Бриттани Черри - Огонь, что горит в нас

«Ничего себе! Это было грубо».

Я видел, как щеки Эрики заалели от стыда, и она уставилась на свои туфли. Доктор Янг записал что-то в своем блокноте, потом повернулся ко мне.

– А что насчет вас, Логан? Как вы считаете, Эрика справляется с этой тяжелой ситуацией наилучшим образом?

Эрика фыркнула.

– Ну конечно! Теперь еще всякий наркоман будет судить меня!

«Это тоже было грубо».

Я сел прямее и посмотрел на Келлана и Эрику, прежде чем ответить. Оба выглядели совершенно измотанными. Точно так же, как выглядела мама. Келлан обеими руками вцепился в край стула, Эрика изо всех сил старалась не заплакать.

Я откашлялся.

– Считаю ли я странным то, что у Эрики бывают мелкие срывы, когда она ломает вещи и покупает новые? Да. Считаю ли я, будто она осуждает людей за то, что они живут и думают не так, как она? Совершенно верно. – Я чувствовал, как Эрика мечет в мою сторону убийственно-острые взгляды, но продолжал говорить: – И все же она любит его. Она убирает за мной беспорядок. Кричит на меня, но убирает. Потому что она изо всех сил старается сделать так, чтобы ему было хорошо. Может быть, она справляется с этим не так, как было бы правильно по вашему мнению, по мнению Келлана или по моему мнению. Может быть, даже не самым лучшим способом. Но она делает все, что может. Она просыпается каждое утро и старается сделать все, что может. Я не знаю, делал ли я когда-нибудь все, что могу… – Я посмотрел на браслет на своем запястье. – Но я пытаюсь. Ради этих двоих я пытаюсь сделать все, что могу. Это все, что действительно может сделать любой человек. Когда я был в реабилитационной клинике в Айове, в каждом помещении на стенах висели изречения Рама Дасса[6]. В главном вестибюле на стене тоже была цитата: «Мы все просто ведем друг друга домой». До этого момента я никогда по-настоящему не понимал смысл этой фразы. Потому что в конечном итоге мы все потеряны. Мы все испуганы. Мы все изранены. Мы все сломаны. Мы просто пытаемся как-то осознать эту штуку под названием «жизнь». Иногда тебе бывает ужасно одиноко, но потом ты вспоминаешь о своем внутреннем клане. О людях, которые иногда ненавидят тебя, но никогда не перестают тебя любить. О людях, которые всегда придут на помощь, сколько бы раз ты ни падал и ни отталкивал их прочь. Это твой клан. Эти люди и их трудности – это все мой клан. Так что да: мы падаем, но мы падаем вместе. Так же вместе мы встанем. Когда-нибудь закончится вся эта дрянь, все эти слезы, вся эта боль. Нужно только идти, шаг за шагом. А потом мы переведем дыхание и отведем друг друга домой.

* * *

После приема у психотерапевта Келлан с Эрикой поехали домой, чтобы отдохнуть, а я целый день бродил по городу, пока вечером не обнаружил себя перед пиано-баром «Красное». На доске, стоящей перед баром, я увидел имя Алиссы – она выступала сегодня вечером. Я ощутил прилив гордости. «Она это делает. Она делает то, что любит».

Я сел в дальней части бара, вне поля зрения Алиссы. Она сидела за фортепьяно, ее пальцы порхали по клавишам, наполняя бар прекрасной мелодией, хотя мне казалось, что лишь немногие люди в мире способны осознать эту красоту. Я внимательно слушал одну песню за другой, вспоминая, как поразительно талантлива Алисса.

Когда выступление дошло до финальной песни, Алисса повернулась к установленному рядом с ней микрофону и негромко проговорила:

– Я заканчиваю каждое свое выступление этой песней, потому что она так много значит для моего сердца. Ее слова отзываются в моей душе и неизменно напоминают мне о том времени, когда я любила одного парня… И на несколько вдохов, на несколько шепотов, на несколько мгновений мне тогда показалось, что он тоже меня любит. Итак, «Life Support» Сэма Смита.

Сердце мое сжалось, я сел прямее.

Ее пальцы танцевали по клавишам, и я видел, как ее тело двигается так, словно стало частью фортепьяно. Как будто Алисса была не чем иным, как добровольным вместилищем искусства. Я представить себе не мог, что она может быть такой потрясающей. Вряд ли что-то еще могло поразить меня сильнее.

Но потом губы ее приоткрылись, и из них хлынули слова песни. Она пела, закрыв глаза, она растворялась в словах, в звуках, в самой себе, в наших воспоминаниях.

