Вера и Марина Воробей - Останься со мной!

– Как же! – Гена воздел к потолку руки. – Телезвезда, а такая скромная! Ее обижают, предают, а она лишь жалеет того, кто ее предал! Такая вся из себя святая… Ее бьют по одной щеке, а она – нате вам другую! Я все стерплю, бейте! А теперь еще и героиня! Жизнь человеку спасла – шутка ли?!

И тут Черепашка не выдержала. Любому терпению когда-то приходит конец.

– Замолчи! – тихо, но твердо сказала она.

– Не нравится? – Казалось, Гена того только и добивался, чтобы зацепить ее, вывести из состояния равновесия. Для чего-то это ему было нужно. – Что, правда глаза колет? Да тебе наплевать на всех с высокой колокольни! И на Женю этого, которого ты спасла полчаса назад, и на меня, которого тебе якобы безумно жалко! Все это ты делаешь ради себя! – кричал, брызгая слюной, Гена.

Таким Черепашка никогда его не видела. Да что там не видела! Она даже представить не могла себе, что он может быть таким…

И тут в дверях возникла заспанная, с растерянным взглядом девушка. Это была Маша.

– Что тут происходит? – спросила она, щурясь, как от яркого солнца.

– Ничего! – все еще в прежнем запале выкрикнул Геша. – Вот, звезда к тебе с небес спустилась! Радуйся! – Он грубо оттолкнул Машу плечом и, даже не подумав извиниться, со всех ног кинулся в прихожую.

Пожалуй, так плохо Люсе не было даже после того, когда она прочитала ту злосчастную повесть.

– Я подумала, ну, в первую секунду, как вас увидела, что это сон! – говорила, поправляя волосы, Маша.

Пухленькая, невысокого роста, белокожая и светлоглазая, она смотрела на Черепашку так, что та невольно потупила взгляд. Самой примечательной деталью во внешности Маши была длинная, ниже пояса, толстая светло-русая коса. Такие Черепашка видела только по телевизору, когда показывали конкурс «Мисс коса». Вообще этой девушке очень подходило ее имя. Еще Люсю поразил Машин голос – густой, низкий и вместе с тем удивительно мягкий и даже какой-то колдовской. Он будоражил и будто бы заслонял собой смысл самих слов. Невольно Черепашка поймала себя на том, что она не слушает, что говорит Маша, полностью растворившись в завораживающем тембре ее голоса.

«Да, в такую можно без памяти влюбиться, – подумала Черепашка, нащупывая в сумке Женину записку. Коробку из-под чая спасатели забрали для какого-то отчета. – И голос… Прямо волшебный голос!»

– Вот, – протянула она Маше сложенный вчетверо листок. – Женя просил передать тебе в руки.

– А где он сейчас? – Маша нерешительно потянулась за листком.

– В больнице.

– Вот ужас! Но клянусь, я не думала, что он окажется таким… – Она запнулась и опустила глаза. Помолчав несколько секунд и так и не раскрыв Женину записку, Маша растянула в улыбке пухлые ярко-розовые губы и пропела своим грудным голосом: —До сих пор поверить не могу, что ви-джей Черепашка сидит у меня на кухне… Фантастика! Супер! Слушай, а этот, – она кивнула в сторону двери, – он что, твой парень?

– Нет. – Люся искоса посмотрела на свою собеседницу. – Просто знакомый.

– А чего он тогда на тебя так кричал?

– С ним такое случается, – соврала Черепашка. – Нервы, наверное, не в порядке… Читай, – поторопила она Машу. Люсе было странно видеть, что та, получив Женину записку, в тот же миг как будто бы и позабыла о ней.

– Ах да, – спохватилась девушка и развернула тетрадный листок.

Через секунду она снова сложила его и, обиженно надув губки, отодвинула в сторону. Черепашка пыталась понять по Машиному лицу, какое впечатление произвело на нее короткое, но такое пронзительное послание Жени. Но Маша даже бровью не повела, и ее светло-серые глаза смотрели невозмутимо и спокойно.

– Какой же он все-таки… странный, – сказала она наконец. – Если бы я знала, что Женька полезет на крышу… Ни за что бы не стала этого говорить…

– Чего? – Черепашка чувствовала себя вправе задавать Маше вопросы. Ведь, насколько она понимала, все это случилось именно по ее милости.

– Что не брошу его, если он устроит мне встречу с тобой, – призналась Маша. И слова эти, как показалось Люсе, стоили ей немалых усилий.

– Вот он и устроил, – качнула головой Черепашка.

