То была любовь с жестоким финалом. Любовь, способная убить в женщине всякую радость жизни. И Грейс все девять лет после потери Джереми чувствовала себя убитой, исключенной из реальной действие сльности с ее страстями и заботами; а до этого она четыре года жила одними страданиями, осознав слишком поздно, что эгоистическое пренебрежение нормами морали принесло куда большие беды ее ни в чем не повинному ребенку, нежели ей самой. Джереми был её единственной радостью. Однако она предала его уже момент зачатия.

Стоило ли возрождаться к жизни теперь? Гораздо спокойнее было существовать в сумрачной стране полумертвых. Там не было боли. Она прогнала прочь боль от потери брата, прогнала с решимостью отчаяния, сразу после похорон оставив ее за стеной, которую выстроила для своих чувств. Но утром пришел сэр Лэмпмен и мгновенно разрушил эту стену.

Однако Перри женился с самыми добрыми намерениями сделать ее своей истинной женой. Он так и поступил нынче утром, когда их тихо обвенчал новый священник, занявший место Пола. Он так и поступил в этой вот постели час назад. И хотя в те минуты Грейс не делала никаких сравнений, она не могла не сделать их сейчас.

Гарет — и Перри.

Она позволяла Гарету множество интимных ласк в те немногие дни, потому как знала, что теряет его, возможно, навсегда. А еще и потому, что ей было наплевать на мнение отца, или ее чванливого старшего брата, или заносчивой невестки. А еще потому, что была очень юной и очень, очень глупой.

Все происходило почти всегда прямо на земле. Гарет так тяжело наваливался на нее, что иногда Грейс готова была закричать от боли, когда в спину впивались острые камешки или твердые комья земли. Ей нравилось то, что он делал, так как это был запретный плод, и к тому же опасный. Гарет совершал любовный акт быстро и страстно, только ради собственного удовольствия. И Грейс тогда решила, что, видимо, такими и должны быть любовные отношения.

Перри оказался совершенно другим. Называл ее красивой, и Грейс чувствовала себя красивой, когда он без всякой спешки и лихорадочности овладел ею вот на этой постели. Вначале Грейс была смущена и напряжена оттого, что она женщина средних лет, а он почти мальчик, и оттого, что не была с мужчиной вот уже четырнадцать лет, но Перри заставил ее снова ощутить себя женщиной, милой и желанной.

И все барьеры рухнули от нежных и ласковых прикосновений его рук, теплых губ, мягкого, успокаивающего голоса. Грейс вернулась к жизни. Все ее чувства медленно оживали для него, и, когда Перри овладел ею, Грейс уже не могла представить себя женой лишь по обязанности. Она стала женщиной, открытой, для любимого. Если оставался хоть один шанс, что она остынет, одумается, то Перри уничтожил этот шанс. И Грейс, отдаваясь ему всем существом, получила от него дар наслаждения.

Она обнимала его и старалась сдерживать внутреннюю дрожь. Закрыла глаза и уткнулась лицом ему в плечо, когда Перри положил руку ей под голову, поцеловал в щеку, укрыл ей плечи одеялом и, видимо, Решив, что она уже спит, уснул сам. Грейс не знала, понял ли он. И даже не знала, хочется ли ей, чтобы муж ее понял.

Зато она поняла, что Перигрин — человек с огромным запасом доброты, нежности и любви. Поняла, что это мужчина один на тысячу. Мужчина, которому нужны в его доме любовь и радость. И дети.

С новой силой Грейс осознала свое возрождение и с новой силой ощутила невероятную боль. Она старалась лежать как можно тише, чтобы не побеспокоить Перри. Она не должна была допускать это. Не смела допускать. Слишком поздно ей возвращаться к жизни и пытаться стать такой женой для Перри, в которой он нуждался. Чем полнее будет ее возрождение, тем больше она будет думать о том, что не сумеет стать ему хорошей женой. Начнет отыскивать в нем признаки неудовлетворенности, начнет следить за тем, как он общается с молодыми женщинами, и беспокоиться. И в конце концов возненавидит его.

Когда Грейс взглянула на него в очередной раз, глаза Перри были открыты. Он, как всегда, улыбался.

— Все еще не спишь, леди Грейс? — спросил он и легонько провел пальцем по ее носу. — Тебе это кажется непривычным, дорогая? Мне тоже, смею тебя заверить. Я не привык, просыпаясь, видеть голову жены на подушке рядом с моей.

— Да. Это немного странно.

Его улыбка угасла.

