Татьяна Веденская - О рыцарях и лжецах

– Любовь иногда толкает людей на необъяснимые поступки, – тихо сказала я. Герман шумно выдохнул, потер ладонями лицо, а затем выпрямился и попытался улыбнуться.

– Я не знаю, зачем я тебя еще всем этим нагрузил. Видишь, я не смог не рассказать. А она молчала целый год. Вот – опять. Ладно, не важно. Извини.

– Я сама хотела этого, да? Так что нечего извиняться. Зато теперь я знаю тебя лучше.

– А до этого я был – просто один из толпы восторженных почитателей твоего отца, так ведь? – поддел меня Герман, явно пытаясь сменить тему.

– Ты его восторженно почитал? – усмехнулась я.

– Его все восторженно почитали, а ты нет?

– Не знаю. Я любила его как отца, но восторженно почитать… я так ненавидела всю эту вашу катавасию с физикой. Вы меня усыпляли. Как начнете бубнить, так никаких сил, сразу спать хочется.

– Физика вообще-то совсем не скучная, – обиделся Герман. – Точные науки на сегодняшний день – это практически новая форма религии, только такая, где если правильно прочитать молитву, то результат обязательно совпадет с ожиданиями. И свинец обязательно превратится в золото – если соблюдать идеальные условия эксперимента.

– Я уже зеваю, – предупредила я, и Герман в шутку «в ужасе» прикрыл рот рукой.

– Нет-нет, не засыпай, это я так – шучу. Лекции не будет.

– Точно? А то мне, может, лучше сбежать?

– Не нужно только убегать, пожалуйста. У меня хоть ноги и длинные, но бегаю я медленно. И вообще неспортивен.

– А у нас в семье из спортивных людей только Файка с ее бадминтоном, да и то эта напасть с ней случилась около года назад, не больше.

– Бадминтон? Это что за зверь? Который на даче летом, воланчики там, птички?

– Если бы, – хмыкнула я. – Видела я пару раз этот их бадминтон. Безумная игра, хуже боев без правил.

– Серьезно? Мы говорим об одной и той же игре? Той, где такие ма-а-аленькие воланчики, а по ним стучат такими то-о-о-оненькими ракеточками?

– Он самый. Файке однажды этим ма-а-а-аленьким воланчиком так залепили в щеку, что она три дня с отеком ходила и неделю с синяком.

– Ужас какой.

– Ага, ужас. Хотя для Файки не так уж… вообще забавно даже, – сказала я и расхохоталась. Герман смотрел на меня с удивлением и непониманием, пока я смеялась. Как объяснить, что моя сестра Фаина, самое мирное на земле существо, стабильно получает фингалы, причем самым дурацким и не свойственным людям образом.

– Отсмеялась? – недовольно пробубнил Герман. – Пельмени будешь?

– Пельмени? – переспросила я. В животе бурчало, я вспомнила, что вообще не ела со вчерашнего вечера. – Буду пельмени. Хоть слона буду.

– С кетчупом, с майонезом или со сметаной?

– Слона с кетчупом?

– Или сметаной, или майонезом, – кивнул Герман, наливая из кувшина воды в стеклянный стакан. Не знаю, как он догадался – я умирала от жажды. Герман протянул мне стакан воды.

– Господи, такой широкий выбор, что просто голова идет кругом, – я жадно выпила воду. – Со сметаной.

– Отлично, значит, весь кетчуп – мне. У меня как раз осталось всего ничего, – Герман залил в кастрюлю воду и поставил ее на огонь. – Пустой холодильник.

– Бедняжечка ты, – хмыкнула я и вспомнила, как у меня дома Герман аккуратно намекнул мне на то, что не женат или, во всяком случае, больше не женат. Свободный мужчина, возможно, интересующийся мной. Меня бросило в жар. Как все в жизни не вовремя, неправильно, словно кто-то наверху специально сидит и подгадывает, как бы устроить все так, чтобы людям усложнить жизнь. Я смотрела на Германа, плавные, умелые движения его рук. Спокойствие, безмятежность. Простота.

Он посолил воду, бросил в нее лаврушку, затем достал из шкафчика пару тарелок, коробку с чаем, чашки, ложки, даже рулон бумажных полотенец вместо салфеток. Герман Капелин жил тут один, это было видно по тому, как легко и непринужденно он орудует хлебом, овощами, приправами. Женатые мужчины на кухнях вели себя как туристы, Герман был аборигеном.

– Можешь даже забирать весь майонез, – рассмеялась я. – А когда ты мне все-таки скажешь, что тебя так разозлило сегодня, что ты меня чуть посреди улицы из машины не выкинул?

Герман вздохнул так, словно этим вопросом я его немало огорчила.

– Я даже не знаю уже, стоит ли вообще говорить об этом. Так хорошо сидим.

