Патрик… Он по-прежнему был красив. Только пшеничного цвета волосы теперь были аккуратно подстрижены. Патрик выглядел очень молодо, лишь возле глаз и в уголках губ появились маленькие, едва заметные морщинки. Он не пополнел: остался таким же стройным, хорошо сложенным, широкоплечим. Дженнифер показалось, что Патрик стал даже выше ростом: это впечатление создавали со вкусом подобранный серый в елочку твидовый пиджак, темно-серые брюки и черный шерстяной свитер с высоким воротом. Патрик был без пальто. Поверх пиджака он набросил шарф, когда-то подаренный ею на Рождество. Возможно, Патрик уже и не помнил, откуда у него этот шарф.

— Присядем? Или так и будем стоять? — улыбнувшись, предложила Дженнифер.

— Конечно!

Дженнифер успела заметить, что на нем кожаные туфли от де Пальма, с их характерной деталью — пряжкой сверху. Она усмехнулась, вспомнив, что Мередит всегда придавала большое значение обуви и другим аксессуарам одежды.

— Как поживает Мередит? — спросила она.

— Прекрасно! Шлет тебе большой привет и надеется на встречу с тобой и… твоим мужем.

Патрик с улыбкой коснулся обручального кольца Дженнифер.

— Прими мои поздравления!

— Спасибо, но наш медовый месяц давно закончился. Я замужем уже семь лет. Мой муж — Тони де Пальма. Ты наверняка слышал о его кожаных изделиях.

Патрик с таким удивлением и нескрываемым интересом смотрел на Дженнифер, что она невольно рассмеялась и почувствовала, как внутреннее напряжение спало.

— Ты не слышал о бутиках де Пальма? А ведь носишь его обувь!

— Я? — Патрик уставился на свои туфли. — Я плохо разбираюсь в одежде, — наконец признался он, — и придаю мало значения своей внешности. Мередит всегда с трудом удается вытащить меня в магазин и заставить что-нибудь купить. Но хорошую обувь люблю и предпочитаю дорогую и удобную. А эти туфли… да, они великолепны! Так, значит, ты замужем за де Пальма и счастлива в браке… Конечно, счастлива, у тебя такой цветущий вид!

— Да, очень счастлива! — отозвалась Дженнифер, возможно, более поспешно, чем следовало.

Но ведь она действительно счастлива! Ее муж — замечательный человек, а воспоминания о былой любви давно пора навсегда вычеркнуть из памяти!

— Давно ли ты в Нью-Йорке, Дженни?

— Около двух лет.

— Два года? — удивился Патрик. — И за это время ни разу не позвонила…

Уловив в его голосе явный упрек, Дженнифер быстро сказала:

— Я много раз собиралась это сделать, Патрик, но все откладывала. То одно, то другое. Время так незаметно летит. Мы с Тони много путешествуем, я часто сопровождаю его в деловых поездках.

— Значит, два года, — мрачно повторил Патрик. — А я-то думал, ты приехала в Нью-Йорк по делам, возможно, ставишь новый спектакль… Ладно, все в порядке, забудем. Главное, я отыскал тебя и на сей раз не позволю исчезнуть. — Он снова улыбнулся. — Мередит очень хочет встретиться с тобой, и Лисса тоже мечтает познакомиться. Лиссе почти семь лет, и она очаровательный ребенок. Нет, правда, не думай, что во мне говорят лишь отцовские чувства! Лисса — это чудо! Я счастлив, что она у меня есть. А у тебя…

— Ее зовут Лисса?

— Да, Мелисса. Это Мередит называет ее сокращенно Лисса. А у тебя есть дети, Дженни?

К горлу Дженнифер подступил комок, в глазах блеснули слезы. Она покачала головой и потупилась. Заметив ее реакцию, Патрик перевел разговор на другую тему.

— Как приятно снова видеть тебя, сидеть в этом кафе и нить капуччино! Вспоминать о юных годах… Дженни, по-моему, нашу с тобой долгожданную встречу надо отметить не кофе, а чем-нибудь покрепче. Например, виски.

Дженнифер кивнула. Глоток спиртного — это именно то, что сейчас ей необходимо. Они сделали заказ, официант принес бокалы с виски, и Патрик произнес короткий тост:

— За встречу старых друзей!

— За старую дружбу. — Сделав несколько глотков, Дженнифер задумчиво посмотрела на Патрика. — Чем вы с Мередит занимаетесь?

— В последний год — ничем особенным. — Он пожал плечами. — А до этого поставили «Камею». Это наш первый мюзикл на Бродвее, но он продержался не более двух месяцев. Ты вряд ли видела его, если много путешествуешь и редко бываешь дома.

