Мэри Бэлоу - Обещание весны

— Нет, я сделал вам предложение не только ради дружбы к Полу. Я сделал его ради вас самой. Это верно, что мы с вами редко разговаривали за те пять лет, что вы провели здесь. Но я постоянно наблюдал за Вами и составил впечатление о вас, о котором даже сам не имел полного представления, пока не дал волю своим чувствам в последние несколько дней. Вы мне нравитесь, мисс Ховард, и я верю, что буду счастлив в браке с вами.

Грейс снова повернулась к нему. Перигрин заметил, что лицо ее бледнее и напряженнее, чем обычно, но глаза смотрели на него спокойно и безо всякой тревоги.

— О, вы ничего не знаете обо мне, сэр Перигрин! Ровным счетом ничего. Я прожила тридцать пять лет. И далеко не все эти годы были такими безмятежными, как те, что я провела в Эбботсфорде. Никоим образом. Если бы вы знали хотя бы половину того, что вам следует знать обо мне, то были бы признательны мне за мой отказ, поверьте.

Перигрин переступил с ноги на ногу, но не двинулся с места и продолжал смотреть ей прямо в глаза.

— Так расскажите мне, — попросил он, медленно изгибая губы в улыбке, — расскажите, что такое ужасное произошло в вашей жизни.

Грейс внезапно отвела взгляд и смотрела теперь куда-то в сторону.

— Знаете ли вы, — начала она, — говорил ли вам брат, что наш отец — лорд Поли? Барон Поли из Лестершира. Богатый и всеми уважаемый. Нет, судя по выражению вашего лица, брат не говорил вам об этом. Пол рассорился с отцом, порвал с ним из-за меня. И взял меня с собой, когда уехал из дома. В течение четырех лет, пока брат был младшим приходским священником, и пяти лет, проведенных здесь, то есть в течение девяти лет, мы не поддерживали никаких отношений с отцом и старшим братом. Перед вашим приходом я сидела здесь и пыталась решить вопрос, который мучает меня все эти дни. Должна ли я сообщить отцу о смерти его младшего сына? Сына, которого я отняла у него.

Грейс все еще смотрела в угол поверх головы Перигрина, но он все же заметил, что в глазах ее блестят невыплаканные слезы. Губы Грейс начали дрожать. Перигрин сделал шаг к ней и протянул руку.

— Мой вопрос причинил вам боль? Простите меня, пожалуйста.

Она не двинулась и ничего не ответила на эти его слова.

— Я не плакала с тех пор… Я не плакала больше девяти лет. И не думала, что когда-нибудь еще заплачу. Не думала, что у меня еще остались слезы. — Грейс уже не могла сдержать слезы и больше не владела собой. — Пол! — выдохнула она, когда Перигрин положил сильную руку ей на плечо. — Пол, о Пол…

Потом она плакала навзрыд, плакала так горько, словно сердце ее разрывалось от боли, плакала, уткнувшись лбом в плечо Перигрину, а он ласково и крепко обнимал ее обеими руками.

— Вы верите в царство небесное? — спросила она несколько минут спустя, осушив слезы платком, который дал ей Перигрин. — Верите ли вы, что Пол на небесах? Меня приучили верить таким вещам. Но как мне сохранить эту веру сейчас, если я не могу верить в Бога, по крайней мере в доброго Бога? Считаете ли вы, что он в царстве небесном? Есть ли хоть что-то доброе во всем этом?

Перигрин улыбнулся и отвел прядь волос, упавшую Грейс на лоб.

— Я знаю, как ответил бы Пол на ваш вопрос. И в этом случае, полагаю, я бы с ним согласился, хотя во многом мы не могли прийти к согласию. Даже если царство небесное не существует в вечности, оно может быть моментом времени. Я представляю, что должен был почувствовать Пол, когда понял, что бык его забодает. Пол спас жизнь ребенка и лишил смерть одной победы. Наверное, он пережил мгновения ужаса. Но я верю, что Пол также ощутил радость и ликование. Он был в раю.

Грейс уже твердой рукой поправила непокорную прядь.

— Благодарю вас. Да, вы правы. Пол именно так и сказал бы. Первое время я часто на него сердилась, бунтовала, но брат умел меня успокоить. Его доводы всегда были неопровержимы. Его проповеди были скучными, да-да, сэр Перигрин, я знаю, это так, потому что он слишком много работал над ними. Но когда Пол говорил от души, он мог убедить меня в том, что Бог существует и что он добр. Как знать?

— Вам уже лучше? — спросил Перигрин. — Не хотите ли присесть?

