Джулия Лонг - Очаровательная скромница

– Возможно, вы делитесь со мной своими мыслями, поскольку понимаете, что это безопасно? Я безопасна?

«Я никто. Я не осмелюсь сплетничать. И скоро я уеду из этой страны».

Феба не думала, что так и есть. Ей хотелось услышать его реакцию на эти слова.

Маркиз медленно поднял голову. Она скользнула взглядом по правильному профилю и поняла, что никогда его не забудет.

Когда же Джулиан заговорил, его голос звучал тихо и задумчиво.

– Вы не безопасны, мисс Вейл.

Что он имеет в виду? Слова растревожили ее – так камень, упавший в воду, вызывает на доселе гладкой поверхности рябь. В них было обещание и предостережение, легкое недоумение и горькая ирония.

И поскольку, несмотря на всю неопределенность и разделяющую их пропасть, и мужчина и женщина в душе были бродягами, их улыбки были одинаковыми – медленными и чуть ироничными.

Феба покачала головой. С удивлением или отчаянием – она сама не знала.

Пространство между ними, совсем небольшое и, в то же время, бесконечно далекое, в мгновение ока наполнилось смыслом. И оба поняли, что они должны немедленно заключить друг друга в объятиях.

Но в этот самый момент заиграла музыка, и Феба испуганно отпрыгнула.

– Я пойду внутрь и послушаю ее там, – пробормотала она. – В конце концов, я не бросала синьору Ликари. А ее голос завораживающе красив. К тому же он громкий. Так что вы будете точно знать, когда можно вернуться. Когда она замолчит.

Маркиз вздохнул. По непонятной причине ему было жалко исчезнувшего волшебства момента.

– Она останется в этом доме на ночь?

– Ну вряд ли хозяева отправят знаменитое на весь мир сопрано на ночлег в «Свинью и свисток». Но, насколько я поняла, у нее назначена встреча в Лондоне, так что она уедет очень скоро, возможно, даже сегодня вечером.

– Может быть, мне стоит переночевать в «Свинье и свистке»?

– Уверены?

Джулиан ухмыльнулся, словно маленький шаловливый мальчик. Феба подумала, что, вероятно, он тоже почувствовал облегчение, когда чары развеялись.

Как долго она отсутствовала? На протяжении одной арии, это точно. Насколько длинна эта ария? Кто знает? Теперь Феба почувствовала панику, а у паники, как известно, длинные и острые когти. Она стиснула в руках шаль Лизбет.

– Лизбет, наверное, дрожит от холода. Мне… я…

Она развернулась на каблуках и бросилась бежать. На бегу она прислушивалась к звуку своих шагов, и ей казалось, что кто-то бежит следом.

«Только мои собственные желания», – подумала она и, как в мелодраме, вздохнула.

Феба была уже почти у двери, когда позади послышался голос.

– Где в Лондоне, Шехерезада?

Она остановилась, решая, что ответить. Маркиз спрашивал, где она родилась.

– Севен-Дайалс.

Подумайте об этом здесь, в темноте, лорд Драйден.

– И за вами подарок, – добавила она.

С отчаянно бьющимся сердцем Феба скрылась в доме.

Она не вполне понимала, на каком свете находится, пока не ворвалась в дом. Феба так спешила вернуться к гостям, что несколько раз поскользнулась на скользком мраморе. На подходе к музыкальному салону она намеренно замедлила шаги, выпрямилась, расправила плечи и пошла, аккуратно ставя одну ногу точно перед другой. Да, именно так должна передвигаться уважаемая школьная учительница, платная компаньонка юной хозяйки дома – все равно что идешь по натянутому канату.

Маркиз тоже должен так ходить?

Она с любопытством заглянула в салон в надежде увидеть знаменитую певицу. Синьора София Ликари стояла рядом с фортепиано, положив одну руку на его блестящую черную крышку. Создавалось впечатление, что фортепиано – прирученный ею зверь, который замер в ожидании очередной команды хозяйки. Сама певица напоминала тигрицу: роскошная копна золотисто-каштановых волос была собрана на затылке и удерживалась блестящими заколками; платье плотно облегало великолепную фигуру. Тонкая талия. Миндалевидные глаза с длинными ресницами полуприкрыты, голова откинута назад, и голос… о, что это за голос!

Ожерелье у нее на шее было столь же изящным, как нагрудная пластина сурового воина-викинга.

