Я прижалась пылающим лбом к прохладному стеклу окна.

– Так вот почему она так хотела выйти за Уилли! Если бы она родила темнокожего ребенка, у нее, по крайней мере, был бы муж, была бы какая-то защита… – Я покачала головой. – Но бедняжка Аделаида ничего этого не знала! Иначе, я уверена, она поступила бы совершенно иначе.

Отвернувшись от окна, я шагнула в комнату. Я была выжата как лимон: ноги подгибались, перед глазами все плыло, но приближаться к Матильде мне по-прежнему не хотелось, поэтому я села не на стул, а на краешек ее кровати.

– И ты… – спросила я. – Ты все это знала? Знала и молчала?

– Кое о чем я догадаться, а о чем не догадаться – Роберт сказать мне на смертном одре. До этого я думать, как все, что мис Делаида утонуть во время наводнение. Когда Роберт умирать, мис Сара Бет тоже уже умереть, и я сказать себе: незачем тревожить мертвецы, пусть люди и дальше думать, как привыкли. Правда, я несколько раз видеть призрак мис Делаиды рядом с кипарисом, но я посадить там бутылочное дерево, и она успокоиться… – Матильда повернула голову к окну. – Я так скажу, мис Вивьен: мы все поступать, как нам казаться лучше. Тогда я подумать: мис Делаиду я все равно не вернуть, так что пусть все оставаться как есть. Только в жизни не всегда бывать так, как мы хотеть, и мы платить за наши ошибки. А единственный способ за них заплатить – научиться… научиться, чтобы не делать новые.

Мои пальцы снова сжались в кулаки, и на этот раз у меня не хватало сил их разжать.

– Значит, это из-за тебя три поколения женщин, носивших фамилию Уокер, выросли в уверенности, что единственный способ обрести себя – это уехать отсюда куда-нибудь подальше? Уехать, бросив родных и друзей… и собственных детей? – Я почувствовала, как глубоко внутри меня разгорается огонек гнева. Не самая позитивная эмоция, но все же лучше, чем пустота. – Ну ладно, скажи лучше, что было дальше?..

– Я и мис Луиза вырастить мис Бутси. Сара Бет нам тоже помогать. Она и масса Уилли пожениться – наверное, они чувствовать себя виноватые за то, что случиться с мис Делаида, и думать, что так будет правильно. Через полгода после свадьба родиться Эммет. Масса Уилли постоянно быть пьяный и скоро умереть – он поскользнуться на мраморный пол в дом Хитменов и удариться головой. После этого мис Сара Бет стала часто ходить своя церковь и жертвовать деньги, а когда начаться Депересия, она кормить бедных в своем доме, но потом ее папа разориться. Он все потерять и покончить с собой, а мис Сара Бет пойти жить к папе и маме массы Уилли. Она заботиться о мис Бутси как о родной даже после того, как мис Луиза и масса Джо совсем состариться. – Старуха вздохнула. – Когда человек виноват, он сильно меняться.

– А Джон? Что стало с ним?

Лицо Матильды смягчилось.

– Масса Джон быть настоящий джентльмен. Он управлять свой собственный часовой магазин и обращаться с Эмметом как с родной сын. Это он учить его чинить часы и ходики и угадывать погода по облака. Мис Бутси он, конечно, тоже очень любить, но воспитывать девочку лучше нам, женщинам, и масса Джон это хорошо понимать. А еще я думать – она быть слишком похожа на мис Делаиду, и ему быть больно на нее смотреть. Он умереть лет через двадцать – однажды его автомобиль врезаться в дерево, и масса Джон умереть. На дороге не быть других машин, а виски никогда не пить, поэтому никто не знать, что с ним случиться. Наверное, он устать столько время жить без мис Делаиды, и я благодарить Бога, что он так и не узнать правды.

– А мафия? Мафия его не тронула?

– Наверное, они решить, что он достаточно наказан, к тому же вскоре сухой закон отменить, и масса Джон стать им не нужен.

Я сжала в руке кольцо. Крошечные буковки согревали мою кожу, как материнское прикосновение. Я ужасно устала и никак не могла решить, что лучше: уйти или спросить Матильду о чем-нибудь еще. Старая негритянка была права – в ее возрасте каждый день мог оказаться последним.

– Вороны все еще прилетать к упавший кипарис?

Я удивленно вскинула глаза. Интересно, откуда Матильда знает?..

– Да. Даже после того, как дерево упало, они по-прежнему прилетают к нему.

– Ты знать про ворон?

