Наташа живо вспомнила их встречу, тощий средний палец под носом. Забавно, но злости в осадке не осталось, наоборот, больше жалости. Пожала плечами, в такую любовь она не верила.

– Эльвира не причем, дело совсем в другом. Я женился на последнем курсе института на соседке по парте. Представь себе, по любви, а не «по залету», как некоторые. Жили весело, душа в душу. Снимали квартиру, гуляли вечерами по городу, занимались сексом в каждой подворотне, читали книги друг другу вслух, наговориться не могли. Чтобы не заскучать, решили в компанию завести третьего… И вот тут оказалось, что мы не можем иметь детей. Три года назад развелись, разругавшись насмерть. Сейчас она снова замужем и уже родила дочку. А мне как проверить? Опять жениться? Да меня только от одной мысли о браке и от девиц, жаждущих заполучить меня в мужья, выворачивать начинает.

– А ты случайно не того…? – Наташа хихикнула. – Ну, в смысле, как Лариса, только мальчик?

В следующую минуту начала жалеть, как всегда не подумала и ляпнула по дури. Саша медленно обнял за талию и вкрадчиво, наполнив горячим дыханием волосы за ухом, спросил:

– Хочешь, докажу прямо сейчас, что сильно ошибаешься?

– Для таких доказательств мы слишком мало знакомы, поэтому поверю на слово. – Мурашки от головы табуном побежали по спине куда-то вниз. Ответила первое, что пришло на ум, только бы не заметил, как чуть не разлетелась на кусочки от желания согласиться.

На Наташино счастье, Саша, как трезвомыслящий человек, не стал пользоваться положением хозяина дома.

– Ну, давай договоримся – будем знакомиться поближе. Не люблю ходить под подозрением.

– Не буду я тебя ни в чем подозревать! Просто пошутила.

– С такими шутками осторожнее, тем более с настоящими мужиками. Ты чисти, давай, не халявь. – Саша выбрал картофелину побольше и вложил в руку Наташе.

– А как вы с женой узнали, что детей не будет?

–Вот спросила, как-как! В постели вообще-то такое проверяют. – Саша фыркнул, от души позволив Наташе почувствовать себя полной дурой. – Она начала по врачам ходить, меня пыталась тоже заставить. Но я, когда узнал, что у жены все в порядке, не стал. Может и зря, надо было пройти обследование. Бывает же, простая несовместимость.

– Это что значит?

– Когда оба здоровы, а детей не могут иметь. Сам не понимаю до конца, как это…

– А усыновить?

– Ты что!? Я предложил, это ведь хорошее дело. Но она не захотела. Ей нужна полноценная семья, а не я и приблудный атрибут семейной жизни. Только свои дети, а не случайные из подворотни. Возненавидела после такого предложения, обвиняла во всем. Фактически жизнь сломал: денег мало приношу, детей от меня быть не может. Вот теперь пытаюсь исправить карму: бабки научился зарабатывать, осталось теперь детей наделать, хотя бы Лариске.

Картошку дружно пересолили. Пока ходили на балкон курить, еще и пережарили, но вкуснее Наташа никогда не ела. Рядом с Сашей, в его доме, могла бы и вареный ботинок съесть и не заметить.

– А ты чем вообще занимаешься?

– Я юрист-сантехник.

Воистину удивительный мужчина. С самым серьезным видом говорит странные вещи и так убедительно, что заставляет верить.

– Это ты так шутишь?

– Почему шучу? Я серьезно. О себе ведь рассказываю. Закончил юридический. Работал юристом, законным способом добывал деньги. Потом с другом открыли точку на рынке: сантехнику продавали и устанавливали. Машину купил, квартиру, просто молодец, а не сантехник.

Наташа фыркнула: – Не думала, что так просто из юриста в сантехники переквалифицироваться.

– Это оказалось легче легкого. Представляешь, к тебе приходит сантехник – я! Красивый, умный, и, заметь, не пьющий, чаевые не берет. Ну что ты будешь делать? Телефон же всем знакомым раздашь.

Наташа во все глаза смотрела на сантехника-Сашу. Никому бы не дала его номер! Неожиданно вспомнила, как в баре держал ее за локти, и чуть не подавилась картошкой.

– Так, Наталья, осторожнее! – Саша сильно похлопал по спине. – История имеет продолжение, хочу, чтобы ты дослушала до финала.

– Есть продолжение? У сказки печальный конец?

