Она казалась старше. Были ли виной тому белила и румяна, скрывавшие смешные веснушки, или то, что брови ее были выщипаны и подведены китайской тушью, или само лицо, на котором утвердилось выражение чуть изумленного высокомерия? Еще не отросшие волосы девушки были тщательно скрыты под головным убором в виде высокого раздвоенного посередине каркаса из серебряной проволоки, обтянутого тонкой, расшитой золотыми узорами тканью, спускающейся на спине немного ниже плеч и унизанной по краям рядами мелкого жемчуга. Длинная, как стебель, шея изящно несла горделивую головку.

Анна прошла. Отороченный мехом шлейф ее зеленого с золотыми цветами платья несли два пажа. Мимо Филипа проходили еще какие-то люди, но он стоял, ничего не замечая, глядя ей вслед. Могло ли быть у него что-либо общее с этой высокородной леди? Разве мог он ожидать, что обнаружит в ней столь разительную перемену? Когда-то он сказал: «Я мечтаю увидеть вас, Анна, в окружении блеска и величия». Так и случилось. Отчего же теперь так больно?

«Она не могла так измениться за несколько дней. Значит, все это было всегда, а я – жалкий слепец. А любовь? Просто игра молодого зверька, пробующего свои силы?»

Но какой-то иной голос в нем говорил: «Нет, неправда. Ее всю жизнь готовили к трону. И теперь она просто вспомнила все, чему ее учили».

Рыцарь, сдерживая обуревавшие его чувства, глядел перед собой невидящим взором. Тем временем мимо проплывали курящиеся ладаном сонмы духовенства с крестами и реликвиями, советники парламента, члены университета, купеческий прево и муниципальные советники. Все они казались Майсгрейву призраками. Толпа вокруг тоже приутихла. Жадное любопытство отчасти насытилось, и теперь ждали лишь одного: когда немногим желающим будет дозволено проникнуть в собор, дабы лицезреть венчание. Дерзкие школяры и оборванцы уже занимали места около собора, карабкались на карнизы, чтобы оттуда все рассмотреть подробно.

Его толкали, но Филип не замечал этого. Внезапно толпа ринулась вперед, увлекая его за собой. Его буквально внесли под высокий портал Нотр-Дам. Раненое плечо нестерпимо заныло, и Филип едва не вскрикнул от боли. Но тут несший его людской поток остановился, удерживаемый королевскими гвардейцами, выставившими пики. Филип, однако, оказался внутри собора, в золотисто-розовом свете, проникавшем сквозь цветные витражи. Воздух дрожал от мерцания свечей. Стройные ряды колонн поддерживали аркады верхних галерей, тянувшихся вдоль всего центрального нефа. Далеко впереди сиял алтарь, а перед ним – две коленопреклоненные фигуры, над которыми возвышалась могучая фигура кардинала Бурбонского, увенчанная митрой.

Однако Майсгрейва это не занимало. Он искал глазами Анну и наконец увидел ее. Она стояла на хорах центрального нефа; вливавшийся в окно свет окутывал ее нежным сиянием. Руки Анны были сложены на груди. Кисти обвивало золотистое кружево. Лицо ее было сосредоточенным и одухотворенным, оно дышало целомудрием, словно никогда – ни в помыслах, ни в сердце – не рождался у нее дерзновенный план отринуть богатство и знатность и бежать на край света с простым рыцарем.

В этот миг кардинал провозгласил венчающихся мужем и женой. По толпе пронесся вздох. Началась торжественная месса. Сквозь клубы ладана многоголосый хор певчих звучал мощно и величественно. Пробравшись в боковой неф, Филип отчетливо видел, как Анна поднялась с колен, опершись на руку принца, ее лицо, обращенное к Эдуарду, улыбалось, глаза сияли. Что ж, для него, Филипа, все кончено. На какое чудо он, собственно, надеялся до последней минуты? Пробравшись сквозь толпу, он покинул Нотр-Дам и побрел прочь.

Несколько часов минули как в тумане. Майсгрейв стремился оказаться подальше от празднества, от всех этих нескончаемых пантомим, пасторалей и состязаний, что развернулись в городе. Он зашел в скромную церквушку близ Сент-Антуанских ворот и долго молился, пока не почувствовал некоторого облегчения. К семи вечера Филип оказался у все еще украшенного коврами моста перед Лувром. Здесь толпилось множество горожан, глазевших на окна дворца, откуда доносилась музыка. Не прошло и нескольких минут, как подле него появился паж в ливрее дома де Кревкеров.

– Рыцарь Филип Майсгрейв? Прошу вас следовать за мной.

Видимо, граф сдержал слово и подготовил встречу с Уорвиком.