Оно не было похоже на драгоценность, которую выбирал маркиз. Его бриллианты были бы очень дорогими, изысканными и ослепительно сверкающими. Вероятно, эта дама уже нашла себе нового покровителя. По правде говоря, синьора Ликари не была похожа на женщину, способную швыряться коробками для сигар, если ее гордость оскорблена. Ее чувство собственного достоинства – то же самое можно сказать и о маркизе – было очевидно всем. И в ней было еще что-то – Феба видела это совершенно отчетливо. София Ликари всем своим видом объявляла миру: «Я не такая, как все; я не обычный человек; и вы, простые смертные, в подметки мне не годитесь».

Но маркиз тоже не был обычным человеком. Даже богиня, подобная этой, не устояла бы перед ним.

«Будь он моим, я бы тоже не смогла легко смириться с его утратой».

В одном Феба была твердо уверена. Она поняла это по тому, как маркиз говорил о своей бывшей любовнице. Он никогда по-настоящему не принадлежал Софии Ликари. Феба знала это так же точно, как то, что солнце встает на востоке, а у нее на носу, если присмотреться, можно заметить веснушки.

«Потому что он предназначен для меня».

Она с шумом выдохнула, словно пытаясь выдуть из головы опасную нелепую мысль.

Феба принялась с интересом разглядывать аудиторию. Потом она поделится впечатлениями с Постлетуэйтом. Она расскажет, как выглядит сотня красиво одетых людей, тихо сидящих в расставленных рядами не слишком удобных креслах, как горят их щеки от восторга – или, может быть, от жары. Лорд Уотерберн крепко спит. Его голова откинута назад, руки скрещены на груди, рот открыт – храпит, наверное. Джонатан Редмонд и лорд Аргоси сидят в заднем ряду и только делают вид, что со всем вниманием слушают пение. Их руки все время двигаются. Феба решила, что они тайком играют в карты. Да, несомненно. Вот в руке у Джонатана мелькнула фунтовая банкнота.

Ее грозные хозяева – Джосайя и Фаншетта Редмонд сидят в первом ряду. Их внимание приковано к певице.

Джосайя взял руку жены и положил себе на колено.

Феба была очарована этим жестом. Интересно, это сделано для гостей, или он действительно настолько тронут восхитительной музыкой, что захотел взять за руку свою потрясающе красивую и столь же грозную супругу? Слишком уж человеческий жест для такого мужчины.

Лизбет подалась вперед и, судя по всему, забыла обо всем. Фебу, стоящую в дверях, она не заметила. Феба грустно улыбнулась. Ей понравилась увлеченность Лизбет музыкой. Но, увы, сколько бы она ни смотрела на нее, та не выглядела менее красивой и привлекательной или не подходящей как нельзя лучше на роль супруги маркиза.

Или менее твердой в своей решимости стать его супругой. Она сжимала в руках веер, словно это был сам маркиз.

Ария завершилась высокой нотой – синьора Ликари сумела сделать звук бесконечным. У нее не легкие, а кузнечные меха, восхищенно подумала Феба.

Когда аудитория взорвалась аплодисментами, синьора Ликари царственно склонила голову.

Феба воспользовалась этой возможностью, чтобы проскользнуть в комнату и занять свое место рядом с Лизбет. Усевшись, она вложила в руки Лизбет шаль. Та машинально взяла свою вещь, все еще не сводя восхищенного взгляда с синьоры Ликари. Пожалуй, она была слишком поглощена музыкой, чтобы заметить длительное отсутствие маркиза.

– Спасибо. Ты слышала ее, Феба? Разве это не чудо?

– Я никогда в жизни не слышала ничего более прекрасного, – совершенно искренне сказала Феба. – Спасибо, что пригласила меня. Я могла бы прожить всю жизнь, и так и не услышать ничего подобного.

В любом случае, она никогда не забудет этого визита.

Лизбет повернулась к ней. На ее красивом личике отразилось удивление, потом нерешительность, которая, в конце концов, сменилась доброжелательностью.

– О, Феба, я так счастлива, что смогла поделиться этим…

Ее лицо неожиданно стало озадаченным.

Она заморгала, поднесла шаль к носу, а потом снова медленно опустила на колени.

После чего резко подалась к Фебе и понюхала ее волосы.

Феба отпрянула.

Лизбет нахмурилась, словно не зная, что сказать.

– Феба!

– Боже мой, что не так, Лизбет?

– От тебя пахнет… сигарным дымом! – Последние слова она произнесла с упреком и понизив голос.

Господь милосердный!

Феба моментально ощутила свинцовую тяжесть в животе. На время утратив дар речи, она уставилась на Лизбет.

