолой отправились в лес. Виола была очень рада Чипу. При встрече сказала:

— Джону пришлось ехать с деловым визитом. Ужасно досадно!

Они болтали, сидя на стволе срубленного дерева. Конечно, о Джоне. Чип стал первый говорить о нем, заметив, что это доставляет удовольствие Виоле.

— Слыхал, что он получает еще одну должность. Вэнсток безмерно доволен им.

— Да, он быстро идет в гору… А ведь он еще до смешного молод, — заметила Виола.

— Ему почти тридцать лет, — сказал, точно отрубил, Чип.

В Ковент-Гардене пели Фаррар и Карузо. Виола вскользь заметила, что ей ужасно хотелось бы снова услышать их. Чип тотчас предложил свои услуги.

Она пыталась отговориться… Но кончилось тем, что Чип помчался доставать билеты. В тот же день телефонировал ей, что «все устроилось отлично» и просил завтра приехать обедать к Карльтону, чтобы оттуда отправиться вместе в театр.

Это было маленьким развлечением. Даже горничная Виолы заразилась радостным возбуждением госпожи, помогая ей после долгого перерыва одеться «по-настоящему».

Она приехала нарядная, прелестная, довольная, как ребенок. По дороге в автомобиле думала о том, увидит ли Джона. Джон был не очень большим ценителем музыки, но оперу посещал довольно усердно. Но нет — вспоминала Виола — сегодня заседание в Палате. Конечно, Джона не будет.

Будут другие. Захотят они «узнать» ее или не захотят? У нее есть Джон.

В ресторане некоторые из знакомых кивали ей и улыбались, другие — нет. Странно, что такой пустяк может расстроить человека!

Чип, конечно, ожидал ее. С ним была и Туанета (уже сменившая косу на «прическу»), красивее, чем когда бы то ни было, и еще нежнее к Виоле, чем прежде.

— Да, здесь прямо рай! — шепнула она в упоении, хватая за руку Виолу. Но та смотрела на Чипа.

Несмотря на любовь к Джону, она не могла не замечать, однако, что за удивительный человек был этот его приятель. Сегодня как-то особенно отчетливо почувствовала это.

Чип устроил из их обеда настоящий праздник. Цветы, сладости, меню — все было необыкновенно хорошо.

В ложе сидели втроем. Виола между Чипом и Туанетой. Шла «Богема».

Туанета утирала глаза и мяла свободной рукой руку Виолы, когда на сцене бедняжка Мими, слишком много любившая, платила последний долг любви.

— Слава Богу, в жизни так не бывает, — констатировала уже развеселившаяся Туанета, когда они мчались в автомобиле в «Савой».

Они уже кончали ужинать, когда вошел с компанией Джон. Виола тотчас его увидела. Заметила и дам в окружавшей его группе.

— А вот и Джон, — вскрикнула Туанета.

Услышав ее голос, Джон посмотрел в их сторону и увидел Виолу: ее устремленные на него глаза сияли бессознательной радостью. Но первое, что увидели эти глаза на лице Джона, — было выражение странного изумления. Затем он улыбнулся. Подошел.

— Какими судьбами вы здесь?

Туанета принялась описывать развлечения сегодняшнего вечера. Но Чип поспешил отвлечь ее внимание.

У Виолы, между тем, созрел замечательный, по ее мнению, план. Она сказала Джону, понизив голос:

— Со мной автомобиль, милый. Я еду в нем обратно.

Она ждала. Джон помялся немного. Видно было, что ему хочется уйти поскорее.

— Я думаю, мне неудобно бросать компанию, — сказал он.

— Ты еще долго будешь с ними?

— Я не могу сегодня ехать. Этакая досада… Если бы я знал, что ты приедешь…

— Да, да, понимаю…

Он простился с Туанетой, поцеловал руку Виолы и отошел. Со своего места он хорошо видел Виолу: как она красива сегодня вечером! Во всем зале не было женщины красивее! Джон видел, как она смеялась, как мило наклоняла голову, говоря что-то Чипу. В сотый раз отметил, какая у нее стройная шея. На миг мелькнуло сожаление, что не будет мчаться сегодня с нею вдвоем в темноте.

Виола прошла мимо, направляясь к выходу. Кто-то неподалеку от Джона сказал:

— Это, кажется, миссис Сэвернейк? А я думал, что она в отъезде, или умерла, или что-нибудь в этом роде.

Эта небрежная фраза вдруг вызвала в душе Джона новую нежность к Виоле. Он незаметно кивнул лакею и, когда тот подошел, сказал громко:

— Вы говорите, что меня зовут к телефону? А не сказали вам кто?

Лакей не сморгнул:

— Нет, сэр, но просили передать, что очень срочно.

Джон сунул ему полсоверена и попросил через несколько минут вернуться к их столу и сказать, что Теннента вызвали домой по экстренному делу и он просит извинить его.

Потом поспешил одеться и выйти на улицу. Не уехала ли она уже?

Нет. Он узнал шофера Виолы. Тэннер прикоснулся к шляпе.

— Миссис Сэвернейк сейчас выйдет, — сказал ему Джон, вошел внутрь автомобиля и закрыл дверцу.

Черед минуту автомобиль двинулся к подъезду. Виола вошла.

Увидела Джона. В тот же миг его рука сжала ее руку. Она не вскрикнула, не сказала ничего. Наклонилась вперед, чтобы заслонить его, и пожелала спокойной ночи провожавшим ее Чипу и Туанете. Когда автомобиль помчался по набережной, Джон заключил в объятия свою подругу.

Виола прильнула к нему, шепча его имя, совсем обессиленная этой нежданной радостью после боли, причиненной его поведением там, в зале.

В начале лета Рендльшэм погиб во время несчастного случая с автомобилем. Новость эта к вечеру того же дня облетела все клубы Лондона.

День выдался такой знойный, что дышалось с трудом. Время от времени грохотал гром, но не было надежды на освежавшую грозу.

— Слыхали о бедняге Рене? — спросил кто-то Джона.

— Нет. А что? — Джон был занят чтением газеты и едва слушал то, что ему говорили.

Крик газетчика прорезал душную тишину:

— Гибель… пэра… в Бруклэндсе.

Джон обернулся к Вайнеру:

— Кто это убит?

— Рендльшэм. Он ехал один на своей машине и произошла катастрофа… Ужасная история! Для нее это порядочный удар… — Вайнер вдруг осекся, страшно покраснел и неуклюже отошел: он вспомнил, что о Кэролайн с Джоном говорить неудобно.

Смерть Рендльшэма была у всех на устах. Джон слышал со всех сторон разговоры об этом несчастье, о Кэролайн. Ему трудно было представить себе Кэролайн страдающей, неутешной.

Но он скоро забыл об этой истории — его собственные дела требовали неусыпного внимания. Он теперь соперничал с сыном Кэмоя Раттера. Они шли одинаково, трудно было решить, кто из них опередит другого.

Молодой Раттер был так же блестящ, как его отец, и обладал той же упрямой энергией. Он словно рожден был для политической деятельности. Его отец имел множество друзей среди сильных мира сего. Все они восхищались отцом и покровительствовали сыну.