Л. Мари Аделайн - О чем мечтают женщины

Я, Кэсси Робишо, торжественно обещаю служить обществу С.Е.К.Р.Е.Т в течение назначенного срока, делая все, что в моих силах, для того, чтобы все сексуальные фантазии были:

безопасными,

эротическими,

интригующими,

романтическими,

экстатическими,

преобразующими.

Я клянусь сохранять анонимность всех членов и участниц общества С.Е.К.Р.Е.Т. и соблюдать принципы: «Не осуждать. Не знать пределов. Не стыдиться» – не только в течение срока моей службы, но и всегда.

Кэсси Робишо

Я расписалась с небольшим росчерком, а Дикси тем временем пыталась поймать отблески, которые бросали на кровать подвески моего браслета. Время пришло. Время предпринять совершенно новые шаги: прочь от Уилла и моего прошлого, в будущее, что бы оно ни таило в себе.

Тем утром я стояла на улице, напротив своего магазина, и наблюдала за тем, как Элизабет оформляет витрину. Я сманила Элизабет у наших главных конкурентов по продаже винтажной одежды, которые располагались на этой же улице, потому что она обладала уникальным взглядом на вещи, чем-то таким, чему невозможно научить. И сейчас, даже несмотря на то что контроль всегда был моим пунктиком, я все-таки не была до конца уверена в правильности того, что Элизабет делает с витриной. Я видела лишь бюстгальтеры, корзинки и множество полосок желтой гофрированной бумаги… Элизабет терпеть не могла, когда я болталась вокруг, вмешивалась в ее работу, что-то поправляла… Но я привыкла сама делать то, что не доверяла сделать другим. Именно так я вела свой бизнес, и до сих пор это работало.

Когда десять лет назад мы с моей лучшей подругой Шарлоттой только еще купили «Фанки-Манки», я настаивала на том, чтобы сохранить название магазина и большую часть товара, даже то, что мы не смогли бы продать. Я не любила перемен. Как и большинство южан, я суеверно боялась всего нового и неизвестного. Но потом Шарлотта добилась того, что мы стали продавать виниловые пластинки и традиционные сумки диджеев, чтобы привлечь мужчин, да и женщин тоже, и я, пусть неохотно, согласилась с этим. Когда же Шарлотта стала настаивать на том, чтобы мы добавили новые виды товаров: костюмы для праздника Жирный вторник, парики и свадебные и вечерние платья и костюмы для тех людей, которые желают выделиться, – я долго сопротивлялась. Но затем вынуждена была признать, что и это хорошие идеи. Именно они помогли нам пережить трудные времена. Так что в итоге я позволила Шарлотте определять ассортимент, а сама оставалась на заднем плане, в стороне, что мне всегда нравилось. К счастью, я обладала даром заставлять других людей проявлять себя и теперь, имея этот магазин, могла применить свое умение.

Мой бывший возлюбленный Люк родился и вырос в Новом Орлеане, в Гарден-Дистрикт, и был воспитан по всем правилам. Он объяснял мне, что в здании, где теперь расположился магазин «Фанки-Манки», прежде были обувной магазинчик, художественная лавка, а до того – мастерская по ремонту велосипедов, а еще раньше – химчистка. И теперь, когда я наблюдала за Элизабет, хлопотавшей в пустом витринном окне, мне пришло в голову, что это здание постоянно менялось и обновлялось, а вот я – нет. Перемены – это сильная сторона Шарлотты. Именно потому она была таким великолепным деловым партнером. До тех пор, пока некий эгоистический поступок не привел ее к тому, что она погубила бизнес и нашу дружбу.

Но на самом деле я никак не могла прийти в себя после предательства Люка.