– Ага, то есть теперь ты хочешь что-то от меня скрыть? И каковы мотивы? Цели? – нравоучительно спросила я. Учительница географии, ни дать, ни взять.

– Как всегда, добиться правды… от девушки, которая меня так удивляет, – добавил он, и снова знакомый удар в лицо, словно я слишком близко стояла к пышущей жаром духовке, открывая дверцу. Такие вещи не нуждались в пояснениях, они просматривались сквозь любые выражения лиц, как видно улицу через редкие доски дачного забора. Я нравилась ему. Я удивляла его. Я сидела у него на кухне и ждала пельменей.

– Какой именно правды ты хочешь от меня добиться? – спросила я. Герман помедлил, прикусил верхнюю губу, но затем решился:

– Ты хоть знаешь, что ты – звезда экрана?

– Что? – сказать, что я не ждала этого вопроса, – это ничего не сказать.

– Да, Лиза. Ты тут стала звездой программы «Чрезвычайное происшествие».

Жар совершенно иного рода заставил меня вытереть пот со лба. Тьма сгущается, и уже слышна тяжелая поступь всадников апокалипсиса.

– И ты, и, между прочим, твой муж, – акцентом в этом предложении стало слово «твой муж».

Все тайное становится явным. Так меня учила мама (но не папа, что довольно забавно), так писали в книжках, да и, чего греха таить, так получалось рано или поздно со всеми моими знакомыми, которые пытались врать или, к примеру, скрывать оценки. Я могла ожидать этого, у меня были все поводы, все основания, я даже помнила людей, которые сопровождали группу захвата с камерами в руках.

Но я оказалась совершенно не готова к тому, как все мое тайное окажется сюжетом телепрограммы, которую покажут на всю страну.

Меня застигли врасплох. На экране моего телефона крутился ролик из последнего выпуска ЧП, крутился уже в третий раз. На нем грязная машина серебристого цвета небрежно вихляет по практически пустой дороге, двигаясь вперед на явно ненормальной, запрещенной скорости. Затем машина влетает в отбойник, из нее выпрыгивает темная фигура мужчины – кадр слишком мелкий, чтобы разглядеть черты его лица. Сережа, мой муж, галопом уносится вдаль. Дальше группа захвата, следуя хорошо знакомому мне сценарию, захватывает меня.

Дежавю. Видеоролик с нами шел сразу после сюжета про очень пьяную девушку, хамившую полицейским, а после нас в ЧП показывали коррупционера. Я это хорошо запомнила, потому что, перематывая, я постоянно перескакивала то на одно, то на другое.

– Что именно ты там хочешь увидеть? – спросил наконец Герман. – Это ведь ты, да? Я не перепутал, не ошибся? Тут слишком хорошо видно твое лицо.

– Слишком хорошо, – согласилась я.

– Сказали, что вы перевозили крупную партию наркотиков. Это правда?

– Не такую уж и крупную, – пробормотала я. Герман вытаращился в немом и неподдельном изумлении.

– Шучу, – хмуро добавила я, снова перемотав ролик на начало.

– Шутишь? Нет, в самом деле, ты просто непередаваема, Лиза Ромашина.

– Я – Лиза Тушакова, – зачем-то поправила его я. – Как ты сам понял из просмотренного видео, я замужем. Замужем за наркоторговцем. Я и сама – наркоторговец, просто не так хорошо бегаю, как мой муж. Как видишь, он у меня – очень спортивный товарищ, в отличие от меня. Я-то не убежала.

– Ты говоришь так, словно я тебя задел чем-то, – возмутился Герман. – Словно это я тебе соврал, а не ты мне.

– Я не врала тебе, – сказала я.

– Нет?

– Нет, я просто не все тебе сказала, разве не так? – спросила я, продолжая смотреть видео. Герман настолько опешил, что замолчал, будто я его поставила на беззвучный режим. Он прошелся по кухне, потом заметил, что пельмени кипят и вода проливается прямо на плиту. Он подбежал и схватился за крышку, чтобы снять ее, но она оказалась слишком горячей. Герман вскрикнул от боли и выронил крышку. Грохот и разрушения.

– Почему ты мне ничего не сказала? – спросил он после долгой паузы. Я оторвала взгляд от телефона и посмотрела ему в глаза. Интересно, Фая уже видела этот ролик? А мама? И ее этот новый бойфренд? Звезда. Люба – звезда ю-туба.

– А почему я должна была тебе что-то говорить? – спросила я наконец. – Разве ты спрашивал меня о чем-то? Я не помню такого, мне кажется, этого не было, или у меня склероз?

– Нет, Лиза… Тушакова. Никакого склероза. Если ты так ставишь вопрос, то ты права. Я тебя ни о чем не спрашивал.

