Катринке, Наде и Анне с трудом удалось вырваться с площади. Они бежали, держась за руки, чтобы не потеряться в многочисленной толпе. В этот момент на безоружную демонстрацию были брошены танки, бронемашины, артиллерия и дивизия пехоты. Возводились заграждения, блокировали мосты и площади. Девочки были лишены всякой возможности попасть домой. Их родной и любимый город обстреливался, повсюду встречались разрушения или изрешеченные пулями здания. Кое-где начались пожары — горели машины, на улицах валялись перевернутые автобусы. Свистели шальные пули.

Девочки спрятались в подъезде дома на одной из узких улочек. Катринка плакала. Анна обняла ее, пытаясь успокоить.

— Похоже, все площади заблокированы танками, сказала Надя.

— Как же мы доберемся до дома? — в отчаянии спросила Анна.

— Надо идти порознь маленькими улочками, — предложила Надя. — Так у нас будет больше шансов не быть пойманными.

Катринка вытерла слезы.

— Я думаю, нам нужно держаться вместе, — сказала она. — Не лучше ли остаться здесь, пока все это не закончится?

— Мне тоже кажется, что надо переждать, — согласилась с ней Анна.

Но потом они все-таки решили отправиться в разных направлениях. Крепко обнялись на прощание. Содрогаясь от каждого взрыва, Катринка побежала вниз по улице, направляясь в сторону реки. Осторожно обходя площади боковыми улочками, она почти уже добралась до дома.

И тут заметила вооруженную группу советских солдат, в руках у которых были початые бутылки водки. Солдаты были молоды, почти мальчишки, и, может быть, сами были напуганы не меньше Катринки.

Один из них, увидев девушку, крикнул по-русски:

— Эй, красавица, иди-ка сюда.

Они направились к Катринке, которая стала беспомощно озираться по сторонам. Улица была совершенно пустынна. Девушка остановилась, ей стало страшно. Она чувствовала, несмотря на холод, как на лбу у нее выступили капельки пота. Мгновенно солдаты оказались рядом. Их было четверо. Они окружили ее и начали толкать прикладами. Катринка чувствовала дрожь в коленях, но старалась держать себя в руках, не сходя с места ни на шаг.

Увидев, как девушка реагирует, они стали ее бить.

— Пожалуйста, отпустите меня, я не желаю вам ничего плохого. Живу поблизости, мои родители ждут меня и сходят с ума от страха за мою жизнь.

— Ого, она не желает нам ничего плохого! — воскликнул один из солдат.

— Отлично, — сказал другой. — Тогда пусть она сделает то, что мы ей прикажем.

— О чем это ты? — спросил третий.

— Ребята, девчонка — просто смак.

Сказав это, солдат провел рукой по длинным волосам Катринки. Она попыталась вырваться, но тот еще крепче вцепился в шелковистые каштановые волосы.

— Мне больно, отпустите меня! — взмолилась девушка.

Вместо ответа солдат опрокинул ее на землю.

— Ребята, помогите мне, и мы все повеселимся, — крикнул он.

— Может, не надо, — засомневался самый младший из них, оглядывая улицу.

— Да перестань!

— Иди лучше сюда и помоги с ней справиться!

— Нет, пожалуйста, — кричала Катринка, — отпустите меня! — и отчаянно пыталась вырваться.

— Георгий, встань здесь и держи ее за руки — это настоящая дикарка. Надеюсь, она такая же активная, когда трахается!

Один из солдат стащил с нее пальто, затем блузку и юбку. Другой бил ее, пока девушка не прекратила сопротивляться.

…Они жестоко изнасиловали ее, по очереди, один за другим. Катринка потеряла счет времени, перестала понимать, что происходит. Закончив свое грязное дело, солдаты убежали.

Катринка долго пролежала без движения. Приходя в себя, время от времени она слышала какие-то странные звуки — то ли стоны, то ли рыдания. И она удивленно оглядывалась, ища глазами, откуда они могли исходить. Но кругом никого не было. И тогда девушка поняла, что это она издает странные звуки. Стоны становились все громче, по мере того, как Катринка приходила в себя.

Наконец ей удалось подобрать свою изорванную одежду и подняться на ноги. Качаясь из стороны в сторону, она с трудом прошла несколько десятков шагов, оказалась у своего дома и прислонилась к входной двери. Ее стоны услышали родители и открыли дверь.