— Мне необходимо выпить чашку чаю, — ответила Грейс. — И я должна вам кое-что объяснить. Я до сих пор не рассказала, что привело к охлаждению между нами и остальными членами нашей семьи. Вы могли бы подождать, пока я вскипячу чайник?

— Если можно, я бы пошел вместе с вами и посмотрел, как вы завариваете чай.

Он присел на угол кухонного стола и, скрестив руки на груди, наблюдал, как Грейс наливает воду в чайник и ставит его на огонь, как насыпает чай в заварной чайник, достает из шкафа две чашки и блюдца, молоко и сахар. Занимаясь всем этим, она что-то говорила, не поднимая глаз на Перигрина.

— У меня был ребенок, — произнесла она внезапно. — Сын. Он умер. Утонул.

Перигрин проглотил комок в горле, прежде чем обрел голос.

— Я не знал, что вы были замужем.

— Я никогда не была замужем. Мой сын был ребенком моего возлюбленного.

— Понимаю.

Перигрин удивился тому, что кухня вдруг показалась ему такой маленькой и тихой.

— Уверена, что не понимаете, — спокойно сказала Грейс. — Я объясню.

Она опустилась на деревянный стул, который стоял совсем рядом с Перигрином, и не отрываясь смотрела на чайник, который уже начал шуметь и посвистывать.

— Я вовсе не собираюсь вторгаться в вашу жизнь, — осторожно заметил Перигрин. — Вы можете больше ничего не говорить мне, если не хотите.

— Мы с Полом никогда об этом не разговаривали, — продолжила Грейс. — Ни разу, хотя ради меня он отрекся от отца и брата. Я должна рассказать об этом теперь, если вы позволите. Я росла вместе с Гаретом, который был старше меня почти на год. Мы были товарищами детских игр, друзьями, собирались пожениться. Но тут он решил, что должен поступить в армию и отправиться на войну. Родина вдруг стала для него важнее, чем все наши общие планы. Гарет заявил, что мы поженимся, обзаведемся детьми и будем жить счастливо — потом. Мы стали любовниками за несколько дней до его отъезда. И он оставил мне Джереми. Моего сына.

Перигрин чувствовал ее боль, хотя Грейс сидела у стола внешне совершенно спокойная. Только в голосе звучало нечто трепетное, чего он никогда не слышал прежде.

— Он умер? — осторожно спросил Перигрин. — Ваш… Гарет?

Грейс очень долго молча смотрела на огонь. Перигрин уже подумал, что она ему так и не ответит. Но Грейс ответила.

— Да, — произнесла она, и уголок ее рта слегка приподнялся как бы в странной улыбке. — Да, он умер. А я осталась лицом к лицу с яростью моего отца, с презрением брата и невестки. Джереми чаще называли ублюдком, нежели его собственным именем. Моего мальчика всегда держали на расстоянии от его кузена и кузины… на очень далеком расстоянии.

Она встала, сняла чайник с огня, налила кипятку в заварной чайник и аккуратно накрыла его стеганым чехлом.

— На таком расстоянии, что гувернантка, которой было поручено присматривать за детьми, когда они купались в озере, даже не заметила, как трусики Джереми зацепились за какую-то ветку под водой и потянули его вниз. Она даже не различила его криков о помощи среди возгласов плещущихся в воде ребятишек. Моему сыну было четыре года. А потом я должна была терпеть душевные муки, слушая, как люди говорят друг другу, что это наилучшая судьба для незаконнорожденного — умереть, прежде чем он поймет весь ужас своего положения. Перигрин встал и налил чаю.

— Пол приехал домой из университета, — продолжила свой печальный рассказ Грейс. — Он один сочувствовал мне, только он один выступал против тех, кто считал Джереми хуже других, потому что родился вне брака. Пол ужасно ссорился с папой, то есть с моим отцом, а также со старшим братом. Потом он сказал, что увезет меня с собой, что я не должна больше жить среди постоянных оскорблений и ежедневных напоминаний о моем сыне. “Тебе необходим покой”, — говорил он. Я была так измучена, что позволила увезти себя. Надеюсь, я не испортила ему жизнь. Не думаю, что он когда-нибудь захотел бы жениться и обзавестись собственной семьей. Надеюсь, я скрасила его жизнь.

— Я в этом уверен, — сказал Перигрин, накрывая ее руку своей. — У меня нет на этот счет ни малейшего сомнения.

Грейс посмотрела на него и снова опустила взгляд на чашку с чаем, которую Перигрин поставил перед ней.

— О, благодарю вас… Теперь вы видите, сэр Перигрин, что скелет в моем шкафу очень большой и скверный. Я вовсе не такая, какой вы меня считали все эти годы. Не тихая, скромная мисс Ховард, экономка священника, но падшая женщина, мать не законнорожденного сына, милосердно унесенного смертью.

