— Даже не начинай…

— Дэниел, — мой голос быстро становится жестким, раздраженным. — Я просто собиралась сказать, что немного задержусь, вот и все.

Боже. Мои глаза взлетели к потолку. Он издает что-то похожее на вздох капитуляции. Я делаю глубокий вдох в надежде разрядить возрастающее раздражение.

— Возникла кое-какая ситуация с Яном, — добавляю я в качестве оправдания, не понимая, зачем вообще это делаю.

Едкое замечание не заставило себя долго ждать.

— Кто-то сломал ноготь?

— Наверно, что-то в этом роде, — мы фыркаем в унисон, напряжение испаряется.

— Но, Хейлз, не бросай меня сегодня, хорошо?

Звучит почти как мольба. А он никогда не умоляет. Не могу не задуматься, в чем может быть дело.

— Конечно, — мы не успеваем попрощаться, как на заднем фоне появляются приглушенные голоса, и я понимаю, что кто-то привлек его внимание.

— Что случилось с правилом молчать, когда кто-то разговаривает?!

Серьезно? Зарплаты в известном Stark Software должны выдаваться золотыми слитками.

— И тебе пока… — говорю я сама себе и хмурюсь на телефон. Моя новая привычка с тех пор, как я начала встречаться с моим мужчиной — хмуриться на телефон. Пункт номер девяносто пять в моем списке «скоро обсужу с ним лично» и кажется, что этот список будет удлиняться.

* * *

— Милашка, я дома, — зову я, когда дверь за мной закрылась, и бросаю ключи в чашу. Я вдыхаю запах дома, и на моих губах появляется улыбка от ощущения уюта, которым наша квартирка наполняет меня.

— Я здесь, Хейлз, — Таша отвечает из гостиной.

Захожу внутрь и вижу Яна и Ташу, лениво откинувшихся на противоположные подлокотники дивана и задравших босые ноги в джинсах на столик, с вином в руках. Нежно посмотрев на них, я присоединяюсь и плюхаюсь на белый пуф из искусственной овечьей кожи.

— Вина? — спрашивает Таша.

— Может быть, только один бокал. Я потом уеду.

— Начинается, — Таша осуждающе улыбается уголком рта, но не комментирует. Пока…

Взяв бокал охлажденного белого вина, я спрашиваю:

— Вы уже начали? — что значит: раскрыта ли «большая сенсация».

— Мистер настаивал на том, чтобы тебя подождать, — объясняет Таша, похлопывая Яна по руке.

Я тепло ему улыбаюсь, и он отвечает скромной ласковой улыбкой, не типичной для него.

— Итак… — он делает театральный глубокий вдох, а мы с Ташей прячем улыбки за бокалами. Ян смотрит на меня, затем на Ташу и обратно, потом задумчиво делает глоток из своего запотевшего бокала. Наконец, он заявляет: — Я, типа, бездомный.

Мои глаза стреляют в Ташину сторону, встречая ее зеленые глаза. Мы обе поворачиваемся к Яну в недоумении.

— И что это значит? — побуждаю я его уточнить, удобнее усаживаясь на пуф и закидывая ногу на ногу.

— Позвольте начать сначала, — говорит он. Ташины брови все еще нахмурены, она наливает себе еще вина и садится в индийском стиле, выглядя внимательной.

— Прошлой ночью у меня зависало несколько друзей. Около полуночи пришла домовладелица, чтобы проверить, что тут творится. Очевидно, ей позвонили обеспокоенные соседи. Не беспокоясь, не ожидая ее появления, я открыл дверь.

Я тихо вздыхаю. Я знаю Яна так давно, что сейчас догадываюсь, к чему он ведет. Наверняка к нечто развратному. Таша бросает в мою сторону озабоченный взгляд. Это значит, что, как обычно, мы думаем об одном и том же. Ян делает еще один глоток вина и сдвигает свои скрещенные лодыжки на столе.

— Я открыл дверь в одних боксерах, а позади в гостиной, группа моих не совсем приличных друзей развалились на ковре. Она застыла как соляной столб, с вытаращенными глазами, созерцая вакханалию и содом.

Мы обе неосознанно фыркаем, и я пытаюсь выбросить из головы немедленно появляющуюся картинку из головы.

— Придя в себя, она спокойно попросила меня что-нибудь надеть и выйти наружу для разговора.

Я кривлю рот и прикусываю язык. Ему не нужна лекция сейчас, ему и так досталось.

— И? — спрашивает Таша высоким голосом, властным и слегка раздраженным.

