— И это все, Меггс? Я для тебя только работа? — прорычал Хью.

— А я тебе больше ни для чего не нужна. Ты хочешь, чтобы я выполнила следующую работу — не знаю, в чем она заключается. Надо будет что-нибудь украсть в облике леди? А потом я стану ненужной. Ты вернешься на свой драгоценный корабль, а я…

Боже, что она несет! Старуха Нэн тут же дала бы ей затрещину. Она должна сама себе дать затрещину. Просто она слишком испугана и устала от борьбы. Ей приходилось постоянно бороться — за каждый пенс, за каждую возможность, за каждую каплю его внимания. Потому что, пусть даже она будет жить в тепле, иметь хорошую еду и ей будут хорошо платить, все равно без Хью она будет одинока.

— Мне некуда и не к кому идти, — скороговоркой закончила Меггс.

Да что же это такое? Как он может стоять здесь и смотреть ей в глаза так, словно это она разбивает его сердце?.. На этот раз Меггс удалилась с гордо поднятой головой.


Меггс не спалось. Слишком много бесполезных мучительных чувств и воспоминаний теснилось в ее душе.

Она ненавидела одиночество. Всякий раз, думая о брате, который находился так далеко от нее в холодном грозном море, она желала ему счастья. И тепла. Ей по крайней мере было тепло. В комнате горел камин, но она все равно куталась в теплую шаль и пуховое одеяло. Сидя, поджав ноги, на кровати, она смотрела в окно на покрытые снегом деревья, прислушивалась к гудению огня в очаге. Именно таким должно быть Рождество. Вот только вместо счастья она ощущала пустоту. Даже когда у нее и Тимми не было ничего, она никогда не чувствовала такого одиночества. Тепло, радость и безопасность — ничто, если их не с кем разделить.

Что теперь с ней будет? Что она станет делать? Меггс и раньше ощущала себя на краю чего-то, но сегодняшняя ссора с Хью обострила это чувство. Она словно зависла между своим прошлым и будущим и не видела моста, по которому пропасть можно было бы преодолеть.

Послышался негромкий стук в дверь, и на пороге появился Хью.

Меггс чувствовала смущение, неловкость и настороженность. Он не был похож на человека, настроенного на примирение. Напротив, он выглядел суровым, словно судья, готовящийся объявить смертный приговор.

— В чем дело?

Хью молча подошел к кровати и присел на край.

— Прости меня, — наконец выдохнул он. — Я… я вел себя как осел. Я собирался подарить тебе сегодня это. Но мы поспорили, и я… в общем, это тебе. — И он протянул ей маленький сверток.

Меггс не пошевелилась, подозрительно глядя на подарок. Она ожидала чего угодно, но только не этого. При ближайшем рассмотрении подарком оказалась маленькая коробочка, завернутая в синий бархат. Капитан завернул ее сам.

— Это тебе. Знаю, Рождество еще не наступило, но я хотел поздравить тебя первым. Веселого Рождества, дорогая.

— Ты пришел, чтобы подарить мне это? — Или это новый трюк — назвать себя ослом, подарить безделушку, а потом выпытать ответы на интересующие его вопросы? А ведь тактика может сработать. — Но у меня нет никакого подарка для тебя.

— И не надо.

Поскольку Меггс так и не пошевелилась, Хью положил коробочку ей на колени.

— Спасибо. — Меггс наконец взяла коробочку и погладила кончиками пальцев мягкий бархат.

— Получив рождественский подарок, принято сразу его открывать.

Меггс улыбнулась, в основном потому, что его тон был торжественным до глупости.

— Правда? — Она неторопливо развернула бархат, открыла коробочку и увидела красивый, украшенный филигранью крестик. На нем был сложный резной орнамент и в центре одна жемчужина. Дополнением к подарку служила тонкая цепочка. Он был очень-очень красивым. И невинным. Он воплощал в себе все то, кем она хотела стать. И никогда не станет.

— Очень красиво. Я никогда… — Неожиданно у нее пропал голос. Спазм сжал горло, глаза жгли подступившие слезы. Меггс стиснула крестик в кулаке, потому что не могла заставить себя его надеть, и с трудом выдавила: — Спасибо.

— Пожалуйста. Позволь мне надеть его на тебя.

— Нет, я не могу…

Но Хью уже взял крестик с цепочкой и осторожно надел ей на шею. Тонкая цепочка обвила шею.

— Хью, я понимаю, ты хочешь быть добрым со мной, но все не так просто. Я не могу…

— Ш-ш-ш. Можешь.