– Ужас, – в тон ей поддакнула Маша, но тут же ее губы расплылись в улыбке, обнажая ровные крепкие зубы. На круглых румяных щеках Маши появились кокетливые ямочки. – А я почему-то думала, что ты высокая…

– А я вот совсем невысокая. – Эта «русская красавица» начинала выводить Черепашку из себя. – Ну, хорошо. Так или иначе, я – здесь. Ты своего добилась. Дальше-то что? Извини, Маша, но я очень устала… И у меня еще много дел.

– Да, да, конечно… – засуетилась девушка. – Я сейчас.

И с этими словами она вскочила с табуретки и упорхнула за дверь. У Люси от голода противно сосало в животе, но о том, чтобы попросить у Маши какой-нибудь бутерброд, Люся даже думать себе запретила. И причиной тому являлась отнюдь не ее врожденная скромность. Просто эта девушка, при всем том, что она в общем-то была довольно милой, вызывала у Черепашки безотчетное раздражение, и сейчас Люся думала только о том, чтобы как можно скорей покинуть ее квартиру. Через несколько минут Маша вернулась на кухню.

– Вот, послушай, пожалуйста! – протянула она Черепашке прозрачный футляр с CD-диском внутри.

– Что это? – опешила та.

– Тут запись группы, в которой я сейчас пою, – с гордостью, как показалось Люсе, ответила девушка.

– И ради этого ты затеяла?.. – У Черепашке даже дыхание перехватило от возмущения.

– Ну подожди, – попросила Маша. – Я тебе сейчас все объясню. – И, не дожидаясь Люсиного согласия, заговорила быстро и запальчиво: – Запела я исключительно благодаря Женьке. Когда мы с ним познакомились, он первым делом сказал, что у меня необыкновенный тембр голоса и что я должна попробовать петь. Попробовала. Женьке понравилось. А у него тогда уже была своя группа. «Круги на воде». Вернее, они вдвоем с другом-скрипачом играли Женькины песни. Репетировали в подвале, там раньше кружок какой-то был. Женька играл на гитаре и пел, а Валерка – на скрипке. Это до меня. А когда появилась я, то Женька только на гитаре стал играть, потому что все песни теперь исполняла я. Ты куришь? – неожиданно поинтересовалась Маша.

Черепашка отрицательно мотнула головой.

– А я курю. – Маша взяла с полки зеленую пачку сигарет, нервно вытащила оттуда одну, длинную, темно-коричневую, чиркнула зажигалкой и, блаженно щурясь, выпустила к потолку струйку сизого дыма. – Так вот, – сказала она, сделав еще одну затяжку. – А потом я встретила Игоря. На фестивале «Окна». Мы там тоже выступали. Две песни спели, – сыпала Маша совершенно несущественными подробностями. – И Игорь пригласил меня солисткой в свою группу. Я сказала об этом Женьке, он, естественно, устроил истерику. Я так мучилась, ты себе не представляешь! – страдальчески закатила глаза Маша. – Но дело в том, что Женька не стремится даже к раскрутке, к успеху. Ему на публику, грубо говоря, плевать. Сколько раз ему предлагали помощь… Да в тех же «Окнах» Можайский к нему подошел и предложил студию свою, деньги на аппаратуру и все такое. Так он наотрез отказался и слышать ничего не хочет! Он вообще очень странный парень, Женька. Хотя и талантливый. Это все говорят. А он, дурак, заладил как попугай: «Не собираюсь ни под кого прогибаться и подстраиваться!» Вбил себе в голову, что если он свяжется с каким-нибудь продюсером, то обязан будет выполнять все его требования. А он, видите ли, хочет быть свободным художником и петь то, что душа его требует, а не то, что ему скажет какой-то богатый дядя! – Последние слова Маша произнесла с нескрываемым раздражением и досадой.

– Отчасти он прав, – заметила Черепашка.

Но Маша, состроив обиженную мину, протянула:

– Скажешь тоже! Даже странно слышать от тебя такие слова. Понятное дело, чтобы прославиться, нужно идти на компромисс. Но в том-то и штука, что Женька не хочет стать знаменитым! Совершенно искренне, понимаешь? Его и так все устраивает. А я хочу прославиться. И добьюсь своей цели, чего бы мне это ни стоило. – Глаза ее горели решимостью и злостью.

Вздохнув, Черепашка поинтересовалась:

– Так тут, – она ткнула пальцем в футляр, лежащий на столе, – Женины песни?

– Да нет же! – замахала на нее руками Маша. – Здесь песни Игоря. А пою их я. Моя новая… в смысле, наша группа, – поправилась она, – называется «Грачи прилетели». Не слышала о такой?

– Нет, – пожала плечами Люся.

– Я так и думала, – нахмурила брови Маша. – А мы с Игорем, между прочим, две недели назад послали тебе на передачу диск, – сказала она с упреком.

