На днях Боря, в очередной раз, рассказав о своем гениальном методе, увидел реакцию Наташи – вежливое внимание. Понял, естественно, по-своему: «Натусечка, как же я тебя люблю, умницу мою!». Передернуло от пяток до кончиков волос от «Натусечки». Но, после долгого поцелуя благодарности, улыбнулась широкой улыбкой осчастливленной идиотки. Боря ни в чем не виноват. Хороший, умный, но он для той Наташи, которая старается выглядеть правильной, живет ровно, не встряхивая лишний раз эмоции, и старательно штопая прохудившийся связанный бабушкой носок.

А Сашино «люблю»? Скручивало от невозможности поверить в реальность такого простого слова. И новая Наташа, хочет верить! Готова бросить все ради того, чтобы быть рядом с непредсказуемым, резким, как грозовой порыв ветра, совершенно незнакомым мужчиной.

Мысли долго скакали с одного «люблю» на другое, раскалывая пополам.

В тишине кто-то заскулил.

Наташа, испугавшись, вздрогнула и поняла, что она …

– 9 –

Нет дня тяжелее понедельника. Стереотип? Может и так. Кто-то подводит итоги бурных выходных и клянется бросить пить, кто-то начинает худеть и бегать по утрам. А у Наташи с самого утра проснулась совесть и тоже решила начать новую жизнь, – активизировалось чувство вины перед Ларисой и Сашей. Конечно, неспроста, – как назло, оба как сквозь землю провалились, просто забыли о ней. Пошла третья неделя тишины. И она прекрасно понимала, – дело в том, как обошлась с ними. Высокомерно отказывалась понимать, учила жить. Короче, обидела. Ребята вежливые, в глаза не скажут, списав на особенности Наташиного характера, но так еще противнее… Совесть грызла изнутри мелкими зубками, не давала покоя, заполняя образовавшуюся пустоту. Правда, остался Боря. Появлялся рядом, о чем-то говорил, но, оставшись одна, Наташа с трудом могла вспомнить, что именно. С Борей разговаривать, как в общественном транспорте ездить: неспешным потоком слова в одно ухо вошли, из другого вышли. И это в тот момент, когда необходимо поговорить о перевороте, случившемся на всех уровнях чувств и разума!

Наташа как-то раз попыталась начать осторожно рассуждать: дружеские отношения нельзя измерить общепринятыми моральными нормами. Когда стоит выбор: или дружба или сохранение собственных убеждений, чаще всего приходится выходить за границы и ломать себя. Принимать друга таким, какой есть. И понимать. Слово специальное для этого придумали: толерантность.

Но Боря даже не дал договорить. По его мнению, нельзя ни под кого подстраиваться. Компромиссы оставляют неприятный осадок, с годами, накапливаясь, разрушает отношения. Надо уметь в лоб говорить, что не нравится и рвать с другом, если не согласен.

– Наташ, ты идеализируешь само понятие «дружба». Ты еще и в пионеров веришь? – Боря крепко держал ее руку на сгибе локтя, прижимая ладонью сверху. – Это же взаимовыгодный процесс, а не невесть откуда взявшееся волшебство. Чудо-горном его не вызовешь. Друг – прежде всего полезный человек, а потом уже остальное.

– Что в твоем понимании взаимовыгодный?

Они не торопясь прогуливались по берегу пруда. В Приморском парке уже вовсю царила осень, но жизнь не собиралась останавливаться. На дорожках постоянно попадались влюбленные парочки, пыхтящие бегуны и дедо-бабушки с внуками. Из крытых деревянных беседок небольшого ресторана доносились музыка, обрывки громких разговоров, взрывы смеха. Ароматно пахло запеченной на мангале рыбой, сигаретным дымом и пивом. Наташа даже боялась заикнуться о том, чтобы зайти, выпить чашечку кофе или чего покрепче и перекусить. Боря подчеркнуто выпячивал свою бережливость, и каждый раз в ответ на такое предложение отчитывал Наташу за пагубную привычку транжирить деньги только потому, что лень приготовить себе еду самостоятельно. Вот и сейчас получить отповедь за наивность, с которой она относится к дружбе.

– Каждый получает выгоду от общения. – Боря слегка хохотнул, показалось, с легким оттенком презрительности. – Ты что-то даешь, тебе что-то возвращают в обмен. Если игра идет в одни ворота, то уже не дружба.

– Ну, послушай, а если у человека сложные жизненные обстоятельства и просто надо помочь. Хотя бы советом?

– Тогда тот, кому ты помогаешь должен помнить, за ним должок!

Наташа не хотела сдаваться слишком быстро.

