Бриттани Черри - Огонь, что горит в нас

Выхватив у него вилку, я сунула в рот изрядный кусок пирога и застонала вслух, пытаясь внести легкость в наш разговор. Логан снова улыбнулся. «Хорошо».

– Нет, правда, я ужасно рада, что ты принес этот пирог, Ло. Я за весь день почти ничего не съела. Мама сказала, что мне нужно сбросить двадцать фунтов, прежде чем идти в колледж осенью, потому что иначе мне грозит опасность набрать за первый курс лишних тридцать фунтов.

– Мне казалось, что в поговорке сказано: «Первокурсник набирает за год пятнадцать фунтов».

– Мама говорит, что поскольку у меня и так лишний вес, то я и наберу больше, чем средний студент. Ну ты знаешь, как она меня любит.

Он выразительно закатил глаза:

– Какая добрая женщина.

– Мне не полагается есть после восьми часов вечера.

– К счастью, уже пятый час утра, так что наступил новый день! И до восьми мы должны съесть этот пирог!

Я захихикала, быстро зажав ему рот обеими руками, чтобы он стал потише. Я почувствовала, как его губы легонько касаются моих ладоней, и мое сердце стало биться быстрее. Я медленно отвела руки, чувствуя, как в животе опять трепещут бабочки, и откашлялась.

– Это тяжелая работа, но кто-то должен ее сделать.

Мы сделали эту работу: съели весь пирог. Когда я хотела отойти, чтобы помыть вилку в раковине, Логан схватил меня за руку.

– Нет, мы не должны ее мыть. Нам следует ее облизать, не забыла?

От его прикосновения к моей ладони мое сердце снова дрогнуло. Наши глаза встретились, и он придвинулся ближе.

– И просто чтоб ты знала – ты хороша такая, какая есть, Али. К черту мнение твоей мамы. Я считаю, что ты красивая. Не той поверхностной красотой, которая выцветает со временем, а во всех возможных смыслах. Ты просто невероятно красивый человек, так что к черту все, что думают другие. Ты же знаешь, как я отношусь к людям.

Я кивнула – его девиз я знала наизусть.

– «Нахрен людей, заведи домашнее животное».

– Это верно, – ухмыльнулся он, выпуская мою ладонь. Я почувствовала тоску по его прикосновению еще до того, как оно исчезло. Логан начал зевать, и это отвлекло меня от неровного биения моего собственного сердца.

– Устал? – спросила я.

– Неплохо бы поспать.

– Тебе придется уйти до того, как проснется моя мама.

– Ну я всегда так и делаю, верно?

Мы отправились в мою спальню. Я выдала ему спортивные штаны и футболку, которую позаимствовала у него неделю назад. Когда он переоделся, мы забрались в мою постель и улеглись бок о бок. Я никогда не спала в одной постели с парнем, не считая Логана. Иногда во время таких ночевок я просыпалась и понимала, что моя голова лежит у него на груди, и прежде чем отстраниться, я слушала его сердцебиение. Он всегда шумно дышал, вдыхая и выдыхая воздух через рот. В первый раз, когда он остался у меня, я не сомкнула глаз. Но со временем его шумное дыхание стало напоминать мне о доме. Как оказалось, дом не был неким местом; дом был ощущением, исходящим от тех, кто был тебе дороже всего, ощущением покоя, которое унимало пламя в твоей душе.

– Все еще хочешь спать? – спросила я, когда мы лежали в темноте; я чувствовала, что сейчас не засну.

– Да, но мы можем поболтать.

– Я просто подумала вот о чем… Ты никогда не рассказывал, почему так любишь документальные фильмы.

Он провел ладонью по волосам, потом закинул руки за голову и уставился в потолок.

– Однажды летом я жил у дедушки – до того, как он умер. Он показал мне документальный фильм про галактику, и из-за этого мне захотелось узнать побольше… обо всем. Я жалею, что не запомнил название того фильма, потому что я купил бы его не думая. Что-то вроде «Черная дыра»… или «Черная звезда»… – Он нахмурился. – Не помню. Ну неважно. Мы с дедом стали смотреть вместе все больше и больше документальных фильмов, и это вошло у нас в привычку. Это было лучшее лето в моей жизни. – Он опустил взгляд, лицо его сделалось грустным. – После того как он умер, я просто сохранил эту традицию. Наверное, это чуть ли не единственная традиция, которая у меня когда-либо была.

– Ты многое знаешь о звездах?

– Очень многое. Если бы в этом городе было достаточно хорошее место, я показал бы тебе звезды без всей этой засветки, показал бы тебе созвездия. Но, увы, такого места здесь нет.