— Я не причинил тебе боль, Грейс? Не был груб? Не обидел тебя? — Она только покачала головой:

— Я — твоя жена.

— Да, ты — жена моя. — Некоторое время он молча смотрел ей в глаза. — Грейс, я знаю, что у тебя много воспоминаний. Я знаю, что ты любила. Сегодня ночью воспоминания, вероятно, были особенно мучительными. Я не могу соперничать с отцом твоего ребенка. И не хочу этого. Я всего лишь хочу дать тебе немного покоя, дорогая, покоя и надежности. Дать тебе свою привязанность. Не вини себя, если сегодня ночью ты вспоминала о нем.

Грейс молчала и не отводила взгляда. Перри улыбнулся и, прежде чем поцеловать ее, сказал:

— Мне нравится, просыпаясь, видеть рядом жену.

У нее было мало времени, чтобы справиться со своими ожившими чувствами, привести их в порядок. Возможно, ей это уже никогда не удастся, ведь Грейс будет жить вместе с Перри и спать с ним в одной постели. Вряд ли она сможет снова убить свою душу, пока они женаты. Так не следует дней вернуться в мир и заново научиться жить, любит, радоваться и страдать?

Грейс вдруг поняла, что хочет большего, чем всего лишь нежный поцелуй. Ей хотелось узнать, всегда ли у них будет так, как в первый раз, навсегда ли Перри останется ее любовником, а не только мужем. И когда его губы приникли к ее шее, а руки скользнули к ней ночную рубашку, страхи Грейс улетучились и она позволила себе стать его женщиной, которую делала счастливой нежная сила любовных ласк Перри Лэмпмена.

Глава 3

Весна стояла прекрасная, и не было времени сидеть дома. Не было, потому что большой и неухоженный сад звал ее к себе. Грейс не могла не откликнуться на этот призыв, как не может не откликнуться живописец на зов чистого холста.

Старый садовник Перигрина вместе с недавно наснятыми в деревне двумя пареньками взялись за самую тяжелую работу, но всю планировку и большинства посадок Грейс делала сама: ползала на коленях по заново перекопанной земле в старом черном платье, которое носила после смерти Джереми. Такая же старая соломенная шляпа защищала ее лицо и шею от весеннего солнца.

Она подолгу стояла, глядя, как ее мечты мало-помалу становятся реальностью, и уже представляла себе деревья и цветники, которые сделают их дом красивее уже в этом году.

Перигрин часто опускался на колени, сажая в землю луковицы или прикалывая саженцы. Он громко смеялся, когда Грейс переворачивала луковицу, которую он клал в лунку вверх ногами.

Уже через несколько недель Перигрин вынужден был признать, что, хотя и осталось еще много не занятой посадками земли и лишь отдельные, такие слабые на вид растения пробиваются к солнцу, а посаженные рядами молодые деревца кажутся невероятно хрупкими, его усадьба обретает куда более приветливый вид. Он был уверен, что через несколько лет картина будет хоть куда, и с немалым удивлением поглядывал на жену, которая творила все эти чудеса.

Довольно часто они во второй половине дня, а бывало, и по вечерам, навещали друзей и соседей, принимали приглашения на званые обеды, которыми развлекали себя местные семейства. Грейс держалась менее замкнуто, чем в те времена, когда была домоправительницей священника, понимая, что от леди Грейс Лэмпмен ждут несколько большего, нежели от мисс Грейс Ховард. Она была рада тому, что соседи готовы принять ее в новом статусе, так как опасалась, что они осуждают совершенное ею похищение их фаворита.

Перигрин оставался таким же очаровательным и приветливым, как всегда, очень любезно разговаривал с дамами, сыпал комплименты по поводу чьей-то прелестной новой шляпки, поздравлял с выздоровлением и так далее, но уже ни с кем не флиртовал.

Леди помоложе гадали, когда же вернется из Лондона граф Эмберли. Некоторые сходились на том, что он, без сомнения, самый красивый джентльмен в графстве, хотя и более сдержан, чем хотелось бы; к тому титул, деньги и недвижимость делают его недосягаемым. Другие, в особенности совсем молоденькие леди, утверждали, что младший брат графа лорд Идеи гoраздо красивее. У него такие открытые, приятные манеры. Любопытно, вернется ли он летом в Эмберли или уедет в свое поместье в Уилтшире?

Перигрин очень редко выезжал один, и вначале это немного беспокоило Грейс. Она не хотела связывать мужа. Не хотела, чтобы из его жизни исчезла радость, но со временем немного успокоилась, убедившись, что ему приятно проводить время с ней и наблюдать, как его парк меняется просто на глазах.