Я познакомилась с ним на уроках музыки в колледже, и в конце учебного года он пригласил меня на свидание. Я изучала изящные искусства, занималась композицией и теорией джаза… Впрочем, я никогда не играла ни на каком музыкальном инструменте и не пела. Мне этого и не хотелось. Но мне нравилось слушать о музыке и узнавать о ней побольше, о разной музыке: меня интересовали джаз, классическая инструментальная, современная, какая угодно. Люк относился к музыке с прохладцей, просто решил записаться на дополнительный курс. Но его настоящей страстью была литература. Когда он, будучи еще второкурсником, умудрился издать свой первый роман, историю взросления подростка в Новом Орлеане, я так гордилась им! Люк стал посещать литературные семинары, но там всегда шли разговоры на очень специальные темы, а потому я не думала, что мне что-то грозит. Какой же я была наивной! Теперь, оглядываясь назад, я понимаю это. Но когда его стали приглашать на книжные выставки и фестивали, начались сложности. Мне бы ездить везде с ним, однако я ужасно боялась летать на самолетах. Когда мне было всего восемь лет, один из моих дядюшек погиб в авиакатастрофе – его самолет рухнул в океан. Мы не были с ним так уж близки, но я ведь была совсем юной, моя личность только еще формировалась. Именно в таком возрасте рождаются разные теории, приводящие впоследствии к ночным кошмарам. И вот после этого драматического события мой страх перед полетами разросся в нечто такое, чего я не могла понять и с чем не могла справиться. Я пыталась не позволить этому страху влиять на мою жизнь, но далеко не всегда это получалось. Я предпочитала спать в пижаме на случай каких-нибудь ужасных событий, а сексом занималась в темноте, боясь, что кто-нибудь войдет в комнату. Моя последняя привычка не имела ничего общего с тем, что я стыдилась собственного веса. Возможно, это началось в колледже или тогда, когда мама называла меня сдобной булочкой.

–  Ты называешь меня жирной?! – кричала я на нее.

Она театрально возражала:

–  Да нет же, милая! Это означает «фигуристая»! Что с тобой, это же очень хорошо!

Не поймите меня неправильно. Люк постоянно твердил мне, как я прекрасна, как желанна, и я верила ему. Я вовсе не боялась изгибов собственной фигуры. Я не была чопорной. Я любила приключения. Мне нравилось заниматься сексом. Просто я предпочитала делать это на свой лад, своим способом, в темноте, а потом сразу принимать душ.

После окончания колледжа Люк, Шарлотта и я вместе сняли квартиру с двумя спальнями, на втором этаже на Филип-стрит, рядом с Колизеем, где я и теперь живу. Это старинный дом в викторианском стиле, выкрашенный в желтый с белым. В квартире были красивые нестандартные окна, выходившие на угол улицы. Люк тут же купил письменный стол и начал писать то, что он называл «Южным опусом». В нашей спальне зимой гуляли сквозняки, но я ничего не имела против, потому что большинство ночей меня согревал Люк, к тому же он платил свою часть квартплаты, когда находил временную работу. Я было наняла его на неполный день в свой магазин, но буквально бледнела, когда он высказывал свои предложения по улучшению бизнеса или начинал передвигать товары туда-сюда, чтобы они лучше продавались.

–  Будь поосторожнее, – предостерегала меня мама. – Мужчины не любят критики и излишней уверенности в женщинах. Им необходимо чувствовать себя незаменимыми.

Папа не соглашался с ней.

–  Мужчинам просто хочется быть желанными, – говорил он.

Когда же Шарлотта поддразнивала Люка или обнимала его, я всегда смотрела на это как на сестринские жесты и не видела тут ничего опасного. Люк ведь был упорным сочинителем и таким же замкнутым, как я. Иной раз он даже называл Шарлотту слишком беспечной и легковесной, в то время как я была чем-то основательным, устойчивым. Шарлотта была «каменистой дорожкой», а я – «ванилью», потому что это был его любимый запах.

Но вкусы людей меняются. И мне, работавшей с одеждой, следовало бы это помнить.

В тот день я взяла выходной, а потому в кабинете в задней части магазина меня никто не ждал… Когда я вошла туда, то увидела Шарлотту, лежавшую на куче костюмов, которые мы собирались обновить… Ее белые тощие ноги обхватили Люка, его дурацкие черные джинсы были спущены до лодыжек, а его задница двигалась вверх-вниз…

–  Боже мой… прошу прощения, – пробормотала я, пятясь в коридор и захлопывая за собой дверь.

Знаете, южное воспитание сказывается даже в тот момент, когда вы натыкаетесь на собственного возлюбленного, который трахает вашу лучшую подругу, – и вы машинально проявляете вежливость…

Прислонившись спиной к дверному косяку, я зажала ладонью рот и ждала, пока они там более или менее оденутся и предстанут наконец передо мной, взъерошенные и пристыженные.

Люк, писатель, тут же нашел множество разных слов.

«Мне очень жаль…»

«Мы, в общем, ничего такого не хотели…»

«Ну, просто так уж получилось…»

«Мы и не думали ни о чем таком…»

«Мы хотели с этим покончить, но…»

Однако все эти слова сами собой превращались в те ответы, которые только и имели отношение к делу. Первый: это продолжалось уже давно. Второй: они влюбились друг в друга.