— Скажем так, она заявила, что получила несколько звонков от моих самодовольных ублюдков-соседей, намекающих на то, что я занимаюсь службой эскорта.

— А разве ты не этим занимаешься, хоть и не за деньги? — прерываю я его, не в силах остановить себя.

— Хейлз права, — вставляет Таша. — У тебя там был маленький бордель, в котором, мой друг, ты был и управляющим, и поставщиком услуг, — мы дружно хихикаем.

Он хмурится в ответ на наши злобные комментарии.

— Я рад, дамы, что вы находите это забавным, в то время как Рим в огне! — мы покатываемся от смеха от пафосных слов Яна. Он отмахивается и тут же озорно улыбается, продолжая свою драматичную историю.

— В итоге, она дала мне время до завтра собрать вещи и найти другое место. Честно говоря, возлюбленные мои дамы, я не думаю, что смогу спасти свою задницу из этого.

Меньше чем через секунду, Таша и Ян обменялись многозначительными взглядами, и уставились на меня.

— Что? — требую я, хмурясь. Когда они продолжают смотреть на меня, но уже щенячьими глазами, я начинаю качать головой. — О, нет. Ни за что.

Как удобно. Выпнуть Хейли.

— Это был лишь вопрос времени, красотка. Мы все это знаем, — голос Яна окрашен редкой смесью подбадривания и мольбы.

Ну… Дэниел уже дважды просил меня переехать. Это не секрет. И это будет лишь временным решением, ради помощи моему любимому другу плохишу-шлюшке в час нужды. Но нет, слишком быстро, я не могу. Это будет игрой с огнем, а последнее, что я хочу — обжечься рядом с Дэниелом. Мучительные последствия в этот раз станут моей погибелью.

— Хейлз, как я говорила раньше, несмотря на то, что ненавижу идею, что тебя не будет рядом, мне кажется, это единственно возможное решение в этой ситуации за такое ограниченное время, — Таша решительно смотрит на меня некоторое время. Ее губы растекаются в улыбке, и она продолжает. — В любом случае, мы же не ссылаем тебя в трудовое рабство в Сибирь. Ты переедешь к своему горячему чокнутому бойфренду, с которым сможешь трахаться целыми днями в вашем любовном гнездышке в Сиклифе.

Я отрицательно качаю головой. Для себя, я признаю, что для временного решения этот вариант очень подходит.

— Ребята, разве вы не видите, что это очень быстро? На всем этом огромная надпись «пиздец», — я скрещиваю руки на груди, добавляя визуальное усиление своей точке зрения. — «Быстро» — ключевое слово, — бормочу я. Они смотрят на меня, и прежде чем мы продолжаем разговор, нас отвлекает звонящий телефон Яна. Его плечи ссутуливаются, выражение лица меняется на что-то среднее между раздражением и меланхолией. Мы обмениваемся озадаченными взглядами и поворачиваемся к нему.

— Сэр… — отвечает он.

На это мы с Ташей одновременно беззвучно произносим: «его отец». Я кривлю рот, а она морщит нос, беспокоясь, что этот звонок не закончится ничем хорошим. Ян слушает, его щеки краснеют, и он уходит в коридор, полностью заведенный.

— Ты думаешь, он попросил его вернуться? — печально спрашиваю я Ташу. Внезапно на меня находит осознание всей тяжести проблемы Яна.

— Хейлз, серьезно, я надеюсь, что, во имя разбитого сердца этого парня, он этого не сделает.

Выражение ее лица копирует мое. Мы обе очень сильно волнуемся о нем, и весь цинизм испаряется.

— Я иду к нему, — тихо говорю я ей, и она кивает в знак поддержки. Мой бедный Ян. Он не показывает этого, но он гораздо более хрупкий, чем кажется, особенно, когда дело касается его семьи. Я иду за ним, он сидит в моей комнате с распахнутой дверью.

Дружеские подтрунивания в сторону, он заслуживает честного разумного объяснения моего отказа от этой идеи. Он должен понять причины, стоящие за моей упертостью перед этой проблемой, и что я не веду себя, как сука.

— Из всех людей, не тебе говорить со мной о должном поведении, семье и ценностях, папа.

Я съеживаюсь от пренебрежения в его голосе, когда он произносит слово «папа».

— Когда в последний раз ты выполнял свои брачные клятвы, а? — рычит он, затем слушает, усевшись на край моей кровати.