– Ты меня ни о чем не спрашивал, а я ни о чем не спрашивала у тебя. Потому что у меня свои проблемы и, как ты видишь, их у меня хватает. Я понятия не имею, как с ними разобраться, я из автобусов боюсь выходить. Ты не знал, что я замужем, но ведь двух детей ты не мог не заметить, а у них должен быть какой-то отец. Но разве это мешает нам выпить чаю или вспомнить старые добрые времена? Нет, не мешает.

– Ты права! – выкрикнул он. Я вздрогнула от неожиданности.

– Я права?

– Да, ты права, черт тебя дери. Не хотел я ничего знать. Но теперь-то я знаю.

– И что? – невозмутимо пожала плечами я. – Что это меняет? Чего ты хочешь от меня?

– Чего я хочу от тебя?

– Да, Герман. Чего… ты… от… меня… хочешь? Потому что я этого не понимаю, хоть убей. Ты – как привидение из прошлого. Материализовался из ниоткуда в самый неподходящий момент и напомнил мне о той жизни, которая для меня кончилась, понимаешь? Кончилась навсегда.

– Не понимаю.

– И не поймешь. Потому что некоторые вещи люди делают по самым странным и нелепым мотивам. Люди слабы. Люди болеют и умирают, люди совершают одни и те же ошибки, их надо жалеть, им нужно давать скидку, от них нельзя требовать многого – они и так постоянно идут на пределах своих возможностей. Все эти нелепые аргументы про правду – они ничего не значат. Никто в нашем мире не ищет правды и не делает того, что нужно. Все делают только то, что могут, или даже меньше. Люди разбивают друг другу сердца и разбиваются сами, хотя все, чего они хотели, – немножко счастья, хотя бы такого, которое можно купить за деньги. А самое ужасное, что счастье это так быстро улетает и исчезает. И ничто никогда не повторяется. И не начинается заново, потому что причины и следствия уже сложились в свои цепочки. Как ДНК, знаешь? Мы никогда не начинаем с чистого листа. Я ничего не могу поделать с этим, и ты тоже ничего не можешь поделать. И никто не может, уж прости. Да, я замужем. В данный момент у нас с мужем некоторые проблемы в браке. Хотя бы потому, что он в бегах, он скрывается от полиции. Но я, знаешь ли, ему даже не изменяю, так что не пойму, чем я виновата перед тобой и почему, черт возьми, я должна была говорить об этом тебе!

– Лиза… я… ты успокойся, пожалуйста. Я не это хотел сказать. Я…

– Нет? Не это? А что? – выкрикнула я. – Что именно ты имел в виду? Что я была недостаточно откровенна с тобой? Что не рассказала о моем маленьком бизнесе с героином?

– Я… не важно. Не это, – он нахмурился, что-то явно вертелось у него на языке, но говорить это он все-таки не стал. Помотал головой, как будто стирая предыдущее сообщение из своего ментального «telegram». – Все это не важно. Скажи, тебе нужна помощь? Тебе или твоему мужу? Может быть, вам нужен адвокат? Тебе кто-то угрожает? Почему ты боялась выходить из автобуса?

– Нет, Гера, нет. Мы так не договаривались. Мы с тобой – совершенно чужие люди, и я не собираюсь вмешивать тебя в дела, к которым ты не имеешь никакого отношения. И если уж мне понадобится адвокат, так я сама себе его найду, – почти выплюнула я. – Потому что я ж такой наркоделец, что ни один суд в мире не усомнится.

– Лиза!

– Нет, постой, Гера. Остановись и пойми, мне не нужна твоя благотворительность. Да, мой папа тепло к тебе относился. И да, ты хороший человек. И мне нравишься, если уж хочешь знать. И сейчас нравишься, и тогда нравился.

– Что?

– И это удивительно, что ты готов бежать и спасать страждущих, помогать мне, решать мои проблемы. Даже если я замужем. Но дело в том, что я не желаю, чтобы ты мои проблемы решал.

– Но ты мне позвонила.

– Я ошиблась.

– Значит, ошиблась, да?

– Да, – упрямо выдала я. – Я вообще часто ошибаюсь, причем как по всяким ерундовым поводам, так и по-крупному. Такая уж я, не умею принимать правильные решения. Не умею нормально позаботиться о себе. И вообще, знаешь, что? Мне пора, Гера. Спасибо, что забрал меня с автобуса.

Я бросилась к выходу.

– Подожди, Лиза, – Герман попытался перекрыть мне путь в прихожую, и мы застряли в коридоре, два возмущенных, тяжело дышащих человека, которым хочется что-то сказать друг другу, но сказать, по сути, нечего. Я замужем, Гера теперь знает об этом. И как же быстро, почти мгновенно, приговорил меня Гера Капелин – осудил и повесил табличку преступника на грудь. «Наркоторговка Лиза Ромашина». То есть Тушакова, конечно.