Наташа отвернулась и стала разглядывать кухонный гарнитур: непривычное, но очень красивое сочетание фиолетовых и салатовых панелей и молочно-белого кафеля, а в центре кухонного фартука фотография киви в разрезе. На что угодно готова смотреть, только бы не на то, как Лора аккуратно снимает слезинки со щек пальцами и растирает в ладошках. Кажется всего лишь второй или третий раз в жизни видела подругу плачущей. Всегда стойкий оловянный солдатик в сложных ситуациях, когда зашла речь о настоящей любви, стала беззащитной, как ребенок.

Лора всхлипнула, голос задрожал еще сильнее:

– А в результате столько лет просто ничего не делала. Как так говорят, дураки учатся на своих ошибках, а умные – на чужих? Все наблюдала за теми, кто ошибается, хихикала про себя, мол, какая умница, сижу тихо, а несчастные бьются с ветряными мельницами. Слушай, а тебе не страшно? Ведь ты тоже столько лет коту под хвост!

Наташа, поперхнулась, удивленно посмотрела на Ларису. Неужели она считает, что есть в этой проблеме общее для них обеих?

– Лорик, успокойся, все не так страшно, пройдет.

– Ага, давай-давай, сиди в раковине, улитка мягкотелая. Я хоть немного дергаюсь, ты вообще игнорируешь сам факт наличия жизни!

Лариса решительно вытерла слезы и встала из-за стола и вышла из кухни, оставив Наташу в замешательстве. Многоточие в конце разговора повисло огромными жирными точками. Все, чтобы Наташа сейчас не сказала, будет неправильным, но и кроме оправданий ничего на ум не приходило.

Из глубины квартиры послышались неразборчивые голоса. Лариса что-то с возмущением говорила, низкий голос Эльвиры успокаивал. Наташа начала подумывать, что пора бы и покинуть этот «гостеприимный» дом. Вот наглядная иллюстрация афоризму «в чужой монастырь со своим уставом не лезь», в итоге страдают обе стороны. В поисках истины приходится наталкиваться на острые противоречия, так и не находя более-менее подходящего варианта для всех. Допила остывший кофе и только собралась встать и уйти по-английски, как в дверном проеме появилась Эльвира.

– Лора очень переживает, что Вы так и не можете признать ее право принимать решения самостоятельно.

Серьезный тон и глубокие бархатистые интонации никак не увязывались с худенькой девчушкой в огромном джинсовом комбинезоне, стоящей перед Наташей. Совершенно не понятно, сколько ей лет, могло быть и двадцать, и тридцать. Есть такой тип женщин, которые очень долго остаются в одной поре, озадачивая всех: юный вид не вяжется с серьезными суждениями. Эльвира присела на краешек табуретки перед Наташей:

– Вы понимаете, что от Вас ничего не требуется, по большому счету. Достаточно только сказать: «Лариса, дорогая подруга, живи, как хочешь и будь счастлива». И все! Ей будет легче, а что Вы думаете на самом деле – это никого не волнует. Лоре просто нужно разрешить жить по-своему, сама она себе не может позволить такую роскошь. Проблемка есть такая: только с одобрения взрослых можно взять конфетку из вазочки.

– Она уже взрослый человек.

Эльвира вдруг замахала руками:

– Ой, только не надо это рассказывать мне! Это самый нерешительный человек на свете! Будет до бесконечности задавать вопросы: «а можно?», «так нормально?», «никто не против?», вместо того, чтобы наплевать на всех и сделать так, как считает правильным! Ведь какая разница, кто и что подумает, жизнь одна, другой не будет.

– Я должна подумать. – Опустив голову, Наташа не нашла ничего лучше, как тихо пробубнить подобное тому, что говорила накануне Саше. – Я так сразу не смогу принять и понять. Мне надо немного времени…

– А мне наплевать, что ты там придумаешь. – Свистящий почти шепот заставил Наташу быстро вскинуть глаза: коршуном диким, тигрицей перед прыжком обернулась Эльвира. – Я люблю Ларису, и буду с ней столько, сколько она позволит. И я не дам все разрушить ни тебе… ни Саше… никому…

Эльвира медленно подняла кулак в воздух и также медленно выставила из него средний палец Наташе под нос.

– Я уже сказала, что мне нужно время, чтобы понять. Ясно? – Эта пигалица легкой капитуляции не дождется. – И мне на твои угрозы… – Наташа изобразила идентичный жест.

Со стороны выглядело, наверное, как начало схватки римских гладиаторов: финалом – смерть того, кто поверит в превосходящую мощь соперника.