– И очень жаль. Мне бы понравилось. Но я думаю о том, что тебе следовало бы сделать документальный фильм о своей жизни.

Он засмеялся.

– Никто не захотел бы это смотреть.

Я повернула голову к нему.

– Я захотела бы.

Он улыбнулся мне уголком рта, потом обнял меня одной рукой и прижал к себе. От его тепла по моему телу всегда разбегались искорки.

– Ло? – прошептала я, наполовину бодрствуя, наполовину во сне, и втайне испытывая влюбленность в своего лучшего друга.

– Да?

Я открыла рот, чтобы ответить, но вместо слов с моих губ слетел лишь тихий вздох. Моя голова упала ему на грудь, и я стала слушать удары его сердца, считать их: «Один… два… сорок пять…»

Через несколько минут мои мысли замедлили свой бег. Через несколько минут я забыла, почему мне было так грустно. Через несколько минут я уснула.

В нашу с мамой квартиру не было проведено телевидение, и это было нормально, меня не особо волновало. Когда я был маленьким, мы пользовались услугами кабельного телевидения, но, похоже, оно того не стоило, и все из-за отца. Это он оплачивал счета за телевидение и всегда жаловался на то, что я сижу перед телевизором и смотрю мультики. Он словно ненавидел то, что я мог быть счастлив хотя бы несколько минут в день. Потом он как-то раз пришел домой, забрал телевизор и расторг договор с компанией-поставщиком услуг.

Именно в тот день он съехал из нашей квартиры. И еще это был один из лучших дней в моей жизни.

Спустя некоторое время я нашел телевизор на помойке. Это был маленький девятнадцатидюймовый телевизор с DVD-плеером, поэтому я взял в библиотеке стопку документальных фильмов и стал смотреть их дома. Я был человеком, который знал многое обо всем: о бейсболе, тропических птицах, Зоне 51, и все благодаря документальным фильмам. И в то же самое время я не знал абсолютно ничего.

Иногда мама смотрела фильмы вместе со мной, но по большей части это было развлечение для одного.

Мама любила меня, но я ей не особо нравился. Ну ладно, это неправда.

Трезвая Мама любила меня, как будто я был ее лучшим другом.

Мама Под Наркотиками была монстром, и в последнее время в нашем доме обитала только она.

Иногда я скучал по Трезвой Маме. Иногда, закрывая глаза, я вспоминал, как по-другому она смеялась и улыбалась, когда была счастлива.

«Прекрати, Логан».

Я ненавидел свой мозг и его манеру вспоминать. Воспоминания ранили мою душу, и у меня почти не было хороших воспоминаний, за которые я мог бы держаться.

Однако меня это не особо волновало, потому что я постоянно старался чем-нибудь занять мозги и забыть о том, какой поганой жизнью я живу. Если я запирался в комнате, обложившись дисками с документальными фильмами, и у меня было чем накуриться, я почти забывал о том, как несколько недель назад моя мать стояла на углу и пыталась продать свое тело за несколько грамм дури.

Об этом сообщил мне по телефону мой дружок Джейкоб, и я был совсем не рад этому звонку.

«Чувак, я только что видел твою маму на углу Уэллс-стрит и Джефферсон-стрит. Мне кажется, она, э-э-э… – Джейкоб помолчал. – Мне кажется, тебе надо туда прийти».

Утром во вторник я сидел в постели, глядя в потолок, в то время как фоном – вместо музыки – шел документальный фильм о китайских редкостях. И тут я услышал, как мама выкрикивает мое имя.

– Логан! Логан! Логан, иди сюда!

Я лежал неподвижно, надеясь, что она перестанет звать меня, но она не умолкала. Я сполз с матраса и вышел из комнаты. Мама сидела за обеденным столом. Наша квартира была крошечной, но у нас все равно было мало мебели. Продавленный диван, кофейный столик, грязный, весь в пятнах, и обеденный стол, возле которого стояли три разных стула.

– Что тебе нужно? – спросил я.

– Мне нужно, чтобы ты помыл окна снаружи, Логан, – сказала мама, наливая молока в треснувшую чашку и высыпая туда же пять штук хлопьев. Она сказала, что сидит на новой диете и не хочет набирать вес. Она и так-то весила не больше ста двадцати фунтов при росте в пять футов и девять дюймов, и я полагал, что она тощая, почти скелет.

Вид у нее был измотанный. Она вообще спала минувшей ночью?