— О Боже! — воскликнула мать. — Отец, помоги-ка перенести ее в спальню!

Целую неделю Катринка не могла прийти в себя. Время от времени из глубины сознания всплывала жуткая сцена насилия. Мать не отходила от дочери, ставила компрессы, накладывала примочки на раны. Отлучалась на короткое время, чтобы приготовить ей бульон или суп.

Соседи и школьные друзья Катринки узнали лишь часть правды — девушку зверски избили… Но никто не узнал об изнасиловании.

Раны зажили в течение недели.


После подавления основных очагов восстания, войска ушли, но террор со стороны властей продолжался. Они приступили к давлению голодом. Приближалась зима, а топливо достать было негде. Запасы угля быстро таяли.

Родители Катринки решили отправить детей во Францию, где жили их родственники. Тысячи беженцев, рискуя жизнью, переправлялись каждую неделю через австро-венгерскую границу.

Многие венгры, как и родители Катринки, всю жизнь верившие в коммунистическую утопию, убедились, что их идеалы были растоптаны. Но они хотели, чтобы их дети жили лучше и понимали, что это возможно лишь на Западе.

И холодной декабрьской ночью, попрощавшись со своими родителями, Катринка и ее брат Миклош отправились навстречу своей судьбе. Сначала они, избегая встречи с патрулями, пробрались к Дунаю и, переправившись через реку на лодке, направились к австрийской границе. С большим риском достигли границы. Перейдя ее, они оказались в лагере беженцев, затем через несколько недель — в Париже.

Из сообщений венгерской подпольной прессы они узнали, что их родители с тысячами других венгров арестованы и репрессированы.

В Париже брат с сестрой поселились у своих дяди и тети. Катринка закончила колледж и поступила в Сорбонну. Жизнь ее нормализовалась, чудовищные воспоминания затерялись где-то в тайниках ее памяти, она начала понемногу перенимать стиль жизни парижской молодежи, стала завсегдатаем кафе и джаз-клубов, которые день и ночь напролет были битком набиты посетителями.

Катринка скоро познакомилась с молодым поколением европейской аристократии. Ей претило их легкомысленное отношение к жизни, но вскоре привыкла и к этому. Со временем она поняла, что наилучшим местом, где можно было бы пробраться в высший свет, были Соединенные Штаты, где ни происхождение, ни капитал не имели особого значения.

Когда дяде и тете сообщили о смерти родителей Катринки и Миклоша, девушка сказала брату:

— Теперь ничто не удерживает нас в Париже. Ты можешь выучить английский и закончить свое образование бухгалтера в Америке так же легко, как и здесь. Мать и отец хотели, чтобы мы были свободными. И только в Америке мы сможем достичь этого.

— Но у нас ведь нет никаких знакомых там! — сомневался Миклош.

— Ведь мы всегда будем вместе, Миклош, — убеждала брата Катринка. И это важнее всего. В Америке мы добьемся всего, чего захотим.

— Здесь-то у нас, по крайней мере, дядя с тетей, — спорил Миклош.

— Мы не должны сидеть у них на шее. Пора начинать самостоятельную жизнь, и кроме того, какое будущее ожидает нас здесь? Дядя с тетей сами едва сводят концы с концами. Я хочу добиться большего.

Глава четвертая

Катринка забросила учебу и устроилась на работу в магазин женской одежды. Она решила накопить денег на переезд в США. Но Миклошу не позволила бросить школу — ведь его образование было очень важно для них обоих.

Через год они сумели прилететь в Нью-Йорк. Катринку сразу же захватила бурная жизнь, она устроилась на курсы английского языка, чтобы избавиться от своего акцента.

К этому времени она стала красавицей, высокой и стройной. Она бралась за любую работу, чтобы дать возможность Миклошу закончить образование. Когда ее агентство настояло, чтобы она стала Кэндэс Эванс, предложения работы обрушились на нее целым потоком.

Миклош не спешил избавиться от своего венгерского происхождения, но Кэндэс настояла, чтобы он тоже изменил свое имя. Так Миклош стал Морисом. Однако он так и не отказался от своей прежней фамилии Сабо. Морис подыскал для них однокомнатную квартирку в венгерском квартале Манхэттена. Но как только Морис закончил учебу и начал зарабатывать, Кэндэс тут же переехала в отдельную квартиру в Виллендже.