Поспешая за пажом, Майсгрейв миновал подъемные мосты и внутренние дворы Лувра. В одном из них толпились шотландские стрелки короля Людовика – его личная гвардия. Рыцарь приметил их еще утром на площади перед Нотр-Дам, где они двигались шеренгами по обе стороны блистательной процессии. Их отличали круглые шапочки горцев, увенчанные пучками перьев, и широкие, расшитые королевскими лилиями камзолы поверх доспехов. Шла смена караула, движения стрелков были точны и красивы, а лица исполнены чувства собственного достоинства.

Филип угрюмо глядел на шотландцев. Он слышал их говор и невольно хмурился. Для него, жителя Пограничья, они и здесь оставались врагами, ибо с молоком матери он впитал убеждение, что где шотландцы – там опасность.

Однако этим явно не было до него никакого дела. Они лишь мельком оглядели просто одетого воина с дорогим мечом, спешившего за бургундским пажом, и принялись что-то оживленно обсуждать. Филип вместе со своим юным провожатым вошел в узкую дверь, за которой оказалась винтовая лестница. Еще несколько стрелков повстречались ему на пути, и он опустил глаза, чтобы взглядом не выдать себя. Внезапно на повороте лестницы один из них преградил ему дорогу. Филип видел лишь ноги в стальных поножах и набедренниках. Скрипнув зубами, он вынужден был посторониться, ибо сознавал, что если столкнется с шотландцем, то по укоренившейся привычке немедленно схватится за меч.

Шотландец не спеша обошел его, спустился на несколько ступеней и остановился. Филип готов был поклясться, что ощущает, как тот буравит его взглядом, но не оглянулся. Он прошел через анфиладу высоких покоев с мозаичными полами и узкими, забранными решетками окнами. В простенках пылали канделябры, всюду сновали толпы слуг, несших кувшины с винами и блюда, на которых, словно живые, покоились фазаны и бекасы, молочные поросята, обложенные зеленью и жареными каштанами, огромные рыбины, из пастей которых торчали завитки салата. По замковым переходам разгуливали рослые псы. Где-то открылась дверь, донеслись звуки музыки и взрывы смеха. Паж вел Филипа все дальше. Они миновали длинную галерею, и в обширном пустынном покое паж попросил рыцаря подождать.

Майсгрейв огляделся. В нише окна укрылись, хихикая, две молоденькие фрейлины в остроконечных колпачках. Они с любопытством разглядывали этого красивого воина и перешептывались. В дальнем конце покоя помещался выложенный мрамором бассейн, и рыцарь подошел к нему. Бассейн был овальной формы, неглубок, дно его покрывали водные растения, среди которых скользили красные длиннохвостые рыбки. Из пасти каменной химеры с тихим журчанием сбегала струйка воды.

Внезапно за его спиной раздались быстрые шаги и бряцание доспехов. Рыцарь оглянулся – вошедший оказался шотландским стрелком в голубом камзоле. Брови Филипа удивленно приподнялись. Он выпрямился.

– Так ты узнаешь меня! – язвительно сказал шотландец. – Значит, и я не ошибся. Бог свидетель, я признал тебя тотчас, хотя никак не ожидал встретить тебя здесь, английский пес, при дворе Людовика Французского!

Перед ним был Делорен, давний враг Майсгрейва, из рода Баклю, с отрядами которого Филип часто и жестоко бился у себя в Чевиотских горах.

– Ты помнишь наш последний поединок, Бурый Орел? – спросил Делорен, и недобрая улыбка змеей скользнула по его губам.

– Не забыл. Ты с людьми лорда Баклю пытался угнать мой скот.

– А ты перед этим сжег наши деревни.

– Если мы и дальше будем обмениваться долговыми расписками, то просидим до утра.

– Я не болтать с тобой пришел, а биться. Ведь это из-за тебя я стал изгоем и вынужден был скитаться, пока не поступил на службу к королю Людовику.

– Что ж, ты, видно, обрел наконец теплое местечко. Ты выглядишь франтом, а не голодранцем, как тогда, когда угождал Баклю.

Делорен хищно улыбнулся. Его рыжеватые усы свисали до подбородка, из-под низкой челки светились светло-серые, налитые ненавистью глаза.

– Ты, наверное, думал, что в том поединке уложил меня?

– Да, но теперь сомневаюсь.

– Что ж, я все-таки выжил. Монахи Мелрозского аббатства выходили меня. Но я поклялся отомстить.

– Видимо, для этого ты и забрался так далеко. Надо думать, в стенах Мелроза тебе было откровение, что когда-нибудь попутный ветер занесет меня под своды Лувра.