Его губы последовали за пальцами. Они прикоснулись к шее, потом к нежному местечку — там, где шея переходила в плечо. Это место было особенно чувствительным, и прикосновение к нему заставляло все ее тело трепетать от предчувствия. Хью не разочаровал ее ожиданий.

Вот что ей было нужно — этот контакт. Это тепло. Его тепло. Когда он был рядом, она с легкостью отбрасывала прочь все сомнения и тревоги о завтрашнем дне и позволяла себе радоваться коротким мгновениям счастья.

Легкими поцелуями Хью проложил дорожку к ее уху, а потом его зубы легко сомкнулись на нежной мочке. Потянув за нее, Хью заставил Меггс повернуть голову, и их губы встретились. Его рот был теплым и опьяняющим, и Меггс поняла, что находится именно там, где жаждет быть, — в объятиях его крепких рук. Ей нравились ощущения, которые вызывали в ней прикосновения его рук и губ, желания, возникавшие где-то глубоко под кожей.

Его рот еще творил чудеса с ее губами, а руки уже стянули с нее батистовую ночную сорочку, и она осталась перед ним обнаженной. Хью уложил ее на кровать, и Меггс почувствовала пробежавшую по телу дрожь — не от холода, а от жара его глаз.

— Мне нравится, когда ты позволяешь мне смотреть на тебя. — Его сильные руки нежно двигались по ее телу. — Это. — Он провел пальцем по округлой груди. — И это. — Он погладил плоский живот. — И это. — Его руки скользнули ниже.

Он навис над ней, жадно шаря глазами по ее телу, но его грудь тяжело вздымалась и опускалась.

— Я хочу смотреть на самые эротичные части твоего тела, — медленно сказал он, наклонился, поцеловал маленькое родимое пятно на внутренней стороне бедра, после чего припал жадным ртом к интимным складкам.

Меггс забыла, что должна дышать. Она забыла обо всем. И чувствовала лишь его рот, творящий чудеса с ее телом. Хью проник языком внутрь ее тела, и ее накрыла волна непередаваемого наслаждения.

Закрыв глаза и вцепившись руками в простыни, Меггс тяжело и шумно дышала. Ее тело слегка подрагивало под его ласками, а с губ слетали громкие стоны.

— Тише, любимая, — сказал Хью.

Но Меггс была не в силах сдержаться и при каждом прикосновении языка к ее плоти издавала хриплые крики. Пришлось Хью сменить тактику. Он со вздохом оторвался от ее женского естества, приподнялся и закрыл ее рот рукой, а другой тут же продолжил ласкать ее лоно. Эта сладостная пытка длилась бесконечно долго.

— Ты должна вести себя тихо, — сообщил он, — иначе мне придется перестать делать это.

Меггс куснула руку, зажимавшую ее рот, и застонала. Наконец Хью навалился на нее, чтобы наполнить ее тело своим, насытить ее потребность в нем и его потребность в ней. Он только расстегнул пуговицы на бриджах, и было что-то неимоверно эротичное в том, что она разметалась на постели под ним обнаженная, а он лежал сверху полностью одетый. При этом он ни на мгновение не закрыл глаз, внимательно наблюдая за каждым ее движением, каждым вздохом.

Меггс рванулась вперед, вцепившись руками в его рубашку. Она хотела быть ближе к нему, почувствовать неповторимый запах его тела, но сразу опять откинулась на подушке, сраженная волной новых ощущений. Хью ворвался в нее и стал двигаться, а грубая ткань его бриджей терлась о нежную разгоряченную кожу ее бедер, что было ново и возбуждающе.

Ее дыхание стало тяжелым, и всякий раз, когда Хью двигался в ней, из ее груди вырывался сладострастный стон. Наверняка ее слышит весь дом и знает, чем она занимается.

Она зажала рот рукой, пытаясь не выпустить рвущиеся из него звуки.

— Вот так. — Его голос был прерывистым и настойчивым. — Ты должна вести себя тихо, иначе мне придется прекратить все это.

— Нет! — выдохнула Меггс и стиснула в руках простыни. — Ты не можешь.

— Могу, — сообщил Хью и глубоко проник в нее, после чего вышел почти до конца. — И сделаю это, если ты не перестанешь шуметь.

— Я перестану.

— Ты не должна стонать.

Она прикусила губу и помотала головой.

— Ты не должна кричать, когда отдаешься мне. — С этими словами он поднял ее ноги и закинул себе на плечи.

И сердце Меггс взорвалось и улетело в бархатную темноту.

