Татьяна Веденская - О рыцарях и лжецах

– Я не знаю, может быть, понимаю, может быть, нет, – пожал плечами «Иван».

– Если бы не понимали, не приехали бы ко мне на встречу – вот так, по одному звонку. Это было бы странно и нелогично – особенно для такого человека, как вы.

– Какого – такого? – заинтересовался он.

– Мне кажется – я, конечно, не уверена, но мне кажется, что ваше время стоит приличных денег. Не говоря уже о стоимости ваших… м-м-м… помощников. Вы бы не поехали на встречу, если бы вам не было интересно, что же стало с партией героина, которую вы ждали тридцать первого декабря прошлого года.

– Вы свихнулись? – прошипел он. – Ничего я не ждал, ни о чем я не знаю. Вы кто? Вы из полиции? Вы хотите проблем? Я вам их создам. Вы у меня в них купаться будете. Думаете, автобус может вас защитить от меня? Жалкая видеокамера и пара старушек вас защитят?

– Знаете, у меня была заготовлена фраза, что если я не выйду из этого автобуса сама и подобру-поздорову, то ваша фотография автоматически будет переслана в те самые органы, о которых вы только что сказали. Я не из полиции. И я вам не мешаю, я здесь – чтобы передать вам информацию, которой, как я вижу, у вас нет. И это, кстати, довольно странно, что у вас ее нет. Что именно вам сказали? Что машина просто исчезла? Что пропала в пути? Что все отменилось? Так?

– Марья, давайте договоримся, что вы не станете называть вещи словами, которые ранят мой слух, – чуть успокоился мой Иван. Я тоже выдохнула.

– Я – Лиза.

– Мне плевать. Выбирайте слова, пожалуйста, – сказал он, поставив особенно ядовитый акцент на слове «пожалуйста».

– Извольте, расставим акценты. Тридцать первого декабря мой муж был в этой машине, он управлял ею. Он ехал из Краснодара в Москву в полной уверенности, что он просто купил машину. Он понятия не имел, что является невольным…

– Осторожнее…

– Невольным участником уголовно наказуемых действий, так пойдет? – скривилась я.

– И что? Почему вы считаете, что это должно меня интересовать? Вы говорите, ваш муж ничего не знал и вообще ангел, а я ни вас не знаю, ни его и плевать хотел на вас обоих. – Садко говорил тихо, спокойно и зло. Со стороны, наверное, казалось, что мы просто болтаем о погоде. Автобус катился размеренно, не спеша, и подолгу стоял на каждой остановке, запуская в салон морозный воздух. Люди заходили и выходили, радовались выходному, тащили санки, ругались на детей.

– Мне тоже на вас плевать. Вот только кому-то не было плевать на нас обоих. Дело в том, что кто-то из ваших… скажем так, контрагентов сообщил полиции точное место, данные машины и приметы моего мужа – и цель его путешествия из Краснодара в Москву тоже. Так что, когда он приехал в столицу нашей великой страны, его уже ждали.

– Не могли. Наши не могли, исключено, – выпалил Садко.

– Иван… как там вас по вашему фиктивному отчеству… Кириллович, кажется. Поверьте, могли, и, поверьте, сделали.

– Но зачем им это? Они остались без значительных сумм денег, вы же понимаете. Нет поставки, нет оплаты. Это вам не «Райффайзен банк», у нас тут никаких аккредитивов нет.

– Смешно.

– Что смешно? Не вижу я тут ничего смешного.

– Вечером деньги – утром стулья, утром деньги – днем стулья. Ну, Остап Бендер? – в глазах собеседника было только ледяное непонимание. – Что, не смотрели? Не может быть!

– И читал, и смотрел, – отбрил меня он. – Вы хотите, чтобы я поверил, что кто-то сделал такое специально? Не поверю, потому что нет никаких разумных причин.

– Значит, есть.

– Какие?

– Откуда я знаю?! – Я не сдержалась и повысила голос. – Проблема в том, что вместо того, чтобы приехать прямиком к вам, мой муж решил завернуть ко мне – по дороге. И вместо вас арестовали меня.

– Что?

– То! – выкрикнула я. – Кому-то очень хотелось, чтобы вас уложили на холодный асфальт лицом вниз. Прямо в этой вашей красивой дубленке. Может быть, чтобы вас застрелили при оказании сопротивления. Что-то подсказывает мне, что вы бы его оказали. А от меня-то какое сопротивление? Я ж просто ехала за консервированным горошком, понимаете? А теперь должна отдуваться?

– Тише, тише, Марья. Смотри, у тебя щеки красные, у тебя не инфаркт, часом?