В то утро волосы ее были в полном беспорядке – но не в большем, чем вся ее жизнь. Мама всегда выглядела разбитой, я не мог вспомнить, когда было иначе. По утрам в воскресенье она всегда красила ногти, и почти всегда обдирала их к вечеру воскресенья, и на всю неделю на ее ногтях оставались крошечные пятна лака – до утра следующего воскресенья, когда все повторялось сначала. Одежда ее всегда была грязной, но в четыре часа утра она сбрызгивала ее освежающим средством, а потом утюжила. Она считала, что освежитель – нормальная замена для стирки одежды в местной общественной прачечной.

Я не был согласен с такой практикой, и когда мог, то брал без спроса ее одежду, чтобы постирать. Большинство людей, вероятно, даже не замечали мелкие монеты, валяющиеся на земле, но для меня эта мелочь означала, что на этой неделе у меня будут чистые штаны.

– Обещали дождь на весь день. Я помою окна завтра, – ответил я, хотя не собирался этого делать. Она достаточно скоро забудет об этом. К тому же мыть окна в нашей квартире на третьем этаже и без балкона казалось мне несколько нелепым. Особенно в дождь.

Я открыл дверцу холодильника и уставился на пустые полки. Они были пустыми вот уже несколько дней подряд.

Я продолжал держаться за ручку холодильника, закрывая и открывая дверцу, как будто ожидал, что на полке по волшебству появится еда – в желудке у меня урчало. И тут отворилась входная дверь, и на пороге, словно настоящий волшебник, возник мой брат Келлан с полными пакетами продуктов. Свободной рукой он стряхивал капли дождя со своей куртки.

– Проголодался? – спросил он, ткнув меня в плечо. Может быть, мама питалась хлопьями с молоком потому, что у нас больше ничего не было.

Келлан был единственным человеком, которому я доверял, – помимо Алиссы. Мы выглядели почти как близнецы, разве что он был более крепким, более красивым и более стабильным. У него была классическая стрижка-ежик, дизайнерская одежда и никаких мешков под глазами. Единственные синяки, которые когда-либо возникали на его коже, появлялись от стычек во время футбольных матчей в колледже – хотя и такое бывало нечасто.

Ему повезло: у него была лучшая жизнь, просто потому, что его отец тоже был лучше моего. Его отец был хирургом. Мой отец был уличным наркоторговцем, который продавал наркотики соседским ребятам и моей матери.

Это все ДНК: кто-то проигрывает, кто-то выигрывает.

– Черт, – сказал он, заглядывая в холодильник. – Вам нужно куда больше еды, чем я купил.

– Откуда ты вообще узнал, что нам нужна жратва? – спросил я, помогая ему разгрузить пакеты.

– Я ему позвонила, – сказала мама, съедая хлопья по одному и прихлебывая молоко. – Непохоже, чтобы ты собирался нас кормить.

Мои руки сжались в кулаки, и я ударил ими себя в бока. Мои ноздри раздувались, но я старался обуздать гнев, вызванный ее замечанием. Мне было противно, что Келлану так часто приходится вмешиваться и спасать нас от нас самих. Он не заслуживал того, чтобы вообще сталкиваться с подобной жизнью.

– После вечерних занятий я куплю еще кое-что и завезу.

– Ты живешь в часе езды от нас, тебе не нужно ехать так далеко.

Он проигнорировал мои слова.

– Какие-нибудь пожелания будут?

– Еда – это уже хорошо, – пробурчал я в унисон со своим желудком. Келлан залез в свой рюкзак и достал два коричневых бумажных пакета.

– Еда.

– Ты еще и приготовил что-то для нас?

– Ну вроде как. – Он открыл пакеты и выложил все на стойку. – Я помню, когда ты некоторое время жил у нас, мы смотрели то кулинарное шоу, где участнику просто дают случайный набор продуктов, и он должен приготовить обед. Алисса сказала мне, что ты подумываешь стать поваром.

– Алисса слишком много болтает.

– Она от тебя без ума.

Я не стал с этим спорить.

– Ну вот, – ухмыльнулся он, бросая мне картофелину, – у меня есть еще немного времени до работы. Сооруди что-нибудь, шеф-повар!

И я соорудил. Мы с ним сидели и ели сэндвичи с ветчиной и тремя видами сыра, с чесночным соусом «айоли». Помимо этого, я испек домашние картофельные оладьи с пряным кетчупом со вкусом бекона.

– Ну как? – спросил я, не сводя взгляда с Келлана. – Нравится?

Не думая, я положил половину сэндвича перед мамой, но она покачала головой.

– Диета, – пробормотала она, доедая последний кусочек хлопьев.