— Я смотрела «Камею».

— Правда? — обрадовался Патрик. — Дженни, а ты не хотела бы снова окунуться в театральную жизнь, сочинять либретто?

— Даже не знаю. Я не думала об этом.

— Тебе что, наскучила театральная жизнь? Ты в ней разочаровалась?

— Нет, что ты! Кстати, в том твоем мюзикле Мередит была просто великолепна!

— Однако это не спасло спектакль. Два месяца — и все! И музыку я сочинил дурацкую.

— Патрик, ты несправедлив к себе! — возразила Дженнифер. — Музыку ты написал неплохую, но мог бы и лучше. А что касается самого спектакля, то…

— Дженни, только не утешай меня. Давай смотреть правде в глаза: «Камея» продержалась на сцене незаслуженно долго! И все дело в малопрофессиональном, скучном либретто!

Патрик продолжал горячо говорить о недостатках текста. Дженнифер, внимательно слушая его, ощущала нечто вроде злорадства. Неужели только через восемь лет Патрик наконец понял, что Дженнифер Райленд была для него идеальным соавтором? Она-то знала об этом с самого начала!

— …а что касается той твоей постановки «Вчера утром», то я от нее тоже не в Восторге, — продолжал Патрик. — Музыка — вторичная, как будто я слышал ее уже много раз, эклектичная, да и «Прошлогодние песни» — тоже избитые и заезженные. Именно прошлогодние!

— Ты прав, — согласилась Дженнифер. — Кажется, что один музыкальный кусок позаимствован у Портера, кое-что взято у Дика Роджерса.

— Точно! Потом добавили отрывки из Бернстайна и Сондхайма, перемешали… украли целые музыкальные фразы у Эндрю Ллойда Уэббера.

— И еще раз все хорошенько перемешали и слепили в одно целое.

— Дженни, как ты умеешь находить точные слова! Меня всегда это восхищало в тебе… да и многое другое.

Патрик так грустно усмехнулся, что у Дженнифер вдруг задрожали руки. Она спрятала их под стол и сжала в кулаки. Почему ее так поразили слова Патрика о многом другом? Он не имел в виду ничего особенного и ни на что не намекал.

— Дженни, а ты стала взрослой дамой! Элегантной, изысканной! Настоящая герцогиня де Пальма!

Его искреннее восхищение болью отозвалось в сердце Дженнифер.

— Ты решил встретиться со мной просто по старой дружбе или хочешь поговорить о чем-то конкретном? — спросила она.

Наверное, подобный вопрос был бы уместнее для деловой женщины, но Дженнифер сознательно его задала. Хватит этих дрожащих рук и внезапных приступов тоски!

Патрик удивленно посмотрел на нее.

— Да, я хочу, чтобы мы снова работали вместе, Дженни. Как теперь выясняется, творческий союз Латтимора и Новака оказался неудачным, а содружество Латтимора с Томасом несостоятельно. Подозреваю, что ни один соавтор, кроме тебя, никогда не принесет мне настоящего успеха.

Дженнифер много раз представляла себе, как встретится с Патриком и он произнесет эти слова. Тем не менее они оказались для нее неожиданными.

— А перед «Камеей» мы поставили мюзикл «Я — Тарзан», — рассказывал Патрик. — Господи, какие надежды мы возлагали на него, хотя он шел не на Бродвее! Семьдесят семь представлений — это, конечно, не так уж мало, но…

Дженнифер кивнула. Она тогда находилась в Калифорнии, но постоянно следила за театральными нью-йоркскими новинками и, когда «Тарзан» прекратил свою сценическую жизнь, даже позлорадствовала.

— Бедная Мередит, она одна, буквально па своих плечах, вытягивала этот спектакль, — продолжал Патрик. — Может, тебе все это скучно и неинтересно, но признаюсь: проблемы с «Тарзаном» возникали постоянно. Начать с того, что исполнитель роли Тарзана на вторую же неделю показа сломал ногу. Представляешь? — Патрик вздохнул. — Но главная проблема спектакля заключалась совсем в ином. Как изволил выразиться один критик: «…музыке Латтимора не удалось подняться над банальным, скучным либретто и сгладить его недостатки!»

Дженнифер снова охватило волнение.

— Если я правильно поняла, идея поставить «Тарзана» у тебя появилась тогда… когда мы в последний раз разговаривали по телефону?

Патрик кивнул и печально усмехнулся.

— Дженни, вот если бы мы с тобой сделали «Тарзана»! Убежден, у него была бы долгая счастливая сценическая судьба! У меня никогда не было сомнений в том, что я как композитор и ты как поэт-либреттист созданы друг для друга.