– Во-первых, в редакцию приходит очень много материалов, и мы просто не успеваем прослушать все кассеты и диски, – принялась было оправдываться Люся и сама себе удивилась: «Какого черта!» – А во-вторых, – сказала она более твердым тоном, – не я решаю, с какой группой работать, а с какой нет.

– А кто же это решает? – Теперь в голосе Маши слышались нотки разочарования и недоверия.

– У нас целый штат сотрудников, – уклончиво ответила Черепашка. – Музыкальные редакторы, режиссер, продюсер проекта. Конечно, мое слово тоже имеет определенный вес, но к нему прислушиваются в самую последнюю очередь. Так что…

– Не ври! – резко перебила ее Маша. – Ты ведущая, значит, тебе и решать.

– Ошибаешься, – сухо возразила Черепашка и поднялась: – Извини, но мне уже действительно пора.

– Подожди! – Маша испуганно схватила ее за руку. – Ну, еще пять минут… Пожалуйста!

Черепашка сдалась, решив, что лучше потерпеть лишних пять минут, чем в течение получаса препираться с этой настырной девицей, которая, как стало ясно, своего не упустит. А в Люсе она явно видела свой шанс.

– Короче, теперь я пою в «Грачах», – сказала Маша, прикуривая новую сигарету. – У Игоря, между прочим, и студия есть домашняя, очень, кстати, неплохая, и аппаратура – не чета Женькиной! А главное – Игорь не такой дурак, чтобы от раскрутки отказываться. Спит и видит, как его песни на радио крутят… Пообещай, что послушаешь диск! – потребовала вдруг Маша.

– Обещаю, – сказала Черепашка для того только, чтобы побыстрей прекратить разговор.

– Короче, – продолжала Маша, приободрившись, – первое время я на два фронта работала – с Женькой в «Кругах» пела и с «Грачами». Все пыталась уговорить Женьку сделать нормальную запись, отнести на радио или в твою передачу послать. У нас же с ним был роман…

– А ты его любишь? – неожиданно для себя самой перебила Машу Черепашка.

– Я его не понимаю, – отрезала Маша. – И никогда не понимала.

– Я же спросила, любишь ли ты Женю! Ведь он ради тебя…

– Сейчас уже точно нет, – призналась Маша. – А раньше – не знаю… Не могу я на такие вопросы отвечать! – Она перекинула через плечо свою тяжелую косу. – В общем, в конце концов я от Женьки ушла к Игорю. В смысле, петь ушла… А потом и вообще ушла. Сейчас у меня с Игорем роман. Даже не знаю, что теперь делать… Может, посоветуешь?

– Зачем же ты тогда сказала Жене, что если он устроит тебе встречу со мной, то ты останешься с ним? – С каждой секундой Люсе становилось все трудней и трудней общаться с этой девушкой.

– Во-первых, не верила, что он сумеет это сделать… При его-то отношении к таким вещам! А во-вторых… Даже не знаю… – уставилась в окно Маша. – Должна же я была ему хоть что-то сказать!

– А Женя знает про Игоря?

– Нет! Что ты! – испуганно запричитала Маша. – Он тогда точно бы с этой крыши спрыгнул! Ну что мне теперь делать? – Она с таким неподдельным отчаянием посмотрела на Черепашку, что в первую секунду та даже поверила в ее искренность.

– И все-таки мне кажется, было бы лучше, если б ты ему сказала обо всем честно, – уже в который раз тяжело вздохнула Люся. Все это становилось невыносимым. – Кстати, дай мне, пожалуйста, Женин телефон.

– Зачем? – Машины светлые брови так и подпрыгнули вверх.

– Хочу позвонить его маме, узнать, в какую больницу его положили.

– Ты собираешься рассказать ему про Игоря?

– Зачем мне это нужно? Разбирайтесь сами в своих отношениях. Я должна перед ним извиниться, – сказала Люся и тут же об этом пожалела. Не стоило пускаться в откровения с этой взбалмошной девицей.

Но та, даже не спросив Люсю, что такого она сделала Жене, что теперь должна извиняться перед ним, быстро написала на клочке бумаги Женин телефон.

– Ты забыла наш диск! – выбежала в прихожую Маша, когда Черепашка уже уходила.

Люся молча сунула в сумку плоскую прозрачную коробочку.

– Обязательно послушай! Ты пообещала!

Покидая Машину квартиру, Черепашка чувствовала себя совершенно опустошенной. Никогда она еще так не уставала. Даже после шести часов непрерывной съемки. Женя, Гена, Маша… У всех проблемы, и они, эти чужие проблемы, каким-то странным образом перекрещиваются и сходятся именно на ней. Но самым удивительным было то, что помимо безумной усталости Люся испытывала сейчас чувство вины. И перед Женей, и перед Гешей, и даже перед напористой и малосимпатичной Машей.