Увидев меня, он приглашает жестом зайти, его глаза пылают от злости. Он уже увидел меня, назад дороги нет. Поэтому я просто захожу и сажусь на другом конце кровати, мое сердце сейчас с ним. Я очень хорошо знаю длинную и ужасную историю Яна и его отца: Ян официально открылся в довольно раннем возрасте. Я содрогаюсь внутри. Ян отбросил свою комфортную жизнь, осознанно отказавшись от трастового фонда, чтобы постоять за свои убеждения. В тот день я восхищалась и гордилась им, как никогда.

— Я не хочу, чтобы мне лгали. Я хочу быть любимым за то, кто я, не только за внешность, — расстроено выдыхает он. Я смотрю, как его красивые черты приобретают мучительные и обманутые краски.

— Знаешь, если бы ты просто отбросил свои предрассудки, то мог бы увидеть, что то, что внутри меня, не настолько отвратительно, как ты думаешь, — он шумно выдыхает. — Пора тебе отложить предрассудки и невежество, и увидеть своего единственного сына таким, какой он есть на самом деле. Не постыдного грешника, которым ты его выставил. Можешь даже быть толерантным к тому, что выяснишь.

В уголках моих глаз появляются слезы от этих слов, пропитанных таким мучительным удрученным тоном. Я с трудом сглатываю комок, образовавшийся в моем горле. Я должна быть сильной для него, в отличие от его семьи. Мы будем его опорой.

Как этот человек может отвергать и ранить своего собственного ребенка, особенно такого красивого, как Ян. Просто абсурд. Мне кажется, его отец — единственный известный мне человек, не считающий Яна особенным. Ян — добрейший, замечательнейший человек из всех, кого я встречала в жизни. Я готова вырвать телефон у него из рук и высказать его отцу все мои нецензурные мысли.

Я продолжаю смотреть на мрачное выражение лица Яна, пока он слушает, его тело напряжено. Почти истощенно он отвечает:

— Тогда, как обычно, я могу быть уверен, что ты продолжишь разочаровываться во мне. Я не могу положиться на своих собственных родителей.

Знакомый глубокий выдох, признающий поражение сломленного ребенка, завершает звонок. И знаю, даже уверена, что я быстро соберу сумки и позволю Яну занять мое место в квартире. Бросив телефон на кровать, он поворачивается ко мне и смотрит со смесью скромности, хрупкости и отчаяния. Его глаза — пара идеальных изумрудов, такие прекрасные, как зеркало души.

Моему личному шаману необходимо лечение.

— Красавец.

На самом деле. Хочу закричать во все горло в не слышащие уши его отца.

Он награждает меня усталой улыбкой, затем трет руками лицо.

Я хочу, чтобы он снова посмотрел на меня, и говорю:

— Я собираюсь упаковать сумки, а ты останешься здесь столько, сколько нужно.

— Хейлз, тебе не нужно так делать только из-за услышанного.

— Мне не нужно, я знаю, — я удерживаю его взгляд, пытаясь передать свою уверенность. — Я хочу, — выделяю каждое слово. — Кроме того, как я могу устоять перед круглосуточным доступом к моему изумительному парню? — я пытаюсь улучшить ему настроение. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя еще хуже. Его губы изгибаются немного, но этого хватает для легкой, почти незаметной улыбки. — Эй, мы оба знаем, что ты сделал бы то же самое для меня, — я толкаю его в плечо и улыбаюсь.

Ян искренне смотрит на меня и говорит:

— Я бы отдал тебе свою комнату за возможность трахаться с Дэниелом круглые сутки, даже не моргнув глазом, — его озорство, наконец, вернулось.

— А вот этим, я не делюсь, — ворчу я на него, изображая обиду. — Итак, Мальдивы, — добавляю я, зная, что это еще больше поднимет его настроение. Его обычная улыбка в один мегаватт вернулась.

— Еще бы, — он смачно чмокает меня в губы и крепко обнимает.

После недолгой оживленности, он будто вспоминает свой разговор с отцом, торжественность появляется на его лице, и он обнимает меня одной рукой за плечи. Склонив на бок свою голову, он говорит:

— Знаешь, Хейлз, с детства до зрелости нам проповедуют, что семья — самая важная вещь в жизни. Но я говорю, к черту это, все зависит от семьи. Для меня это, конечно, не семья, в которой я родился... Это вы. Ты, я и Таша, — я смотрю на него с теплой улыбкой. — Иногда вас, ребят, слишком много, настолько, что я готов вас задушить. А есть время, когда вы переворачиваете мой мир, и я даже не могу сказать вам, как сильно люблю вас. И несмотря ни на что, я знаю, что могу положиться на вас, и что вы любите меня, не задавая вопросов, и в любое чертово время.

Моим ответом принятия и согласия становится поцелуй в щеку и крепкое объятие, показывающее любовь, защиту и решительность.