Для меня было честью стать свидетелем подобного момента. Слезы катились из ее закрытых глаз, плечи ее раскачивались в такт музыке, которую она творила. В людях искусства всегда было нечто особенное. Казалось, они чувствуют мир иначе, быть может – глубже. Они видят мир в цвете, тогда как все остальные – лишь черно-белым.

Моя жизнь была черно-белой, пока в ней не появилась Алисса.

Мои ноги против моей воли привели меня к са́мой сцене, и я стоял перед Алиссой, слушая слова, которые когда-то шептал ей на ухо – когда мы были юными. Она была такой прекрасной, такой свободной, когда играла музыку. И эта музыка каким-то образом заставляла всех вокруг тоже почувствовать себя свободными. В течение тех минут, пока Алисса пела, я был уверен, что цепи, сковывающие меня, распались. Я был свободен вместе с нею.

Я понимал, что Лори – замечательная подруга и что она совершенно правильно делает, когда защищает Алиссу, но она не знала, что для меня Алисса была той самой. Она была девушкой, живущей в моем сердце. Хотя я пытался до изрядной степени отрицать чувства, которые я питал к ней, но часть моего существа по-прежнему испытывала отчаянную потребность, желание, любовь, которые могла внушить мне только Алисса.

Она завершила песню, поблагодарила слушателей, а потом повернулась к залу. Я не пошевелился. Взгляд ее прекрасных глаз упал на меня. Она сделала глубокий вдох, потом выдохнула, слегка вздрогнув, и настороженно шагнула ко мне. Стоя друг перед другом, мы не то улыбнулись, не то нахмурились.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – ответил я.

Мы улыбались и хмурились.

– Можно отвести тебя домой? – спросил я.

– Хорошо, – ответила она.

Когда мы вышли наружу, все еще шел дождь. Всю дорогу до дома Алисса держала надо мной и над собой зонтик в горошек.

– Твое выступление было невероятным, Алисса. Лучше, чем любое твое выступление, которое я слышал до сих пор. Точнее, лучше, чем любое чье угодно выступление, которое я слышал до сих пор.

Она ничего не ответила, но уголки ее губ изогнулись вверх.

Когда мы взошли на ее крыльцо, она открыла было рот, чтобы пригласить меня внутрь, но я покачал головой:

– Я больше не могу.

В ее синих глазах появилось горькое разочарование. Потом щеки ее покраснели от стыда.

– А, ну да. Неважно.

Я видел, что мои простые слова причинили ей боль.

Я ужасно устал.

Это был долгий день.

«Долгая жизнь».

Долгая, утомительная жизнь.

– Я сорвался, Алисса. – Я потер пальцами лоб. Пристыженность в ее взгляде сменилась тревогой.

– Что? Что случилось? Как? На чем?

Понизив голос, я пожал плечами.

– На тебе.

– Что?

– Я вернулся сюда, и мой мир снова зашатался. Я опять оказался в прошлом, но на этот раз еще хуже, потому что мой брат болен. И я прибег к самому сильному своему наркотику, чтобы на некоторое время забыться. Я пришел к тебе. Ты всегда была моей безопасной гаванью, Небо. Ты всегда была моим способом сбежать от всей той дряни, что меня окружала. Но это нечестно по отношению к тебе или ко мне. Я хочу завязать. Я хочу стоять на своих ногах и не искать способ забыться. А это значит, что я не должен больше срываться, мы не можем продолжать так дальше. Мы не можем и дальше спать друг с другом. Но ты мне нужна.

– Ло…

– Подожди. Дай мне высказать все это, потому что оно крутится у меня в голове уже очень долго. Я знаю, что я не тот парень, которым был тогда, но часть того парня все еще живет во мне. И я знаю, мы говорили, что секс ничего не значит, но мне кажется, мы знаем: он значит все, и вот поэтому мы не можем больше этим заниматься. Но ты мне нужна. Мне нужно, чтобы ты была моим другом. Все в моей жизни было невыносимым. Все в моей жизни делало меня невыносимым. Кроме тебя и Келлана. И я знаю, что эгоистично просить тебя об этом сейчас. Я знаю, что это эгоистично, потому что мне нужно, чтобы кто-то держал меня, пока я пытаюсь держать брата, но… ты нужна мне. Мне нужно, чтобы ты снова была моим другом, но это все, потому что я больше не могу причинять тебе боль. Я не могу быть с тобой, но ты мне нужна. Ты мне нужна. Мы не будем говорить о прошлом. Мы не будем тревожиться о будущем. Мы просто будем собой, будем друзьями. Здесь и сейчас. Если только тебя это устраивает… Потому что я скучаю по смеху, а с тобой я всегда смеялся. Я скучаю по разговорам, а с тобой я всегда мог поговорить. Я скучаю по тебе. И поэтому я думаю: можем ли мы снова стать друзьями?