 

Глава 25


Она решила, что больше не станет изводить себя беспокойством и мыслями о будущем до самого бала и пока позволит себе плыть по течению. Но потом…

Ее жизнь в обществе, в семье Хью дольше и не продлится, а пока можно себе позволить еще немножко помечтать. Остальные мечты — о возвращении в свой дом в деревне, о жизни под чужим именем, о мире в душе, который она когда-то имела, — остались в прошлом. Это были глупые детские фантазии. Но радость, охватывающая ее при слиянии их тел, была настоящей. И пусть она проживет до конца дней своих, называясь его любовницей, — какая разница? Она все равно не сможет вернуть то, что потеряла. Она безвозвратно погубила себя в тот момент, когда решила стать воровкой, когда пошла на компромисс с принципами, в которых ее воспитывали. Но в остром чувственном наслаждении, которое Хью так щедро ей дарил, она ни о чем не жалела. Если даже она никогда не узнает другой радости и страсти, значит, так тому и быть.

Вечер, на который был назначен бал, выдался ясным. Луна ярко освещала дороги, так что все гости, жившие по соседству с Бэлфором, прибыли вовремя. Виконтесса представляла Меггс многих.

— Родство на самом деле очень дальнее. Ты помнишь Юджинию, графиню Уэлмширскую, мою троюродную сестру? Нет? Хорошая девочка. Мы вместе учились в школе. Она очень удачно вышла замуж. Так вот, это девочка дочери ее младшей сестры Эффи. Впрочем, не важно. Прекрасно иметь в доме юную девицу, о которой можно заботиться и наряжать ее. Я чувствую себя моложе.

Меггс оставалось только улыбаться и выглядеть милой и счастливой. Ей очень нравилось ее бледно-розовое шелковое бальное платье и новое украшение — крестик на шее. Она действительно была счастлива. Хью был далеко — за ужином он сидел на другом конце стола, — но он выбрал время, чтобы переброситься с ней несколькими словами.

— Ты будешь танцевать первый танец со мной — если, конечно, у тебя нет других планов.

— Конечно, — улыбнулась Меггс.

Необычайно приятно было сознавать, что какое-то время они будут находиться рядом, она сможет держать его за руку и не скрывать своих чувств.

И когда музыканты заиграли, а капитан Макалден подошел, чтобы пригласить ее на первый танец, она улыбнулась ему, как единственному мужчине на свете.

— Мисс Эванс.

— Капитан Макалден.

— Позвольте пригласить вас на танец. Да, и постарайтесь казаться очарованной моей неуклюжестью.

— Мне не надо стараться, — засмеялась она и была вознаграждена одной из его очень редких, непривычных, почти глуповатых улыбок.

Но когда танец начался, он стал более серьезным и сосредоточенным, и в какой-то момент Меггс почувствовала, что является единственной женщиной на свете. Когда он смотрел так, она чувствовала себя раздетой и краснела, как девчонка.

— Не смотри на меня так, — пробормотала Меггс.

— Как? Как я смотрю на тебя?

— Как будто… — Залившись краской, она все равно засмеялась. — Ты делаешь, сам знаешь что.

— Нет. Я сейчас ничего не делаю. Я только думаю о том, что буду делать. И планирую заняться этим позже. Намного позже. Помни об этом, когда мальчики из церковного хора станут соблазнять тебя.

Где-то под кожей поселился жар, который будоражил, пьянил, не давал покоя. Вечер превратился в бесконечный вихрь. После первого танца виконтесса стала знакомить ее с новыми людьми, и Меггс безупречно играла свою роль, скромно принимала приглашения и танцевала с джентльменами, улыбаясь, но почти не раскрывая рта, а если и говорила, то ничего не рассказывала о себе. Все было очень мило, тихо, приятно.

Поэтому Меггс расслабилась и оказалась неготовой к новой встрече. Не ожидая никакого подвоха, она подошла вслед за виконтессой к сидевшей у стены пожилой женщине.

— Моя дорогая Анна, — приветствовала мать Хью свою давнюю подругу, — позволь тебе представить мою протеже мисс Эванс. Маргарет, я хотела бы познакомить тебя с моей лучшей подругой, ее светлостью вдовствующей герцогиней Фенмор.

Меггс обратилась в столб, почувствовав, как сердце в груди перестало биться и разлетелось на ледяные осколки. Но ей только показалось, что оно перестало стучать, потому что она продолжала стоять на месте, видеть, слышать и дышать, вот только никак не могла вымолвить ни слова, не в силах нарушить повисшее ледяное молчание.