* * *

Уже вечером в быстро наступающей темноте Наташа шла к остановке метро. Тело гудело как высоковольтная опора. И не мудрено, такое напряжение весь день. Последний раунд поединка прошел достаточно мирно. Когда Лариса вернулась на кухню, зареванная с красным носом, оружие гладиаторов быстро вернулось обратно в кулаки и превратилось в женские заботливые руки, убирающие грязную посуду со стола. Поговорили про Сашу, важная миссия убедить его принять участие в их судьбе все-таки осталась делом Наташи. Ребенка хотят очень сильно, несмотря на протестные настроения среди натуралов и нападки гомофобов. Будут жить тихо, не отсвечивая, вот только надо уладить вопрос с потенциальным отцом. Зная Ларису, понятно, что, даже если останется одна, она не будет привлекать его к воспитанию, а если Саша будет сам этого хотеть, то только как друг семьи. Не такой она человек, чтобы портить всем жизнь.

Поезд истерически скрипя мчался по темным тоннелям. Чем дальше уезжала от Сиреневого бульвара, тем туже натягивались ниточки, связывавшие с Ларисой и ее новой жизнью. Попробуй сейчас разорви, прилетят, взвившись в воздух стальными струнами, и разнесут в клочья закостенелые принципы, из которых состояла Наташа, а новых взамен так и не появилось. Работа только начата.

* * *

В далеком девяносто первом девятикласснице Наташе папа подарил на Новый год отрывной календарь в красивой рамочке, которую собственноручно выпилил из фанеры. Календарь назывался «Для женщин» и доверху напичкан полезными советами: от огуречной маски до особого способа пришивания плоских пуговиц, чтобы не отрывались как можно дольше. Для папы, с его партийно-советским воспитанием, это очень серьезный шаг: сделать такой подарок означало признать, что дочка уже выросла. В жизни каждого отца внезапно появляется другой мир, небольшое отдельно существующее государство, куда ему дорога закрыта, и, порой, навсегда. Королева этой страны – девица, выплывающая из комнаты в халатике и с модной прической пучком на макушке. Куда же делся маленький карапуз, еще не так давно встречавший после работы дома у порога и с разбегу повисавший на шее с жизнерадостным воплем: «Папуля, привет!» Дверь в этот мир очень похожа на дверь в ванную комнату, безжалостно захлопывающуюся перед носом: «Нельзя!». По аналогии дальше следует обозначить и флаг государства, висящий на сушилке и уверенно напоминающий уменьшенную копию бюстгальтера жены.

Дома в кладовке нашлись резная рамка и коробка из-под обуви «Скороход» с блокнотиками из школьной юности и с тем самым календарем. Он раньше висел в коридоре на гвоздике, специально вбитом на следующий день после Нового года. Наташа никому не разрешала отрывать листочки, в конце дня это стало важным моментом: взять прожитый день, унести в комнату, тайком от всех написать самое главное событие или важную мысль и положить в коробку. Это и стал, по сути, ее первый дневник.

Тот самый гвоздик все еще торчал из стены, и на нем также висел календарь, подаренный кем-то из коллег. Аляписто-идиотский, с красным мультяшным драконом. Наташа содрала его и повесила рамку. Ну и все равно, что пустая, на следующий год в ней обязательно появится отрывной календарь. Надо начинать жить.

– 3 –

В каждом коллективе водится некий персонаж, который знает все и про всех. Это не всегда самый старейший сотрудник. Чаще тот, кто находится в гуще событий и общается с большинством. Если на эту личность нападать или выражать открытое недовольство методами сбора и распространения информации, то наоборот можно стать первоклассным объектом для всеобщего интереса. На кафедре английского языка, где Наташа числилась преподавателем вот уже без малого восемь лет, есть такой человек – Игнатьевна. Маленькая, около метра пятидесяти, кругленькая, всегда в одних и тех же бессменных очках-хамелеонах, больше похожих на старинные лупы ученого, исследующего насекомых. Методист по роду деятельности. Ближе к делам и душам преподавателей находятся только их журналы и учебники. Впечатляла опять же неизменная из года в год прическа: огромный начес кудрявых волос, всегда выкрашенных в невероятно яркий «махагон». Где только такую краску для волос достает?

