Глаза Фебы метнулись влево, потом вправо. После чего она украдкой поприветствовала его!

Джулиан ухмыльнулся.

Лизбет всего этого, конечно, не заметила, ни минуты не сомневаясь, что все его улыбки предназначены только ей, благосклонно улыбнулась и царственно склонила головку.

Этот жест вызвал всеобщее оживление. Все хотели знать, кого она одарила своим вниманием.

Джулиан отчетливо услышал шорох шелка и муслина – словно легкий ветерок прошелся по пшеничному полю. Ему даже показалось, что он слышит треск суставов. Женщины, не исключая почтенных матрон, изо всех сил тянули и выворачивали шеи, чтобы взглянуть на него. О, сколько любопытных глаз. Джулиан привык к всеобщему вниманию, но в данном случае он не мог подавить улыбку, не смутив Лизбет.

По природе он не был смешливым. Когда он улыбался, окружающие облегченно вздыхали или начинали лебезить перед ним. Вряд ли стоит давать обществу основания думать, что ему легко угодить. Не приведи господь, кто-то решит, что он склонен к смеху без причины. Только не это.

Он решил, что лучше всего превратить свою улыбку в нечто вроде знака благоволения. Он повернул голову – наверное, так же стражники поворачивают фонари на берегу в поисках контрабандистов. В луч его благосклонной улыбки попали Джосайя, Фаншетта и Джонатан Редмонды. Джонатан передернулся и явно удивился.

Феба опустила голову. Джулиану показалось, что она прилагает отчаянные усилия, чтобы не рассмеяться.

Наконец, все взгляды снова обратились на красивого викария. Все же они не видели его целую неделю.

Нового викария Пеннироял-Грин звали Адам Силвейнус. У него был хорошо поставленный голос, словно специально созданный для этой деятельности – одновременно успокаивающий и оживленный, властный и уверенный. И заговорил он об… алчности.

Далеко не один прихожанин почувствовал себя неуютно, уверенный, что викарий обращается лично к нему. Но в то же время ему все прощали, поскольку именно он был объектом, которого вожделели многие дамы.

Маркиз чувствовал себя вполне уютно. Его взгляд был прикован к шляпке. Его буквально заворожили несколько дюймов тонкой шейки, видной между кружевом воротника и краем соломенной шляпки. Ничего более манящего он не видел никогда в жизни. Он мог думать лишь об одном: что почувствует, когда прижмется к этой шейке губами, коснется языком шелковистой кожи, заметит, как ее руки покрываются гусиной кожей, а соски твердеют…

Вряд ли такие мысли уместны в церкви. И тому есть вполне реальные физиологические причины. Маркиз подвинулся на скамье сначала в одну сторону, потом в другую. Удобнее не стало. Тогда он вздохнул и сконцентрировал внимание на Редмондах.


Было решено (Лизбет, естественно), что все гости после службы отправятся на долгую, полезную для здоровья прогулку, захватив с собой альбомы для рисунков, и сделают несколько набросков очень живописных руин, расположенных неподалеку, после чего вернутся домой, где и позавтракают с большим аппетитом. Лизбет втайне думала, что выглядит еще красивее, когда ее щечки покрыты здоровым румянцем, и, конечно же, была права. Разрумянившись, она действительно становилась еще прелестнее.

Мужчины отнеслись к прогулке для здоровья без особого энтузиазма. Их больше привлекла возможность подстрелить какую-нибудь дичь. Поэтому все собрались на лужайке в ожидании Джулиана, который ушел домой, и теперь неторопливо возвращался к ним. Рядом с ним трусило какое-то существо, при ближайшем рассмотрении оказавшееся собакой. Очень толстой собакой.

Когда они подошли, стало ясно, что собака к тому же очень старая. У нее были огромные водянистые глаза и седая шерсть вокруг пасти.

– Что это? – подозрительно осведомился Аргоси.

– Собака, – с вызовом заявил Джулиан.

– Ну, это вряд ли можно назвать собакой. У нее зубы-то еще остались? Она же не добежит до дичи. А если и добежит, то не удержит в зубах… или что там у нее есть.

Собака взглянула на Аргоси глазами, полными скорби.

Джулиан тоже смотрел на пса с большим сомнением.

– Она, похоже, уже давно наслаждалась заслуженным отдыхом, Джулиан. Зачем ты ее побеспокоил?

– На охоту нормальные люди ходят с собакой, – заупрямился Джулиан. – У отца есть свои собаки, но он тоже отправился на охоту, с соседями. Значит, мы можем рассчитывать только на эту. Нам нельзя без собаки. Как иначе мы сможем спугнуть дичь?