В голосе Патрика послышалась обида. Да как он смеет говорить это после… всего случившегося?

— Скажи, почему после смерти деда ты осталась в Сан-Франциско? — вдруг спросил он.

Дженнифер с недоумением взглянула на него. Неужели Патрик издевается над ней? Нет, не похоже. Он вполне серьезен и ждет от нее ответа.

— Ты тогда предложил сотрудничество другому автору, и я решила, что… — Она оборвала себя на полуслове, почувствовав, как задрожал голос.

— Я обратился к другому автору? — изумился Патрик. — Дженни, о чем ты говоришь? Я так долго ждал твоего возвращения и, только поняв, что ты не приедешь, подыскал себе другого поэта-либреттиста!

Дженнифер усмехнулась. Она видела ту ситуацию иначе и имела свою версию их творческого разрыва. Но пускаться сейчас в долгие объяснения, что-либо доказывать, настаивать на своей правоте Дженнифер не сочла нужным.

— Знаешь, Дженни, я сейчас подумал… Ведь в то время ты, должно быть, уже познакомилась с де Пальма?

— Да, ты прав.

— И его бизнес постоянно требовал твоего присутствия.

— Верно.

Патрик некоторое время задумчиво молчал, а потом грустно продолжил:

— Дженни, я понимаю: ты вышла замуж, у тебя началась новая жизнь. Я также могу понять, почему ты отказалась от дальнейшего сотрудничества со мной. Но вот что у меня никак не укладывается в голове, да и Мередит до сих пор удивляет: почему ты, прислав нам свадебный подарок, так внезапно исчезла? Объясни, пожалуйста. Я много раз пытался дозвониться тебе, но у тебя изменился номер телефона. Я узнавал, не переехала ли ты… Затем написал тебе письмо, рассчитывая, что почтовая связь надежнее телефонной. И все без толку! Ты не давала о себе знать, а, оказывается, уже два года снова живешь здесь! Дженни, объясни же, что все это значит? Почему ты прервала с нами всяческие контакты?

Дженнифер опустила голову, не желая встречаться взглядом с Патриком. Что ему объяснить? Признаться, как сильно ее задело… нет, даже не женитьба Патрика на Мередит, а то, что он предложил соавторство кому-то другому?

Что изменило бы в их отношениях письмо Патрика? Ведь она твердо решила покончить с прошлым и начать новую жизнь с Тони де Пальма. И к тому времени, о котором сейчас шла речь, ей удалось убедить себя: Патрик Латтимор не единственный композитор в мире, и она легко найдет себе другого соавтора.

— На протяжении всего этого времени я не переставал думать о том, почему ты отказалась от своей заветной мечты прославиться на Бродвее и все бросила! — горячо признался Патрик.

Дженнифер молчала. Что ему ответить? Что она никогда не расставалась с мечтой о том, чтобы ее талант признали в театральном мире, но с годами наивного идеализма и оптимизма заметно поубавилось и виноват в этом не кто иной, как Патрик? Что он заставил ее распрощаться с иллюзиями и взглянуть на мир трезво? Да, Патрик виноват во многом, но существовала и еще одна важная причина, в корне изменившая ее жизнь. Мелисса — дочь Дженнифер и Тони.

При воспоминании о Мелиссе губы ее задрожали, а в глазах блеснули слезы.

— У нас… была дочь, — с трудом вымолвила она. — Она погибла в результате несчастного случая. Ей было всего два года. После ее смерти… я не могла снова взяться за работу. Была не способна ничего сочинять. Ни одна поэтическая строчка не приходила на ум. Дочь умерла четыре года назад, а я до сих пор так и не оправилась. И сейчас… — Дженнифер замолчала, и две слезинки выкатились из ее глаз.

— Дженни… Господи, прости меня… — прошептал Патрик. — Я не знал… — Он ласково коснулся ее руки.

Дженнифер, промокнув бумажной салфеткой глаза, кивнула. Она поняла, что Патрик не станет расспрашивать ее о подробностях смерти Мелиссы, и была признательна ему за это. Наступила долгая пауза. Патрик первый прервал молчание:

— Прочитав в газетах, что либретто к спектаклю «Вчера утром» написала Дженнифер Райленд, я немедленно помчался в театр. И знаешь, увидев его, снова убедился, что ты — идеальный для меня соавтор.

Если бы он признался в этом тогда, несколько лет назад! Но Патрик, очевидно, и не предполагал, как много значили для Дженнифер его слова. Вдруг он начал напевать какую-то мелодию, и Дженнифер в который раз поразилась его таланту сочинять музыку на ходу, в самой неподходящей обстановке.