Она прислонилась к дверной раме и, казалось, глубоко задумалась, а потом на ее губах появилась улыбка.

– Мы никогда не переставали быть друзьями, Логан. Это просто была какая-то странная пауза.

Алисса

В то время как напряжение между мною и Логаном ослабло и мы нашли способ заново подружиться, между Келланом и Эрикой начали возникать трения. Как-то поздно вечером, после неудачно прошедшего приема у врача, они вернулись домой, споря друг с другом. Я сидела на диване, расставляя лекарства Келлана, которые Эрика попросила меня забрать из аптеки. Я уже несколько дней почти все время торчала у них дома, просто на тот случай, если от меня потребуется какая-нибудь помощь. И кроме того, я волновалась за Келлана сильнее, чем готова была признать.

– Ты меня не слушаешь! – кричал Келлан, напрягая голос.

– Нет, я слушаю. Ты говоришь, что не хочешь жениться на мне.

– Конечно, я хочу жениться на тебе, Эрика. Но сейчас это не имеет смысла. Если я умру, ты остаешься со всем этим грузом на руках. Со всеми счетами, со всеми…

– Мне плевать!

– А мне нет!

– Почему ты так себя ведешь? – Эрика повернулась ко мне. – Алисса, ты можешь сказать Келлану, как неразумно он поступает?

Я открыла было рот, но прежде чем я успела что-то сказать, Келлан рявкнул:

– Не втягивай в это свою сестру!

Я закрыла рот. Мне следовало пойти домой, но они стояли в прихожей, преграждая мне путь. Поэтому я вжалась в спинку дивана, пытаясь стать невидимой.

Эрика тяжело вздохнула.

– Давай не будем говорить об этом сейчас. Давай просто успокоимся. Завтра у тебя сеанс химии, нужно перед этим как следует отдохнуть.

– Ты не поедешь со мной, – сказал он.

– Что?

– Я говорю, что ты не поедешь. Ты завалила последний экзамен. Ты училась меньше, чем следовало, и ты не можешь позволить себе отставать и дальше. Со мной поедет Логан.

– Почему ты отгораживаешься от меня? – Эрика снова повернулась ко мне: – Почему он от меня отгораживается?

Я снова хотела что-то сказать, но Келлан опять не дал мне вымолвить ни слова:

– Прекрати втягивать ее в это! Ты не поедешь со мной на химиотерапию, и точка!

– Почему?

– Потому что ты душишь меня! – закричал он. Я никогда не слышала, чтобы он так кричал. – Ты душишь меня вопросами, брошюрами, таблетками, своими дурацкими свадебными планами и своими проклятыми лампами! Я не могу дышать, Эрика! – Он раздраженно взмахнул руками и сбил лампу с бокового столика. Когда она упала и разбилась, в комнате наступило молчание. Взгляд Келлана сделался ужасно виноватым, а по щекам Эрики покатились слезы.

Келлан понизил голос и шагнул ближе к моей сестре.

– Извини, я просто…

Она пожала плечами.

– Знаю.

Неожиданно из ванной выскочил Логан, вокруг талии у него было повязано полотенце, с кожи капала вода. С волос стекало какое-то странного вида вещество, зеленое и слизистое, а глаза были широко раскрыты в панике.

– Что происходит?! – в смятении спросил он, едва не поскользнувшись на лужице воды, которая натекла с него. Вид у него был такой серьезный и при этом такой нелепый, что мы, все трое, не удержались и зашлись в истерическом хохоте.

– Что у тебя на голове? – воскликнула я.

Он сощурился, сконфуженный нашим смехом.

– Сегодня третий понедельник месяца. Это маска из яиц и авокадо для глубокого питания волос.

Мы засмеялись еще сильнее, и вместо злости и смятения в комнате воцарилось родственное тепло и веселье.

– Знаете, что нам нужно? – спросил Келлан, легонько целуя Эрику в щеку.

– Что?

– Музыкально-танцевальная пауза.

– Что такое музыкально-танцевальная пауза? – в один голос спросили мы с Логаном, но они оба проигнорировали нас.

– Келлан, нет. День был долгий, – возразила Эрика. – И ты сам сказал, что мне нужно учиться…

– Нет. Это нужно. Музыкально-танцевальная пауза.

– Но… – простонала она.

– У меня рак, – напомнил он. Эрика приоткрыла рот и шлепнула его по руке.

– Ты собираешься козырять передо мной своим раком?