Джулиан пожал плечами.

– Прекрасно. Если у нас есть только эта собака, будем надеяться, она удивит нас своими талантами.

И компания тронулась в путь. Они шли по очень красивому лесу, который становился все гуще и гуще. И поскольку осенний день был ясным и теплым, никто не жаловался. Тишину нарушала только оживленная болтовня Лизбет, перемежающаяся краткими репликами Драйдена, считавшего своим долгом показать, что внимательно ее слушает. Следует отдать ему должное, реплики всякий раз выходили весьма уместными, хотя он не мог бы повторить, что говорила Лизбет, поскольку был занят созерцанием шляпки и спины мисс Вейл.

Жалобы начались, когда лес стал заметно гуще и выяснилось, что Лизбет, судя по всему, сбилась с курса и точно не знает, где находятся ее любимые руины. Одновременно оказалось, что Уотерберн, Аргоси и Джонатан проявили излишний оптимизм, захватив с собой ружья, поскольку собака вовсе не собиралась поднимать дичь. Она мирно трусила по тропинке, а дичь, вероятно, спокойно наблюдала за ней и посмеивалась.

Тропинка стала еще уже, теперь по ней идти рядом могли только два человека, и когда Лизбет и Джонатан стали громко спорить относительно выбора направления, Джулиан уступил свое место и пошел рядом с мисс Вейл.

Некоторое время стояла тишина.

Но на губах Фебы нельзя было не заметить таинственной, проказливой и очень довольной улыбки.

– Мне нравится ваша шляпка, мисс Вейл, – наконец сказал Джонатан.

– Да? Она совсем новая, вы же знаете.

– Вряд ли новая. Мне дали понять, что некая молодая леди едва не проглядела в ней дыру до того, как я ее купил. Вам повезло, что она не пострадала.

Феба улыбнулась.

– То же самое можно сказать и о вас, милорд. На вас всегда устремлено так много горящих глаз.

Джулиан засмеялся. Лизбет, шедшая впереди, повернула головку и одарила его загадочным взглядом сквозь полуопущенные ресницы. Джулиан вспомнил, что именно такой взгляд мисс Вайолет Редмонд отрабатывала на своих поклонниках. Впрочем, взгляд был действительно хорош. Джонатан машинально улыбнулся, и девушка снова отвернулась, довольная полученным знаком внимания.

В этот момент он обнаружил, что Феба почти скрылась из виду за деревом. Вероятно, ему не следовало уделять ей столь явное внимание. Однако он нервничал по совершенно другой причине.

Немного помедлив, он все-таки задал вопрос, ответа на который опасался.

– Но эта та самая шляпка?

Несколько мгновений, последовавших перед ее ответом, показались ему бесконечными.

– Та самая.

Джулиан молча кивнул. Он испытывал большое облегчение, был очень обрадован и слишком смущен, чтобы говорить. Он всего лишь хотел посмотреть на нее в шляпке. Собственные чувства и желания сбивали его с толку, раздражали и заставляли нервничать.

– Скажите, лорд Драйден, она мне идет?

Она флиртует с ним. Внезапно Джулиан почувствовал мучительную боль. В этот момент он был, как никогда, уязвим и смущен.

– Не знаю, – раздраженно буркнул он. – Она должна изменить вашу внешность в лучшую сторону?

Феба резко повернулась к нему, широко раскрыв глаза.

– Потому что больше ничто этого не может сделать? – добавил он.

От огромного, ошарашивающего потрясения у Фебы непроизвольно открылся рот. На щеках загорелись лихорадочные пятна. Создавалось впечатление, что он ранил ее в самое сердце.

О боже. Разумеется, это прозвучало двусмысленно.

– Нет, я не это хотел сказать. Я имел в виду, что ничто не может сделать вас лучше, чем вы есть.

Комплимент был сомнительным, неуклюжим, зато абсолютно искренним. Он зародился где-то в глубине его души, куда не было доступа здравому смыслу.

Джулиан молча ужаснулся. Повисло тяжелое молчание. Похоже, он сумел шокировать и ее, и самого себя.

Ему хотелось взять свои слова обратно. Последствия обещали стать непредсказуемыми.

Он взглянул вперед, на Лизбет, Уотерберна и собаку, на Джонатана и Аргоси, потом снова на собаку, и попытался вспомнить, как жил и что чувствовал до приезда в Пеннироял-Грин. Он понимал, что лучше и проще было вернуться к той жизни, но знал, что уже слишком поздно.