– Печальнее некуда. В восьмом году, в кризис, мы разорились. Открыли еще один магазинчик: вбухали все свободные деньги плюс кредит, а государство нас подвело. Я каждый вечер пил коньяк в одиночку. По полбутылки за вечер. Благоверная попросила алкоголика-неудачника освободить помещение, которое куплено на его же деньги. С собой удалось прихватить машину. Теперь снова юрист, живу с мамой.

– Да уж… не так все весело в твоей сказке. Ну, как говорится, это только присказка, сказка будет впереди…

– Да что будет… Кому я нужен такой. – Саша резко встал и заглянул в холодильник. – У меня к чаю ничего нет. Мама – диабетик. Запретное в доме не держим. Я и картошку давно не жарил, чтобы не соблазнять. Она – как ребенок, сразу начинает все хотеть.

Сердце сжалось. Как все непросто в этом доме… На холодильнике «Бирюса» стояли небольшие кухонные весы и тикал будильник. Рядом с раковиной висело старенькое вафельное полотенишко с узором «Гжель», под кухонным шкафом на крючках висели чайные чашки с золотым ободком внутри и восточным красным узором, отмытые до блеска. Везде чувствуется заботливая женская рука, но где же Саша? Как выглядит его жизнь? В чем причина того, что в окружающем его мире нет и частички от него самого? Только слова.

– Саш, а можно спросить про Ларису?

Он стал убирать посуду со стола.

– Спроси. Она рассказала, что ты чуть ли не с крестом и святой водой в их дом ворвалась.

– Вот трепло! Как ты можешь верить?! Ты сам как думаешь, нормально то, что у них происходит?

– А что такого? Есть такой подвид женщин, которые де юро – женщины, а де факто – сверх-женщины.

– Это что значит?

– Настолько нежные и легко ранимые существа, что лишь себе подобных подпускают. Ты думаешь, им секс важен? Нее, они – подружки.

– Саш, я не понимаю, ведь они говорят о любви, о семейных отношениях…

– Ну да, семья. – Саша повернулся к Наташе, скрестил руки на груди. – А разве семья без дружбы бывает? Разваливается все на фиг, когда общих интересов нет, доверия, наконец. Вот они в первую очередь и дружат.

– Может не надо им ребенка заводить? Пусть живут как хотят, пусть дружат, в конце концов. Слишком большая ответственность выбирать за человека, пусть и не родившегося, судьбу.

Саша поморщился:

– Наташ, накручиваешь, Ларисе все равно уже пора, по возрасту, так сказать. Будет с ней Эля жить или нет, не имеет значения. В любом случае, хорошо, Лора одна не останется. Я вижу, как маме одновременно и больно, что с ней живу: свою семью разрушил. И хорошо, что единственный сын рядом. Я ведь пришел переночевать после развода и остался… А ведь у нас ничего общего нет, только судьба, которую мама выбрала когда-то за нас обоих.

Сказанные слова вакуумом запечатали рот, Наташа опустила голову. Об этом она даже сама с собой никогда не обсуждала – запретная тема. Действительно, возраст уже тот самый, когда пора думать о детях. Но как ни шевели думалкой, в капусте – неурожай, аисты мимо окон не летают… Саша тоже притих, уставился в окно. Повисла неловкая тишина.

Тема одиночества в Наташиной летописи оставалась нераскрытой. Иногда, валяясь с простудой в кровати и разглядывая косые лучи света от фар проезжающих машин, в температурном бреду ощущала подступающий страх: это последнее зрелище, которое придется созерцать в последние минуты. В темных комнатах нет ни одной живой души, чтобы подойти, поправить подушку, спросить, как дела, принести тот пресловутый стакан воды… А ведь чем дальше, тем сложнее решиться повернуть на девяносто градусов на очередном перекрестке.

– И еще вопрос: если ты уже все придумал сам, то зачем сегодня меня подкарауливал?

Саша посмотрел тем же самым взглядом, как тогда в баре: цепко, насмешливо, изучающе.

– Пойдем в зал, никогда не любил кухонные посиделки.

В большой комнате от пола до потолка стояла традиционная огромная «стенка». За стеклами дверец настоящее хранилище атавизмов восьмидесятых: книги, посуда, модель самолета, альбомы с фотографиями, фарфоровый олимпийский мишка. Казалось, что здесь все еще живет мальчишка, которого так любит женщина, лежащая в коме в неврологическом. Что она сейчас видит, какую из параллельных жизней проживает?

Наташа осторожно присела на диван-книжку: ничего, чтобы могло рассказать о том, кто такой Саша, опять не увидела. Только ноутбук на разложенной половинке стола-книжки в углу около окна.

– У тебя нет телевизора?