Та тоже не сводила с нее потрясенного взгляда. Ее глаза светились надеждой, как у ребенка, который ждет заверений, что под его кроватью нет никаких чудовищ.

Феба хотела заговорить. Очень хотела. Она уже придумала несколько вполне правдоподобных объяснений, вот только ступор, вызванный ужасом и чувством вины, не желал отпускать ее. Губы напрочь отказывались двигаться.

– Это не Феба, а я. – Джонатан наклонился над ее стулом так неожиданно, что обе девушки вздрогнули. – Это от меня пахнет сигарным дымом, ты, гусыня! Неужели не ясно, что Феба просто не может себе позволить сорт сигар, который все мы курим.

Да, конечно же, он поддразнивал их. Это было видно по насмешливому блеску его глаз. Но потом Феба заметила, как его взгляд на мгновение задержался на ее перчатках, и на лице промелькнуло что-то… удивление? Она не сумела точно определить, выражение слишком быстро исчезло. А потом он снова взглянул на нее – само воплощение благожелательности.

Феба еще не окончательно пришла в себя, но сумела выдавить улыбку. Правда, она подозревала, что улыбка получилась кривой, но… Отрадно уже то, что ее губы снова двигаются.

– Наверное, ты прав, – буркнула Лизбет и снова принюхалась. – От тебя действительно здорово воняет. – Она наморщила носик, еще раз понюхала шаль, нахмурилась и стоически решила все же набросить ее на плечи.

Джонатан помог ей – настоящий джентльмен. И вопрос о сигарном дыме был закрыт.

А когда он посмотрел на Фебу, на его лице не отразилось ничего, кроме разве что… задумчивости… и… неужели симпатии? Странно, она никогда не считала Джонатана Редмонда проницательным человеком, способным на сложные чувства.

Но потом вспомнила, как Джосайя Редмонд взял жену за руку. И подумала, что маркиз всю жизнь ходит по натянутому канату. Она никогда не сомневалась в своей интуиции. Ведь она так часто – почти всегда – оказывалась правой. И только теперь со смятением поняла, что на самом деле не знает ничего. Каждый человек видит в другом лишь то, что тот позволяет ему увидеть, и на основании явно недостаточных знаний делает свои выводы. Иными словами, каждый человек видит другого сквозь призму собственных представлений.

«Разве люди действительно знают друг друга?»

Снова послышалась музыка. Феба и сигарный дым тут же были забыты. Лизбет сцепила руки под подбородком и слегка улыбнулась. Почему-то эта поза показалась Фебе отрепетированной перед зеркалом.

Когда синьора Ликари снова запела, Фебе показалось, что волшебные звуки заставляют петь ее сердце. Она склонила голову и осторожно понюхала рукав своего платья в надежде, что он пахнет сигарным дымом. Это значило бы, что ее платье пахнет им.

Она закрыла глаза, на мгновение поддавшись слабости, и представила на своих плечах его сюртук, согревающий и защищающий ее. Почему защищающий? Да просто потому, что принадлежал ему.

Церковные колокола еще не звонили, да и солнце еще не встало – небо только слегка порозовело, а мистер Постлетуэйт уже открыл свой магазин и приготовился сделать первый глоток утреннего чая. В это время звякнул дверной колокольчик, и на пороге магазина возник лорд Глубокие Карманы.

Постлетуэйт мельком глянул в окно. Сегодня, увы, высокородный аристократ был без кареты, которая могла бы объявить всему миру о его визите в магазин и привлечь толпы любопытных, которым обязательно потребуется купить хоть что-нибудь там, где сделал покупку сам лорд Драйден. Вместо этого у двери магазина беспокойно переступал с ноги на ногу огромный черный конь, шерсть которого блестела так же, как сапоги хозяина. Постлетуэйт предположил, что маркиз предпочел прибыть инкогнито.

Он поставил чашку на блюдце, встал и поклонился.

– Счастлив видеть вас снова, милорд. Надеюсь, леди понравился ваш подарок?

– Уверен, что ей понравился подарок, так что я вам чрезвычайно признателен за помощь, мистер Постлетуэйт.

Хозяин магазина был чрезвычайно польщен представившейся возможностью поговорить с аристократом вот так… запросто…

– Могу я вам помочь выбрать что-нибудь еще, милорд? У нас есть отличные мужские перчатки.

Опять перчатки! Джулиан мог побиться об заклад, что заметил проблеск насмешки в глазах собеседника.

И произнес слова, которых боялся. Но справиться с импульсивным побуждением оказалось невозможно. Да и трусом он не был.