А потом Феба сделала такой глубокий вдох, что он физически почувствовал, как прохладный воздух врывается в ее легкие. Наконец Джулиан набрался храбрости и украдкой заглянул ей в лицо. Ее щеки порозовели, глаза воинственно загорелись, брови были нахмурены.

Но она не произнесла ни слова.

Джулиан обнаружил, что ленты цвета лаванды, завязанные под ее нежным подбородком, невероятно трогательны. Прелестная вещица, тем более для того, кто жил в Севен-Дайалс. Неудивительно, что девушке так хотелось ее иметь.

– Итак, Севен-Дайалс, – сказал Джулиан.

Феба слабо улыбнулась.

– Как люди попадают из Севен-Дайалс в Пеннироял-Грин? Вы были очаровательной малышкой-сиротой, которую подобрал и вырастил щедрый покровитель?

– Нет. Я была кем угодно, только не очаровательной малышкой. Скорее, меня можно было назвать злобной фурией, необузданной своенравной мегерой. Я была очень дикой и непривлекательной. Хотя, полагаю, меня действительно подобрали.

– Не могу себе представить злобную фурию, которая употребляет такие выражения, как «злобная фурия». Сколько вам было лет, когда вас подобрали?

– Десять. Им пришлось расставить на меня ловушку, как на дикого зайца. В качестве приманки положили кусок хлеба. Я попалась и оказалась подвешенной за ногу. Пришлось повисеть, пока меня не сняли. Потом меня отправили на исправление в школу мисс Мариетт Эндикотт.

Маркиз был так восхищен представшей перед его мысленным взором картиной, что некоторое время не мог говорить.

– Быть того не может, – наконец воскликнул он.

– Ну, образно говоря. А зачем вы хотите это знать?

– Вы собираетесь потребовать другие подарки за ваши истории? Не выйдет, мисс Вейл. Уговор есть уговор. Теперь очередь за вами.

Она улыбнулась, и лицо засветилось. Девушка явно сдерживала смех.

Лизбет повернулась к ним. В руках она держала охапку осенних цветов. Как называются эти длинные кудрявые штуки? Локоны, кажется. Она прижалась к цветам щекой, словно проверяя их мягкость, потом уткнулась в них лицом. Образ был волшебным. Омрачало его лишь одно: Джулиан подозревал, что она отлично знала об этом. Рассмеявшись, девушка побежала за Джонатаном.

Тогда он и заметил, что Феба остановилась, оглянулась и спряталась за деревом, так что Лизбет ее видеть не могла.

Джулиан спрятал улыбку.

– Здесь где-то растет дикая полынь, – сказала она. – Запах изумительный.

– Возможно. Но вы рассказывали о своем детстве в Севен-Дайалс.

– Вовсе нет.

– Ради бога! Ну почему вам так хочется сохранить окутывающую вас тайну.

– Не больше, чем этого хочется вам.

– Но я же вам кое-что рассказал. О коробке для сигар, например.

– Наши жизни очень разные, лорд Драйден. Не думаю, что вы…

– …пойму? Не надо относиться ко мне покровительственно, мисс Вейл. Вы опасаетесь, что я стану осуждать вас? Так же, как вы осуждали меня?

Джулиан видел, что девушка разозлилась. Она ускорила шаги, упрямо стиснула зубы и устремила взгляд прямо перед собой.

– Ваша взяла. Сами напросились. Но учтите, все это было очень давно, и мне было всего десять лет.

– А ваши родители?

– Они исчезли. По очереди. – Она сказала это, в общем спокойно, и лишь в глазах застыла боль.

– Правда? – Джулиан тоже старался говорить спокойно, и уж ни в коем случае не показать, насколько ей сочувствует. Эта девушка принадлежала к категории людей, не приемлющих жалости и сочувствия.

– Первым был папа. Мы жили в комнатах над пабом. Однажды он просто не пришел домой. А маму арестовали за карманные кражи. Говорят, ее выдала проститутка, которой приглянулись наши комнаты. Потом исчезла и она. Я не хотела, чтобы меня отправили в работный дом, поэтому сбежала и долгое время жила с… некоторыми личностями, пока меня не подобрал джентльмен – теперь я понимаю, что он был чей-то поверенный в делах. Он решил, что я слишком умна, чтобы жить на улице, и увез меня в Суссекс, хотя я сопротивлялась, брыкалась и кусалась, как могла. Могу только добавить, что я была помещена в академию мисс Эндикотт, и до сих пор не знаю, кто был мой благодетель.

Господи помилуй.

Информацию следовало переварить, но Джулиан не мог молчать долго – иначе она поймет, какое сильное впечатление произвел ее рассказ. О, если бы он мог изменить все происшедшее с ней, вернуть детство, чувство безопасности и семью.