Когда они оставались дома, Перигрин большей частью читал — это было его излюбленным занятием. Теперь он радовался ему еще больше, убедившись, что всегда может поделиться с женой вычитанными в книжке интересными фактами, не рискуя наскучить ей или привести в недоумение. Перри очень скоро понял, что Грейс умна и образованна.

Иногда он читал вслух, пока жена занималась вышиванием. Ему не надоедало смотреть, как под тонкими пальцами Грейс возникает на белом полотне узор. Бывало и так, что Перри ничем не занимался, а просто сидел, глядя на стройную и красивую фигуру жены в черном, на блестящие волосы под кружевным черным чепчиком, который она носила дома, и на темные длинные ресницы, тенью-веером ложившиеся на бледные щеки, когда она склонялась над работой.

Порой она вскидывала на Перигрина большие серые глаза и улыбалась; тогда он возобновлял чтение, чтобы не смущать Грейс и не нарушать естественную грацию ее движений. Если его собственные родители поступили просто ужасно, дав ему имя одного из самых несимпатичных, чтобы не сказать более, персонажей Смоллета (Имеется в виду герой сатирического романа Т. Смоллета «Приключения Перигрина Пикля» (1751). Грейс в переводе с английского языка означает “грация”), то родители Грейс выбрали для дочери имя на редкость подходящее.

Перри не мог понять, счастлива жена или нет. Она делала всю работу спокойно и энергично. Грейс заняла достойное место как его супруга в глазах друзей и знакомых. Она больше не была в обществе бессловесной тенью, как это было при жизни Пола.

Однако Перри хотел знать, как чувствует себя Грейс по ночам в их постели. Она никогда не жаловалась и не выражала ни малейших признаков недовольства или нежелания, даже если он будил ее среди ночи или на рассвете, что случалось нередко. Пока жив был Пол, он как-то не давал себе труда задуматься над тем, привлекательна ли его сестра, но теперь припоминал, что и тогда ему было приятно смотреть на Грейс. Ее нельзя было назвать красавицей в обычном смысле этого слова, однако Перри находил эту женщину красивой с того самого дня, как они поженились.

Ему нравилось смотреть на ее узкое, немного бледное лицо, на темные волосы, на стройную фигуру. Ему нравилось прикасаться к ней, ее тело возбуждало его и побуждало любить ее снова, снова и снова. Порой Перри думал, что и Грейс это небезразлично, хотя она и не принимала активного участия в любовных играх и ни словом, ни звуком не выдавала своих чувств.

Однако и не скрывала своего наслаждения. Перри была ненавистна даже мысль о том, что Грейс всего лишь терпит их ночные ласки, которые для него становились все более чудесными. Он понимал, что жена его не любит, и даже не ждал любви. Она столько пережила. Перри не мог забыть душевной муки на ее лице и в ее голосе, когда Грейс рассказывала о своем возлюбленном и сыне. Перри не мог бороться с ее прошлым, со смертью. Он просто принял то и другое, взял Грейс такой, какой она была, и решил довольствоваться тем, что она могла ему дать.

Он хотел, чтобы жизнь ее стала спокойной, надежной, мирной. Хотел принести ей хотя бы толику того счастья, какое она приносила ему.

Перигрин и сам не мог понять, почему требует от своего брака столь немногого. Он хорошо представлял себе, какой интерес вызывает у женщин. Он мог бы жениться на юной девушке, тем не менее выбрал женщину намного старше себя, не бесспорно красивую, много лет назад подарившую свою любовь другому, женщину, от которой он мог ждать только уважения и привязанности.

Но Перигрин был доволен и, наверное, даже счастлив весь первый год их совместной жизни. Кажется, он и сам не понимал, до какой степени любит свою жену. Зато точно знал, что Грейс для него значит, знал, что привязан к ней и ее умиротворение придает смысл его существованию, а ее присутствие доставляет ему радость и удовольствие днем и ночью.

Грейс тоже была довольна. Снова был дом, которому она отдавала свою энергию и свои творческие способности, и муж, почти постоянное пребывание которого рядом словно изгладило из памяти девять лет одиночества и пустоты. Грейс прекрасно понимала эгоистичность своих чувств. А Перри, как ей временами казалось, пожалуй, нуждался в более веселом обществе. Но он вовсе не казался несчастным. Смешливость не покинула его, и даже во время отдыха, если он читал или спал, губы его складывались в улыбку.