Лицо Делорена исказила гримаса ярости.

– Хватит болтать! Я сказал, что хочу биться!

Шотландец выхватил меч. Его атака была молниеносной, и Филип едва успел уклониться.

– Ты спятил, Делорен. Мы в королевском дворце!

Его голос звучал ровно, и это окончательно взбесило шотландца.

– Защищайся, ублюдок, и пусть черти вздернут тебя на кишках твоей матери!

Теперь и глаза Майсгрейва сверкнули, и, когда Делорен сделал новый выпад, он обнажил и свой клинок.

Фрейлины у окна завизжали и кинулись прочь. Эти двое наверняка обезумели, если в королевских покоях схватились за мечи!

Делорен был недюжинным бойцом, и Филип знал это уже давно. В прежние времена им не раз приходилось скрещивать мечи среди холмов и болотистых низин Чевиота. Он уважал этого шотландца как достойного противника и ненавидел как злейшего врага. Он действительно имел основания считать, что убил Делорена в схватке, однако вскоре до него стали доходить слухи, что тот не только выжил, но даже пытался вновь вернуться на службу к лорду Баклю. Впрочем, последний на сей раз отказался от его услуг, и с тех пор о шотландском рыцаре не было никаких известий.

Делорен беспрерывно атаковал. Филип вновь почувствовал, какой это мастер меча. Удары сыпались за ударами, и Майсгрейв едва поспевал парировать их. К тому же раненое плечо мучительно ныло. Он увернулся от нацеленного в его голову удара, отразил второй выпад и едва не застонал от боли. Приходилось обороняться и отступать. Отбивая неистовые атаки, он шагнул в оставленную фрейлинами открытой дверь. Он не видел того, что творилось вокруг, сосредоточив все внимание на действиях шотландца. Заметались, забегали какие-то фигуры. Меч Делорена отразил пламя светильников и с размаху перерубил какие-то пестрые драпировки. Филип, улучив момент, сделал выпад. Противник уклонился, воспользовавшись резным поставцом, который тут же был искрошен в щепы мечом Майсгрейва. Слышался звон поваленных треножников со свечами, грохот тяжелой мебели. С высоких колонн сыпались осколки мрамора. Продолжая сражаться, воины оказались в новом покое. Внезапно рядом с ними раздался громовой голос:

– Именем короля, остановитесь!

Все еще тяжело дыша, они опустили мечи. Их окружила вооруженная стража. Тяжело ступая, вперед вышел закованный в латы воин.

– Сэр Тристан, – шагнул к нему Делорен. – Этот человек – шпион Эдуарда Английского и бургундцев. Я сам видел, как паж в ливрее графа де Кревкера привел его во дворец через боковой вход.

– Это ложь! И вы, господин Тристан, это знаете, так как сами проводили меня вчера ночью в Бургундский отель.

Мрачное лицо Тристана Отшельника с тяжелой челюстью и сумрачными глазами оставалось безучастным.

– Мне безразлично, кто есть кто. Вы посмели обнажить оружие в Луврском замке во время королевского празднества. Взять обоих!

Королевские гвардейцы приблизились. Майсгрейв, поразмыслив минуту, нехотя протянул свой меч. Сейчас ему могло помочь только вмешательство де Кревкера, и он с надеждой поискал его глазами. В зал стеклось немало нарядных гостей, привлеченных шумом, но рослой фигуры бургундца нигде не было видно.

Между тем Делорен отступил на пару шагов и с вызывающим видом швырнул меч в ножны.

– Вы забываетесь, господин Тристан. Или вы запамятовали, что шотландцы его величества обладают особыми привилегиями и отдавать приказы об их аресте может лишь сам государь?

– Меч! – рявкнул Тристан Отшельник. – Я отведу тебя к королю, и пусть он сам судит стрелка, который, вместо того чтобы охранять своего монарха, устраивает бесчинства во дворце.

– Минуту, куманек, – раздался из-за его плеча негромкий хрипловатый голос.

Придворные расступились, и появился сам Людовик Валуа.

Заложив большие пальцы за широкий пояс, он неторопливо приблизился. Рядом с невысоким, но широким в плечах Тристаном и рослыми воинами он казался особенно тщедушным. Он уже сбросил шелковую мантию, на голове его была простая войлочная шляпа, украшенная спереди незатейливой серебряной пряжкой. Пронзительные черные глаза не мигая смотрели в лицо Майсгрейву. Какое-то время и рыцарь не отрываясь глядел на короля, затем опомнился и отвесил ему глубокий поклон. Людовик повернулся к шотландцу:

– Так ты, мой славный Делорен, утверждаешь, что этот человек – шпион короля Эдуарда Английского?