Его рука все еще лежала на ее руке.

— Выйдете ли вы за меня замуж? — спросил Перигрин.

Грейс взглянула на него с недоверием.

— Я всегда восхищался вами как женщиной с характером. Женщиной, которая властна над собой и своей жизнью. Теперь я убедился в своей правоте. Окажете ли вы мне честь стать моей женой?

— Вы делаете мне предложение в неподходящее время, — сказала она, нахмурившись. — На редкость неудачное. Меня мучит боль моих воспоминаний и горькая потеря брата. Я сейчас очень уязвима.

Перигрин крепче сжал ее руку в своей и повторил:

— Вы будете моей женой?

— Не надо, — прошептала Грейс. — Не надо ради вас самого.

— Выходите за меня. Дайте мне возможность внести немного радости в вашу жизнь. Она покачала головой и ответила:

— Я лишу радости вас. — Перигрин улыбнулся:

— Поверьте, я докажу вам, что вы ошибаетесь. Скажите, что выйдете за меня. Скажите это. Одно маленькое словечко. Ну пожалуйста!

Грейс вздохнула очень глубоко и ответила с дрожью в голосе:

— Ну хорошо, да. О Боже, прости меня! Да.

Обе мисс Стэнхоп отправились к сестре погибшего священника сразу после второго завтрака, нагруженные фруктами и овощами, свежеиспеченными булочками с корицей и цыпленком. Сестры решили пригласить ее погостить у них до тех пор, пока Грейс не устроится где-то на постоянное жительство. Старшая мисс Стэнхоп объяснила своей сестре Легации, что иначе мисс Ховард будет чувствовать себя обязанной; лучше, если она останется на положении гостьи неопределенное время, а там, глядишь, и думать забудет о том, чтобы расстаться с ними. Однако когда дамы явились со своими дарами к Грейс, им пришлось выслушать вежливый отказ и выраженную очень мило признательность, а еще узнать сногсшибательную новость: мисс Ховард нынче утром приняла предложение сэра Перигрина Лэмпмена выйти за него замуж.

Под вечер в тот же день мисс Стэнхоп заявила миссис Картрайт, а потом миссис Кортни и миссис Мортон — мисс Летиция при этом согласно кивала, — что в тот момент ее можно было бы свалить с ног птичьим перышком. И высказала опасение, что, кажется, широко раскрыла рот в полном изумлении. Мисс Легация поспешила ее успокоить, мол, ничего столь невоспитанного не случилось, но, впрочем, должна была признать, что сестра невероятно побледнела, куда сильнее, чем она сама.

Мисс Ховард выходила замуж за сэра Перри, этого красивого, жизнерадостного молодого человека, которого они знали с детских лет. И сказать по правде, озорником он был ужасным. Вспомнить хотя бы, как старый мистер Уотсон мирно уснул под проповедь тоже старого священника, а юный Перри, сидя на скамейке позади него, принялся похрапывать. Судя по тому, как нахмурился отец мальчугана, тот получил дома хорошую трепку за эту выходку.

Мисс Летиция, в свою очередь, напомнила слушательницам случай, когда Перри и Эдмунд взобрались на самую крутую скалу над пляжем и Перри застрял чуть ли не на вершине этой скалы. Молодой лорд Эдмунд вынужден был бежать в Эмберли за помощью. Уж наверное, оба негодника заработали порку и за это.

Леди все это прекрасно помнили, смеялись, кивали и добавляли новые подробности.

А теперь вот Перри собирается жениться на мисс Ховард, хотя трудно поверить, что он достаточно взрослый для того, чтобы жениться на ком бы то ни было.

Но мисс Ховард, должно быть… должно быть… Да, она, разумеется, старше его по меньшей мере на десять лет, и такая сдержанная, такая чопорная, аккуратная. Видел кто-нибудь хоть раз ее улыбающейся? Никто и никогда. Она добрая и красивая леди, в этом нет сомнения, но никто не может сказать, что хорошо знает ее. И она совсем неподходящая невеста для сэра Перри, такого молодого, красивого и веселого.

— Но этот благородный поступок совершенно в его духе, — высказалась миссис Кортни. — Он проявил великодушие и доброту. Мисс Ховард должна быть ему очень и очень признательна.

— Но она уже в возрасте, чтобы стать невестой такого молодого мужчины, — сказала мисс Мортон и, забыв о том, кто ее слушает, добавила: — Она вряд ли обрадует его рождением детей.

Обе мисс Стэнхоп пунцово покраснели и опустили глаза. Сестры ничего не знали о подобном деликатном предмете или по крайней мере были слишком утонченными, чтобы о нём рассуждать.