– Ты имеешь в виду колыбельную, которую ты мне когда-то пела? Конечно, помню! Такие вещи не забываются.

Но Матильда покачала головой.

– Нет, я иметь в виду про настоящих ворон. Ты знать, что они выбирать себе пару раз и на всю жизнь? А потом поколение за поколением вороны из одна семья, из один род, возвращаться в одно гнездо и даже по очереди кормить своих птенцов. Иногда бывать, что кто-то из молодых ворон долго не прилетать в родные места, но потом они все равно возвращаться. И тогда вся семья радоваться и принимать их так, словно они никуда не улетать.

– Я этого не знала, – призналась я, вспоминая ворон, обсевших поверженное дерево, словно тушу павшего животного. Тогда эта картина показалась мне довольно мрачной, но, быть может, во всем виновата была колыбельная, которую я помнила с детства.

– Теперь ты должна посадить для воро́ны другой кипарис, чтобы у них быть дом.

– А знаешь, – задумчиво произнесла я, – Кло сказала мне то же самое. Только она имела в виду не воро́н, а меня – ей хотелось, чтобы у меня было где сидеть с моими внуками.

– Так-так… – Матильда несколько раз кивнула с таким видом, словно я только что открыла ей тайну происхождения вселенной. – Значит, ты перестать гоняться за призраки?

– Не знаю, – ответила я честно. – Мне казалось, что, когда я узнаю правду, это сделает меня свободней и сильнее. Но, похоже, на протяжении трех поколений наша семья строила свою жизнь на лжи…

Матильда протянула ко мне руки, и я снова села на стул рядом и взяла ее тонкие, как веточки, пальцы в свои.

– Нет, Вив… У вас, женщин из семья Уокер, быть в душе много любви. Больше, чем я когда-либо видеть в другие люди, а за свои сто лет я повидать немало людей. Матери нужно очень много любовь, чтобы отпустить свое дитя. И большинству для этого просто не хватать мужество. – Она с неожиданной силой стиснула мою руку – так, что кольцо впилось в ладонь. – От этого не уйдешь. Это у тебя в кровь. И в судьба.

Я глубоко вздохнула. Кивнула, хотя Матильда и не могла меня видеть.

– Спасибо тебе, – сказала я от души. – Спасибо, что сказала правду. Мне было нелегко ее слушать, а тебе – говорить, но я все равно рада, что узнала о моей прабабке самое важное. Благодаря тебе я узнала, как она умерла, но, главное, теперь я знаю, как она жила. Думаю, в ближайшее время мы сможем перенести ее останки на наше семейное кладбище – теперь я сделаю это со спокойной душой. – Я перевела дух. – А теперь я, пожалуй, пойду, да и ты, наверное, устала.

– Приходи навестить меня, Вив.

Я наклонилась и поцеловала ее в лоб.

– Обязательно.

– И не забыть принести мне вкусной еды!

– Не забуду. – Я взяла со столика сумочку и ключи от машины и вышла из комнаты.

Домой я ехала не спеша – мне нужно было о многом подумать. Первую остановку я сделала на старой плантации Эллиса, но там не осталось даже развалин: все заросло бурьяном и молодыми соснами, а пруд превратился в болото. Затем я свернула к бывшей усадьбе Хитменов, которая за время моего отсутствия была перестроена и переоборудована под частную гостиницу. А конечным пунктом моего путешествия в прошлое был старый желтый дом, который так любила Аделаида и где она родила свою дочь.

В прихожей – прежде чем подняться к себе – я ненадолго задержалась возле водяного следа на штукатурке. Несколько мгновений я просто смотрела на него, пытаясь представить, на какой высоте стояла здесь вода восемьдесят шесть лет назад, потом коснулась пожелтевшей штукатурки пальцами, словно пытаясь вызвать духов прошлого. Но никакие ду́хи не появились, и я отправилась к себе в спальню. Оттуда я еще раз позвонила Кло (и снова безрезультатно), потом легла на кровать и долго смотрела, как трепещут крыльями бабочки на обоях. В конце концов я крепко заснула, и мне приснилось, будто я лежу на траве под кипарисом, а на ветках сидит столько ворон, что из-за них не видно небес.