– Маме в комнату перенес. Мне не надо, интернета хватает и работы. – Саша достал из угла за «стенкой» старенькую, в наклейках и надписях, накорябанных шариковой ручкой поверх облупившегося лака, гитару. Сел на пол, прислонившись спиной к дверце шкафа, стал настраивать:

– А ты в «Шляпу» часто ходишь?

– Нет, редко и только с Лорой. Я в джазе ничего не понимаю… Кроме настроения.

– О, это самое главное. – Саша запел, так же, как и говорил, негромко, спокойно:

Побледневшие листья окна зарастают прозрачной водой.

У воды нет ни смерти, ни дна. Я прощаюсь с тобой.

Горсть тепла после долгой зимы – донесем.

Пять минут до утра – доживем.

Наше море вины поглощает время-дыра

Это все, что останется после меня,

Это все, что возьму я с собой…

Проговорили до фиолетовых сумерек, не зажигая свет. Неожиданно Лариса и ее проблемы отошли на задний план и стали лишь предлогом для их знакомства. Остались только они вдвоем: вспоминали студенческие годы, влюбленности, жаловались на работу и глупых коллег. То валялись на полу, стащив с дивана крохотные самодельные подушечки, то, придя с перекура, садились на диван разглядывать фотографии… Саша иногда вплетал в разговор песни, которые становились иллюстрациями для разных тем.

Однажды что-то похожее уже случалось у Наташи. Лет пятнадцать назад, летом, ехала к брату в Москву, по-простому в плацкарте. Попала в один вагон с ребятами из волгоградского поискового отряда, которые ездили по городам-героям с целью сбора информации о Великой отечественной войне.

Разговорилась с парнем – руководителем группы, который больше походил на комсорга из шестидесятых, чем на поисковика-походника. Аккуратная стрижка, очки, волевой голос, которым он раздавал команды своим друзьям. Никто не сопротивлялся, послушно исполняя волю командира. После того, как он уложил всех спать, подсел к Наташе и заговорил про родственников: кто был блокадником, кто воевал. Изначально разговор вертелся вокруг темы, которая интересовала его по роду деятельности, но как-то незаметно перешли на личности и начали рассказывать о себе. Как там у Митяева: «И открывается другим все то, что близким берегут»…

Он, как и Саша, негромко пел песни под гитару, читал свои стихи, все делал очень серьезно, решительно поправляя тонкую оправу очков на переносице. Она не помнит, как зовут, что рассказывали друг другу, помнит только одно: вдруг он замолчал и стал просто смотреть на Наташу. Вагон раскачивался, торопясь в Москву, и парень как китайский мудрец-болванчик: смотрел и качал головой из стороны в сторону, из стороны в сторону… А потом изрек: «Знаешь, сижу тут с тобой говорю о том, об этом, и вдруг шальная мысль перечеркнула все: ты очень красивая девушка». А потом добавил, что после этого невозможно ни о чем другом думать, глядя на нее…Что он не может продолжать разговор, как раньше, потому что равнодушным к ней нельзя оставаться. Наташа была смущена и разочарована, ведь в тот момент ничего другого не хотелось, как говорить, слушать песни, стихи в ночном вагоне под стук колес и мелькание дорожных фонарей за окном. И, конечно, несказанно польщена: самооценка в один миг подскочила до максимума. Сейчас не вспоминается, как закончилась и чем эта ночь, наверное, скомкали разговор дежурными фразами и просто легли спать. Утром сказали друг другу «пока» и разошлись в разные стороны.

Вот сейчас, где-то в глубине Наташи сидела та двадцатилетняя девочка и ждала, что Саша вот так же застынет, глядя в глаза и скажет, какая она красивая и как ему нравится…

Вместо этого, разочарованно заметила, что он зевает украдкой. Взрослая тетя подняла все еще надеявшуюся девочку с дивана и выставила вон из квартиры мужчины, который очень устал и хотел спать.

* * *

Дом встретил собачьим холодом, Наташа забыла закрыть окно, уходила ведь всего лишь на пару часов. За целый день обледенело все: ручки дверей, шкаф, диван, пульт от телевизора… Прикасаясь к холодным вещам, Наташа продрогла и, поставив чайник, стала греть руки возле него. С детства нравилась газовая плита: «как вечный огонь». По всему телу бегали колючие мурашки, сжимались и кожа, и сердце, Наташа почему-то заплакала. И чем теплее становилось, плакала все сильнее и сильнее…

Саша даже не старался понравиться, просто оставался каждую минуточку самим собой: говорил, что думал, порой, резкие вещи. Спорил, не стеснялся украсить речь крепким матом, иногда удивлялся, что Наташа знает что-то, а он нет…