– Я Лиза! И да, вполне может быть и он, – согласилась я. – Жарко-то как, словно я пешком через Альпы перешла. – И я принялась стаскивать куртку и свитер, совсем забыв, что под свитером у меня только простая черная майка. Я была неадекватна, совершенно не контролировала себя.

– Господи боже мой, женщина, успокойся! – рявкнул он. – Успокойся, оденься и расскажи все, что знаешь.

Я застыла, затем кивнула и всунула руки обратно в рукава свитера. Это заняло полный автобусный круг – рассказать ему все, что знала. Я вещала, как могла, – сумбурно и несвязно, без логики и со всяческими бессмысленными вставками и отступлениями. Садко больше не давил, не перебивал и не пытался грубить. Он внимательно слушал, как я путано описывала молодчика, поджидавшего меня у подъезда, он пересмотрел все ссылки на копии документов Сережиного дела, которые я получила у Юрки Молчанова, вчитывался в экран моего планшета, слушал мой путаный пересказ истории самоудаляющегося чата. Я переслала все ему.

– И ты не знаешь, где твой муж сейчас? – на всякий случай уточнил он. Я помотала головой.

– Он сказал, что так будет лучше, потому что если меня кто-то захватит – вы или полиция, все равно, – то я не смогу его выдать. И это прямо хорошо, только, если честно, я очень надеюсь, что вы не станете меня захватывать. Если можно, не похищайте меня. Я не уверена, что смогу пережить это. А у меня дети. Никому это не интересно, ни следователю, ни вам, но это очень важно для меня – чтобы у моих детей осталась хотя бы мать.

– Ты опять тараторишь.

– Извините, – прошептала я. И мы оба замолчали. Садко нервно покусывал губы, глядя прямо перед собой, он словно перестал меня замечать. Так прошло несколько минут. Потом он повернулся и спросил меня:

– Чего ты хочешь?

– Чего я хочу? Ничего я не хочу.

– Ты же зачем-то мне позвонила? Ты правильно рассудила, что, раз уж я пришел на эту встречу, значит, это мне зачем-то да нужно. Ну, так ведь ты сама меня нашла. Зачем? Что ты ждешь в обмен на эту информацию?

– Безопасность, – ответила я без раздумий. – Безопасность мне и моим детям. Это ваше дело, ваш мир, я не хочу иметь к нему никакого отношения. Я хочу, чтобы, когда я пойду за консервированным горошком, я до него добралась.

– Безопасность. Ты думаешь, я могу тебе ее дать? После всего того, что ты мне рассказала?

– Я думала, что именно потому, что я все вам рассказала, вы… не станете… и зачем вам…

– Ну, допустим. Может, и не стану. Но безопасность – это ведь понятие комплексное, – загадочно добавил он. – Не все и не всегда зависит от моего желания. Вот, к примеру, мне просто интересно, ты придумала такой ход конем – заманить меня в автобус. А как ты вообще планировала со мной расстаться?

– В атмосфере дружеского расположения и взаимопонимания. Как Путин и Лукашенко.

– Ты смешная.

– Это не самая важная жизненная характеристика, – пожала плечами я.

– Смотри, мы скоро подъедем к конечной станции этого маршрута. Как веревочке ни виться, а скоро дяденька водитель остановит этот кошмар на колесах и попросит всех пассажиров выйти из автобуса. И что ты планировала сделать? Выскочить на ходу? Испариться? Мои парни будут встречать нас на выходе, потому что они – что?

– Потому что они бандиты? – предположила я.

– Ну, опять ты выбираешь неправильные слова. Потому что мои парни волнуются за меня. Они же понимают, что я вообще-то на автобусах не езжу. Поэтому, стоит мне только щелкнуть пальцами, и ты все же поедешь с нами в моей неудобной машине, в которой тебе так неспокойно.

– И я никак не могу этого избежать? – спросила я. Садко долго молча сверлил меня глазами, а затем отвернулся и еще дольше смотрел на солнечное утро за окном. Я не продумала этого, я не знала, что мне делать. Автобус в самом деле – это не поезд на Кольцевой ветке метро. И что мне делать? Впрочем, чего гадать. Просто возьму и не выйду. Примусь орать благим матом, вцеплюсь в поручень. Буду создавать шум до последнего.

Потом все равно окажусь там, куда меня потащат «шарики». Вот черт.

– Давай так. Пока ты не придумала какую-нибудь еще идиотическую дурь, я тебе скажу, что мы сделаем. Ты сейчас пообещаешь мне, что не станешь делать глупостей, пытаться меня там сфотографировать или запомнить номер машины, на которой я приехал, и вообще забудешь обо мне и вспомнишь только в одном случае. В каком?