Глава 47

Вивьен Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Июль, 2013


После поездки к Матильде я почти все свое время проводила в саду. Томми наконец-то распилил упавший кипарис на доски, починил садовую калитку и поправил забор, а потом приступил к ремонту своей мастерской. Брат обещал, что оставшиеся материалы он пустит на восстановление старой теплицы, а также на грядки для тех овощей, которые занимают больше всего места и дольше растут – для дынь, тыкв, кабачков и сладкого картофеля. Кроме них, я планировала посадить помидоры, сладкий перец, баклажаны и, конечно, сахарную кукурузу. У меня буквально руки чесались что-нибудь вырастить, во-первых, для того, чтобы быть полезной, а во-вторых, работа в огороде и в саду помогала мне заполнить пустоту, которая образовалась в моем сердце после отъезда Кло.

Кэрол-Линн иногда помогала мне, выдергивая сорную траву или удаляя засохшие листья, однако бо́льшую часть времени она проводила в одном из садовых кресел, глядя на меня с каким-то странным предвкушением на лице.

Но мне не нужно было напоминать, что второй акт пьесы вот-вот начнется.

Я, кстати, освободила Кору от ухода за мамой и взяла почти всю работу на себя. Я будила ее по утрам и помогала одеться, чтобы в девять утра мы могли позавтракать все втроем. Нам с Томми удалось даже уговорить ее показаться врачу, и тот выписал маме какие-то таблетки, которые должны были немного замедлить процесс потери памяти. Из Интернета я узнала, что это было новейшее и лучшее средство, какое только могла предложить современная медицина. Эта информация помогла мне наконец смириться с тем, что маме уже никогда не станет лучше. Теперь, припоминая свой гнев и досаду, которую я испытала, узнав о ее болезни, я буквально сгорала от стыда. Впрочем, тот же стыд поддерживал мою решимость всеми силами возместить первоначальную холодность, и я старалась сделать все, чтобы мы с матерью могли по достоинству оценить то, что у нас есть – и всегда было, хотя раньше каждая из нас неизменно оказывалась слишком занята собственными проблемами, чтобы это замечать.

В каком-то смысле мы теперь поменялись ролями: я стала матерью, а Кэрол-Линн – моим ребенком. Я считала, что подобное положение вещей стимулирует меня, дает хотя бы какую-то цель, поэтому когда окружающие начали считать, что я намерена остаться, чтобы ухаживать за матерью, я не стала их разубеждать.

Шериф Адамс лично посетил Матильду и выслушал ее рассказ, а потом сказал, что теперь он может со спокойной совестью закрыть дело. Пришли и последние отчеты из криминалистической лаборатории, из которых мы узнали, что при жизни Аделаида Уокер была пяти футов и семи дюймов ростом, что она весила около ста тридцати фунтов и что левая нога у нее была чуточку короче правой. Никаких следов, позволявших определить причину смерти, на костях обнаружено не было, но мы в этом уже не нуждались – мы и так знали, как она умерла. Впрочем, когда шериф позвонил мне, чтобы сообщить об окончании расследования, я не испытала ни удовлетворения, ни чувства завершенности. Тем не менее этот звонок подвиг меня приобрести в ближайшем питомнике саженец кипариса, который я и привезла домой в багажнике своего «Ягуара».

Я звонила Кло почти каждый день и каждый раз оставляла голосовые сообщения. Со временем я настолько наловчилась отделять важные новости от второстепенных, что успевала уложиться в те две минуты, которые отводились на каждое сообщение, так что перезванивать, чтобы что-то добавить, мне почти не приходилось. Мои сообщения представляли собой что-то вроде коротких путевых заметок, в которых я рассказывала Кло, как поживают растения на ее грядке и что поделывает Снежок (не умолчав о том, как я плакала, когда пришлось делать ему положенные прививки, и как смешно он выглядел, когда после стерилизации я привезла его домой в защитном воротничке). Заодно я сообщила девочке, что никакого микрочипа у пса нет и что на расклеенные мною объявления никто не откликнулся. Еще я рассказывала ей о Кэрол-Линн и о том, как она время от времени припоминает разные вещи из прошлого. Так, однажды мама ни с того ни с сего вспомнила, что в детстве москиты всегда кусали меня, а Томми облетали стороной, и что когда мне было четыре года, я нарядилась на Хэллоуин в костюм Дороти из «Волшебника страны Оз» и отправилась по соседям выпрашивать угощение.

Я не знала, прослушала ли Кло хотя бы одно из моих сообщений, но продолжала звонить и… надеяться. Правда, согласно судебному запрету, даже звонить мне не полагалось, но про себя я давно решила, что если Марк потащит меня в суд, я обязательно расскажу, как он оставил дочь со мной почти на месяц, а сам укатил в свадебное путешествие. Интересно, что тогда скажет судья?..