И выехали из квартиры в ту же ночь.

Я выкупила у Шарлотты ее долю в деле за сумму, вполне достаточную для того, чтобы они могли переехать в Нью-Йорк, где Люку хотелось пожить до тех пор, пока не выйдет в свет его вторая книга. И полгода спустя роман «Рыжая толстуха» действительно был издан, с еще большим шумом и успехом. Критики называли его «убийственно честной историей о разъедающем воздействии Юга на некую полноватую, чувствительную молодую женщину, пытающуюся оторваться от своего прошлого». Когда я прочла описание главной героини Сандрины, «нервной, контролирующей все и вся рыжей девушки», у которой имелись грациозная сестра и решительная, смелая подруга, то мое потрясение не знало пределов. И это состояние длилось долгие дни, недели, годы… Роман быстро возглавил список бестселлеров, после чего в мой магазин, в романе названный «Фэнси-Пэнсти», начали то и дело заглядывать юные девушки. Они застенчиво спрашивали, правда ли все то, что написано в книге, и действительно ли именно с меня списана знаменитая теперь трагическая Сандрина из «Рыжей толстухи»?

Элизабет эти девицы просто приводили в бешенство.

–  Где вы тут видите толстую рыжую особу? – кричала она.

Но именно это и было самым худшим во всей истории. До выхода в свет книги Люка я никогда не считала себя толстой. Мне даже нравилась моя пышная фигура. Я носила только отлично сшитые винтажные платья, те, что создавались до начала эпохи «моделей-вешалок», когда найти одежду для таких, как я, стало практически невозможно. И я никогда не сомневалась в том, что нравлюсь Люку… пока не прочла описание бедер Сандрины и ее белых рук, и эти описания почти на десять лет погрузили меня в омут сомнений, сделав слишком беззащитной.

Многие советовали мне отправиться в какое-нибудь путешествие, уехать из города, отправиться куда-нибудь. Но я не могла этого сделать, зеркально отражая описанную Люком фобию Сандрины, всю жизнь привязанную к одному-единственному месту… Она была не в силах его покинуть. Я даже перестала ездить на пляж, потому что теперь боялась того, что меня увидят в купальнике. По совету моей сестры Бри я занялась йогой; по совету матери начала общаться с мужчинами в Интернете. Но обе идеи оказались никудышными, и ничего путного из них не вышло. Единственным, что помогало мне хоть как-то забыться, оставалась работа, и я вцепилась в нее, превратив магазин в средоточие всей своей жизни. Работа также служила главным объяснением тому, что я сидела на месте и никуда не ездила.

Да еще Бри время от времени сообщала мне очередные новости… Ну, например, что Шарлотта снова беременна, или что Люк купил «крутую гоночную тачку за немереные миллионы», или что журнал «Эль», в котором Шарлотта работала стилистом по договору, начинает набирать бешеную популярность… Сведения такого рода снова отбрасывали меня назад и вниз, сводя на нет все мои усилия хоть как-то жить… Я ведь даже встречалась с одним парнем и занималась с ним сексом. Но то, что моя сестра продолжала дружить с Шарлоттой, выглядело таким предательством, которое совсем не удивляло.

–  Но, Дофина, я не обязана с ней ссориться из-за тебя! – твердила сестра. – Я и раньше с ней дружила, ты это знаешь. Несправедливо требовать от меня такого из-за вашего разлада!

–  Разлада?! Она была моей лучшей подругой! А он был моим возлюбленным! Они просто вдребезги разбили весь мой мир!

–  Да ведь уже восемь лет прошло! Весь твой организм уже обновился за это время! Когда ты собираешься начать двигаться вперед? Тебе нужен мужчина!

Но что, если вам не нужен просто мужчина, что, если вы хотите какого-то определенного? Да, я хотела найти мужчину, но не просто так… потому что большинство из них проявляет такие дурные намерения, что лучше оставаться одной.

Однако именно мужчины были почти единственной темой моего согласия с мамой. Частичного согласия. Мама была родом из Теннесси и считала, что знает все о мужчинах и их намерениях. И еще она была уверена, что знает все обо мне. Ей не нравилось то, как я одеваюсь. Однажды это ясно было написано на ее лице, когда они с папой приехали из Батон-Ружа на обед в честь моего тридцатилетия и увидели на мне роскошное платье для чаепитий сороковых годов и маленькую шляпку с черной вуалеткой.