– А если человек, например твой лучший друг, неожиданно рассказывает о том, что тебе категорически неприемлемо. Ну, например, он – гей, всегда был и скрывал от тебя, потому что страшно признаться. Как ты на это отреагируешь? Сможешь принять?

Боря опять хохотнул, уже с явно выраженным превосходством.

– Не-е, Натусик, не дружба. Он, получается, долгое время меня подставлял. Ну, согласись, очень стрёмно дружить с педиком! Все же будут думать, что и я такой. Ты что-то какую-то фигню говоришь, это крайности, обычно так не бывает.

– Конечно, не бывает. Просто так в голову взбрело. – Наташа отвернулась и стала смотреть на пожелтевшие деревья, единственных свидетелей навернувшихся слез. Вот оно, одиночество. И некому рассказать.

Несколько раз порывалась позвонить Ларисе, но, листая вперед-назад список в телефоне, так и не решилась нажать на маленькую зелененькую трубочку. Охватывала паника, какое слово сказать первым?! Банальное «как дела» или «прости меня, дуру»? Да и вообще, вспоминает ли Лора о ней? Если да, то по-доброму или «чертова гомофобка»? Еще бы с Сашей поговорить, извиниться за идиотское поведение. У человека реальное горе, а ей захотелось отношения повыяснять. И верно Денис сделал, что кулак под нос сунул. Правильно учуял эгоистку и бездушную трусиху.

* * *

После работы уехала в Измайловский сад. Желающих погулять на осеннем ветру под накрапывающим дождиком в понедельник нашлось мало, и замечательно, можно поразмышлять не отвлекаясь на посторонних. Со скульптур вдоль дорожек сада на Наташу смотрели маски с пустыми глазницами, напоминая о том, какую богатую коллекцию съемных личин имела про запас. Вежливая коллега, строгая преподавательница, незаметный покупатель, умная подруга, надменная любовница, и это еще не весь набор. Привычно отыгрывая роли одну за одной, жонглируя настроением, выдает на потребу публике необходимую порцию эмоций, ровно такую, чтобы лишнего не расплескать. Увлекшись нескончаемой буффонадой, живет тихонечко, никому не мешая. Даже самой себе. А где она, настоящая Наташа?

Дорожка привела к Ангелу, который совершенно неожиданно решил, что странный и непредсказуемый Питер теперь безопасен для посланников Высшего разума, и поселился в Измайловском. На минувших выходных состоялось торжественное открытие миниатюрной и трогательной скульптуры, придуманной большим и добрым кукольником, Наташа хотела сходить, забыла про мероприятие. Вспомнила только сейчас, увидев хрупкую фигурку, сидящую на спинке скамейки. Отругала себя: нельзя пропускать те редкие моменты, когда можно видеть, как в город возвращается доброта и вера в лучшее. Пусть даже и случайно…

Присела к Ангелу на лавочку: сидит, читает книжонку, улыбается, как будто все про нее знает. Убрала листик с зонтика, потрогала маленькую коленку. То ли ветер виноват, то ли глаза заслезились от умиления:

– Скажи, что делать, ты же умный?

В следующую секунду, обещая многое, почти над ухом грянули Queen «We will rock you», сердце чуть не разорвалось от неожиданности. Подпрыгнув, повернулась. Девчонка лет двадцати, запутавшись в перчатках, торопясь, доставала из кармана телефон:

– Алло, подруга, ты где? Я уже обледенела ждать? Где? Лечу, родная! Чмоки!

Развернувшись, бегом устремилась к выходу. Разноцветно-полосатый длинный шарф ярким шлейфом развевался в воздухе. Совпадение или нет, но можно считать, что ответ получен. Ангел хитро щурил большие лукавые глаза. Ну что ж, спасибо! Стало понятно, надо действовать:

– Лорик, привет. Как ты?

– Ой, Наташ, привет. Куда пропала? Не звонишь, я уже беспокоиться стала, может заболела?

– Куда ж я могу пропасть? Я замужем за работой, все как всегда. Кстати, ты сейчас сильно занята? Я решила прогуляться по Измайловскому саду, чувствую: тебя не хватает. Можешь подъехать?

– Ты, однако, смелая, в такой ветер гулять!

– Хотела поговорить с тобой, душа просит, понимаешь?

– Понимаю, Нат, конечно встретимся, только не на улице, в тепле посидим. Я сейчас по городу мотаюсь, но планирую скоро закончить. Давай через полчасика приходи в «Текила-бум» за Измайловским мостом. Приеду, и наговоримся всласть.

– Договорились, буду ждать.