Когда Наташа только начинала работать, то очень быстро познакомилась с достоинством Игнатьевны, являющимся одновременно и недостатком: легко находить общий язык с любым. Появление «всевидящего ока» всегда пугало и заставляло судорожно искать повод сбежать. Быть «следующей» не очень-то хотелось. Та всегда действовала по одной и той же схеме: подходила и заговаривала без предисловий, будто это середина разговора: «Вот я и говорю, Петр Дмитриевич, С Вами Степанов вчера в коридоре договаривался о пересдаче? Так почему Вы не обмолвились между делом, что на кафедре не укомплектован фонд бизнес-словарей? Что, по-вашему, декану придется деньги опять просить у ректора? Мне это не надо, я отвечаю за некомплект. Петр Дмитриевич лепечет, мол, ни с каким студентом про пересдачу не разговаривал. А я ему: договаривались, все знают и таксу вашу тоже знают…» На самом интересном месте она обрывала бурный поток сознания и пристально вглядывалась в того, кто стоял перед ней. Далее следовало очередное откровение, но уже про собеседника по принуждению.

Вот и сейчас поиграть в человека-невидимку не удалось.

– Ох ты ж, ежкин кот, Натали, помада?! И как его зовут? Нет, постой, вижу я, что мужичка-то и нет рядом совсем, а вот ты-то, по уши влюбилась…

Ну вот, попала под Игнатьевну, как молодой солдат под танк в окопе. Наташа не знала, сколько Игнатьевне лет, может шестьдесят, или уже семьдесят. Может она вообще из племени бессмертных гномов, посланных человечеству, чтобы люди не забывали, что бренны.

Всю неделю Наташе с трудом удавалось просто работать и не привлекать особого внимания коллег. Но что можно скрыть, когда мозговая деятельность не вмещается в черепную коробку и выпирает замысловатым рельефом на лице? Практически болезнь – интеллектуальное ранение в голову. Когда надоело получать предложения уйти на больничный, решила принять необходимые меры по маскировке тяжких дум: – ярко-синее платье и коралловая помада, и… естественным образом заслужила Игнатьевну.

– У тебя шоколадочки никакой нет? Чайку хочется выпить, а пустой не могу, не привыкла.

Наташа всегда старалась приносить в сумке на всякий случай какую-нибудь «шоколадочку» для Игнатьевны – пропуск на свободу без увязывания в паутине слов. На столе появилась плитка «Путешествия» с лесным орехом. Гном-методист маленькой ручкой с овальными морщинистыми пальчиками ловко сгребла лакомство: «Натали, да он тебя использует. Поиграет и забудет как про ровное место. Ты вот зачем убиваешься?» Если Игнатьевна переходит в открытое наступление, то спасти может только тактика мимической защиты и выразительное молчание: Наташа посмотрела удивленно на Игнатьевну и подняла одну бровь. Не помогло – не угомонилась: «Бесцеремонный товарищ, такие не оглядываясь, переступают через тела и идут дальше, сея на пути горе и разбитые девичьи сердца!» От такого пафоса Наташа застыла в восхищении, а Игнатьевна, шурша фольгой, удовлетворенно улыбалась произведенному эффекту. «Ты меня поняла, надеюсь. Завтра – без помады, платье повесь до праздника, чтобы никто и ничего не подумал». Что и говорить, совет ценный… Наверное, и впрямь влюбленную «престарелую» девушку видно издалека по яркому ореолу глупости.

* * *

Удивительно, но за всю неделю ни Саша, ни Лариса не дали о себе знать. Похоже на то, что оба сидели в засаде, а в качестве объекта охоты определена Наташа. Не стала их разочаровывать охотников и старательно исполняла «простые движения», которые они, наверное, называли: «размышляет». На самом деле просто тянула время, не имея ни одного варианта, как поступить дальше. Но, как выяснилось позже, пряталась, по их мнению, она…

В субботу утром отправившись на репетиторство со студентом, совершенно неожиданно увидела Сашину машину у подъезда.

Засада. В прямом и переносном смысле.

Опустил стекло и поманил пальцем. Наташа послушно подошла и, только уже сказав «Привет», поняла, что слишком легко и радостно отозвалась на зов. Ну что ж, опять счет не в ее пользу, хотя очевидно, что ему абсолютно «фиолетово»: Саша выглядел мрачнее тучи. Даже не поздоровался:

– Садись. Тебе куда?

– На проспект Стачек, иду заниматься со студентом. – «Зачем сказала? Язык – враг мой. Ведь могла бы и в гости просто ехать, да мало ли какие еще дела». Наташа закусила губу: теперь он наверняка знает, что у нее совершенно нет личной жизни, раз в субботу с утра зарабатывает «левые» деньги. Вот тебе плоский, недвусмысленный мирок: одинокая и бедная преподавательница.