Чтобы сэкономить деньги, Кэндэс старалась не покупать одежду, а шила ее сама. Тем более что в Америке в магазинах имелся большой выбор тканей. Девушка могла позволить себе одеваться по моде. Знакомые всегда были в восторге от нарядов Кэндэс и постоянно интересовались именем ее дизайнера. Никто не верил, что все вещи, которые она носила, были творением ее собственных рук.

Работая манекенщицей, Кэндэс стала разбираться в делах индустрии моды. Она серьезно задумалась о карьере дизайнера женской одежды как о наиболее перспективной деятельности для себя.

Однако первые попытки получить место дизайнера окончились неудачей. Но это не смутило Кэндэс, и она продолжала добиваться своего, пока наконец не получила место ассистента дизайнера в небольшой фирме, куда ее приняли, несмотря на отсутствие опыта работы. Девушка много работала и вскоре приобрела репутацию подающего надежды дизайнера.

На протяжении последующих пяти — шести лет Кэндэс оттачивала свое мастерство. Она сумела творчески воплотить в одежде самые смелые свои мечты. На нее обратили внимание, стали поступать выгодные предложения о сотрудничестве.

Ее внимание привлекла одна из фирм по производству верхней женской одежды. Вернее, не столько сама фирма, сколько ее президент — Джейсон Голд. Это был энергичный, очень привлекательный мужчина с черными густыми вьющимися волосами. Его сексуальность одновременно привлекала и пугала Кэндэс.

До сих пор она ни с кем не имела романтических отношений. Конечно, у нее были знакомые мужчины, но они оставались лишь друзьями — не более. А Джейсон по непонятной ей самой причине по-настоящему волновал ее.

Он неотступно преследовал ее, пока она наконец не согласилась сотрудничать в его компании. Они работали в тесном контакте — она в качестве дизайнера, он — как производитель одежды. Через несколько месяцев они настолько сработались, что стали думать о создании оригинальных моделей. Кэндэс чувствовала себя спокойнее в обществе Джейсона. Она научилась скрывать свое волнение.

Однажды поздно вечером после напряженной работы Джейсон предложил:

— Ты у меня совсем заработалась, Кэндэс. Может, поужинаем вместе?

— Спасибо, но, думаю, не стоит. У тебя, наверное, много других дел.

— Да нет, у меня на сегодня нет никаких планов. Пожалуйста, не отказывайся.

— Ладно, дай мне несколько минут, чтобы навести порядок на столе.

Кэндэс закрылась у себя в кабинете и в смятении стала перекладывать эскизы с места на место, пытаясь выиграть время. Что делать? Наверное, Джейсон почувствовал, что она к нему неравнодушна, может быть, он прочитал это в ее взгляде и решил сделать первый шаг? Она не знала, как поступить, боялась оказаться в затруднительном положении. А ей ведь так нравилась эта работа. Кроме того, она была наслышана о связях Джейсона и его друзей с манекенщицами. Может быть, он думает, что и Кэндэс такая же?

Она копалась на своем столе, пока не наткнулась на маленькое зеркальце, в котором увидела свое усталое лицо. Убедившись, что ее накладные ресницы в порядке, подвела глаза и подкрасила губы. Кэндэс была подстрижена по последней моде, мини-юбка подчеркивала стройные длинные ноги, и она была уверена, что выглядит привлекательно. Но ведь именно это и могло помешать ее карьере…

Они отправились в ближайший маленький ресторанчик неподалеку. Было уже поздно, и хотелось есть. Джейсон повел Кэндэс к столику в глубине зала.

— Думаю, что не стоит забираться так далеко, — сказала Кэндэс. — По-моему, лучше сесть вон там, у стойки. Отсюда сразу можно заметить, если кто-нибудь из знакомых заглянет сюда.

— Я не желаю видеть никаких знакомых. Мне достаточно, что ты рядом.

Наконец они устроились за столиком, который был отделан деревом и черной кожей. Кэндэс взглянула на Джейсона.

— Не волнуйся, — сказал тот. — Я не собираюсь тебя увольнять. Я просто решил, что, поскольку мы с тобой уже так долго работаем вместе, неплохо было бы познакомиться поближе.

Джейсон подозвал официантку, и они вместе заказали напитки и закуску.

— Расскажи о себе, — попросил он. — Мы с тобой так долго работаем, а я почти ничего о тебе не знаю.

— То же самое я могу сказать о тебе, — ответила Кэндэс.