– В каком?

– Ну, как ты сама думаешь? Порази меня?

– В случае ядерной войны?

– В случае, если у тебя появится новая неожиданная и интересная информация, которой ты захочешь со мной поделиться.

– Ах, это! Да-да, конечно.

– Вот и отлично. Тогда сейчас на конечной остановке мы выйдем из автобуса вместе, а затем ты зайдешь в него снова и уедешь. И какое-то время будешь в нем ехать. Идет?

– А потом?

– А что потом? – удивился моему вопросу он. – Потом ты свободна, как птица, Марья. Я не воюю с матерями, у которых дети.

– Нет? – спросила я. И еле сдержалась, чтобы не добавить: «Только продаете им героин». Но сдержалась. Это было бы опрометчиво.

– Нет, – покачал головой он и встал. Вместе с ним, словно повинуясь невесть кем отданной команде, встали и все остальные пассажиры. Я не чуяла под собой ног, а когда оказалась снаружи, на холодном зимнем ветру, чувство паралича стало почти непереносимым. Я хотела двинуться с места, но не могла.

– Что же ты, Марья, давай, иди? – сказал Садко, но я только хлопала глазами. Тогда он подвел меня к остановке на посадку, всунул мне в руки мои дурацкие желтые пакеты от «Биллы» и посадил в автобус – тот же самый. Я шла по салону как в невесомости. Я приложила проездной к турникету и добралась до заднего ряда сидений. В окне отъезжающего от остановки автобуса я увидела, как Садко подходит к своей машине, как из нее выпрыгивают его дрессированные «шарики» в пуховиках, как они что-то тараторят, глядя на меня, как Садко качает головой, и все они садятся в машину. И уезжают. И оставляют меня в живых. Эта мысль вдруг заставила меня расплакаться – прямо тут, в автобусе. Кто-то подбежал ко мне и спросил, все ли у меня в порядке, а я мотала головой и все повторяла, что я не знаю, не знаю.

Потом я долго ехала на этом автобусе, ни о чем не думая, только глядя в окно – я все высматривала машину Садко. Через какое-то время я поняла, что просто физически не в состоянии выйти из автобуса. Я столько раз в своей практике имела дело с паническими атаками, я отлично знала, что это такое. У меня была клиентка, которая боялась заходить в метро – ей все казалось, что стены там обрушатся и она останется навечно погребенной где-нибудь в районе «Бауманской». Ко мне ходил мужчина, безумно боявшийся умереть во сне. Была женщина, которую бил муж, но боялась она при этом, что случится ядерная война. Я сидела в автобусе и боялась, что Садко передумает и меня все-таки на выходе из автобуса убьют. А поскольку, как профессиональный психолог, я не была уверена, что это – паническая атака, то я приняла единственное решение, которое пришло в мою блондинистую голову. Я достала из кармана телефон.

Не думаю, что он ждал моего звонка – слишком удивленным он был, когда понял, чей голос звучит в его телефонной трубке, кто именно просит его бросить все и приехать. Приехать прямо сейчас. Куда? С этим сложнее, потому что автобус ходит по кругу, и черт его знает, где именно он будет в какой момент времени. Моя сестра Фаина, если бы слышала наш разговор, тут же влезла бы и заметила ехидно, что нельзя вот так, запросто, найти одновременно точку и в пространстве, и во времени. Либо мы встретимся в каком-то месте, либо в такой-то час, невозможно спрогнозировать и то и другое, учитывая особенности движущегося объекта – то есть меня. То есть автобуса. То есть меня в автобусе и автобуса во мне. Мы с автобусом были – как замысловатое «дано» в задачке по макрофизике, которую так хорошо понимали оба – и Фаина, и Капелин. Не я. Я просто двигалась во вселенной, находясь внутри автобуса, и боялась из него выходить.

– Что-то случилось? – спросил Капелин после слишком уж затянувшейся паузы. Его голос был странным, с прохладцей, словно он был мне не рад.

– Ну… типа того, – пробормотала я. – Хотя, с другой стороны, не знаю. Вроде нет. Ладно, извини, я просто… как сказать-то, господи. Извини, что побеспокоила. Все это бред какой-то, я разберусь сама.

– Я приеду, – коротко ответил он за мгновение до того, как я нажала бы на отбой. В его голосе тепла при этом не прибавилось.

– Не надо, не стоит, – принялась отказываться я.

– Куда приехать? Можешь объяснить точнее? – Капелин правильно понял, что мой отказ можно безбоязненно проигнорировать. – Ответь мне, пожалуйста.