Лариса, конечно же, по привычке назначила Наташе встречу в ближайшем от них обеих кафе. По дурацкой сложившейся традиции встречи подруг обычно проходили в общепите, вместо уютных посиделок дома. И Наташа понимала почему. Инициатором стала она. Подсознательно тянуло окунуться в иллюзию жизни, которую создают находящиеся за соседними столиками люди. И нет звенящей тишины, которая остается в ушах после ухода гостей из квартиры и разбивает ультразвуком хрупкую радость состоявшегося общения.

Наташа сделала еще один «круг почета» по дорожкам, останавливаясь около скульптур, мысленно представляя, как холодный ветер срывает с лица очередную маску, впечатывая навсегда в ту, которая перед глазами. Пусть останется только настоящая она и реальный мир.

На выходе из сада замедлила шаги. Саша. Пока не позвонит ему, не выйдет. Даже если окоченеет насмерть. Прислонилась спиной к решетке, набрала номер.

– Здравствуй, я не отвлекаю тебя?

– Привет. Спасибо, что отвлекаешь. Работаю.

Только не молчать. С духом собираться поздно, надо сделать то, что хотела. И пусть, что это тяжелее, чем вагоны разгружать.

– Саша, прости меня. Я не буду оправдываться, знаю, что натворила. Повторюсь, я – эгоистичная дура. Мне очень стыдно перед тобой… Если не простишь, пойму. Это твое право. Просто знай, что я все понимаю и больше не буду тебя обижать.

В ухо – щелчок зажигалки. Спасибо, что ветер утих хоть ненадолго, не перебивает. Слышно, как Саша выдохнул дым. Или вздохнул? Все, хватит, слишком много внимания привлекаю к своей персоне:

– Извини, что побеспокоила. Спасибо тебе…

– Наташ, ты такой ребенок еще…

Ожидала чего угодно, но не отеческого «Ай-яй-яй». Как старший брат! Серега так же всегда начинает нравоучения.

– Что?!

– Ты имеешь право выражать чувства так, как считаешь нужным. И я имею право говорить то, что считаю нужным. А если мы оба делаем то, что нужно, то за что извиняться?

– Ну… я тебя обидела…

– А я тебя нет? Извиняешься только потому, что очень больно. Мне надо просить прощения, а не тебе. И… спасибо. – Саша слегка споткнулся. – Ты оказалась сильнее, чем я думал. Это мне урок.

– Какой урок? – Наташа пыталась разобраться в Сашиных словах, но смысл или ускользал, или мозг отказывался воспринимать такой поворот событий.

– Не важно. Наташ, давай так: я тебя понял. Если так надо, то прощаю. Если ты меня слышишь, то прости меня тоже. И забыли, да?

Как-то неожиданно потеплело в душе, Саша, как всегда, развернул ситуацию под другим углом, но в этот раз правильно. Надо именно так.

– Саш, и тебе спасибо. Правда, спасибо…

– Все, пока, созвонимся.

Телефон затих, но всё вокруг звенело праздничными колокольчиками. Наташа набрала полные легкие воздуха. Сейчас улетит! Легкая стала, свободная. Сделала как требовала совесть. И стало спокойно… Прощения надо хотеть просить. Тогда оно в радость.

Лариса уже заняла столик, укрытый уютной синей скатертью в полоску. Символизм продолжал незримо присутствовать в происходящем: со стены на Наташу смотрела страшнючая маска мексиканских индейцев. Что ж, и здесь есть что оставить. Лариса крепко обняла и поцеловала в щеку:

– Привет, пропащая, соскучилась по тебе. Что такая хмурая?

– Каяться, пришла, не поверишь. – Наташа, стараясь не смотреть Ларисе в глаза, размотала палантин и сняла короткое синее пальто, расстегивая три пуговицы так медленно, будто их все девять. Лариса то ли сделала вид, что не поняла, то ли на самом деле не расслышала:

– Я тебе заказала американо и буррито с курицей, как ты любишь, и не вздумай трясти кошельком, я угощаю.

Наташа села напротив Ларисы за столик и глубоко вздохнула. В теплом помещении кафе, пропитанном ароматом специй, мяса жарившегося где-то на кухне на гриле, запахом сигар, от соседнего столика, ледяной ветер, забравшийся во все рукава-полы-воротники, постепенно уходил, но зубы почему-то постукивали от оставшейся внутренней дрожи.

– Лорик, я хочу попросить у тебя прощения.

– За что? – Искреннее удивление не сочинить, если оно идет от души.

– Я все годы нашей дружбы прожила страшной эгоисткой. Нет ничего хуже такой подруги, которая думает только о себе. Я же ничего о тебе не знала и не хотела знать. Своим поведением заставляла притворяться, делать вид, что все хорошо, хотя проблем выше крыши. Пока меня носом не ткнули, я не замечала, что происходит.