— Дай мне закончить. Итак, после того, как М-Мартин и я расстались...

— Итак, теперь мы можем называть его имя?

— Просто слушай. После того, как Мартин и я расстались, признаю, я вела себя не очень хорошо. Я была словно неподвижная масса с низкой энергией. Я думала, что если не буду вспоминать об этом, то этого и не было.

— Итак, у тебя началось отрицание.

Я слегка рассмеялась на ее уместное упрощение.

— Да. В общем-то, я отделилась ото всех. Я стала твердой. Это длилось довольно долго, потому что я упрямая. И знаешь, мне нравились эти вечера сожаления и угрызения совести.

— Да, это длилось два месяца. Ты ходила на занятия, иногда на свои джем-сейшн, но, в основном, просто пряталась в шкафу.

Я прочистила горло, вспоминая это мрачное время и благодаря Бога, что оно прошло.

— Так вот, это приводит нас к жидкому состоянию материи. Ты знаешь, как я начала расслабляться, как только мы переехали в квартиру?

Она кивнула.

— Ага, но ты все еще ни с кем не говорила. Ты просто сидела в своей комнате и слушала злобную девчачью музыку Тейлор Свифт.

— Да, потому что я была злой. Я больше не была словно застывшая, я действительно была очень, очень злой. Думаю, новая квартира была катализатором моей перемены из твердого состояния в жидкое. Это как начать все сначала. Подальше от атмосферы общежития, подальше от колледжа. Это было как напоминание, что и за пределами занятий есть жизнь. Мне только девятнадцать, почти двадцать, и я поняла, что уже целые десятилетия провела на этой планете. Я больше не могу прятаться в шкафах...

Я размышляла о своих чувствах на тот момент. Да, я не могла прятаться в шкафах, но эта мысль разозлила меня. Я была счастлива, пока Мартин не разрушил все, почесав мой зуд.

И я ненавидела его за это.

Во время пребывания в жидком состоянии я удвоила усилия, избегая любых упоминаний о Мартине Сандеки. Я не могла принять того, что он тоже существовал в этом мире, несмотря на то, что существование Геркулеса я признавала. Я его никогда не увидела бы лицом к лицу, но, может быть, в журнале или в новостях. Наш разрыв был моим выбором, и это было правильное решение, но все равно меня это бесило.

Ну и еще, я не была готова признать, что больше для него не существовала.

Сэм вздохнула.

— Итак, этот злобный этап, как ты назвала его — жидкое состояние — это, когда летом я пыталась заставить тебя прочесть интервью Мартина в фитнесс журнале?

Я кивнула.

— Да. Извини, за такое отношение к этому.

Она пожала плечами.

— Все нормально. Я поняла. Так что, если я правильно помню химию из старших классов, после жидкого состояния начинается газовое.

— Точно. Хотя, предпочтительнее закись азота, он же веселящий газ — иначе известный как фаза "Я не дам дважды сделать глоток".

— Ох! Это когда ты начала пить "Ред Булл" и вино из коробок. Не могу поверить, что ты пила этот незаконный ликер. Позор тебе.

Я попыталась состроить ошалевшую гримасу.

— Сэм, ты та, кто покупал мне ящиками вино. Ты мой поставщик. И я не буду извиняться, я не жалею об этом. Я поняла, что мне нравится вино в коробках, и я не отдам его ближайшие шесть месяцев, пока мне не исполнится двадцать один. Их можно складывать как тетрис. Все напитки должны быть складываемыми.

— Согласна, все напитки должны быть складываемыми, это экономит место на полке. И это не моя вина, что я старше и позволила тебе наслаждаться противозаконной деятельностью, особенно если сама я это пить не собираюсь. Но вернемся к тебе и твоим сумасшедшим фазам, после вина в коробках ты начала ходить на эти музыкальные встречи. Я помню эту фазу.

— Но если ты помнишь, именно в тот момент, я решила взять перерыв в учебе и сменить специализацию на музыку.

— И ты начала бродить возле этих наркоманов, рядом с баром на Четвертой Авеню. Но это продлилось всего неделю.

— Да, это продлилось всего неделю. — Я всматривалась в Сэм, прежде чем продолжить, удивляясь тому, какой она была проницательной и как мне повезло, что она была моей подругой. — Я заключила сделку с самой собой: хочу быть беззаботной и вести себя соответствующе моему возрасту. Если я буду беззаботной, то забуду про Мартина и стану счастливой.

— Ящики вина, кажется, и вправду делали тебя счастливой, — согласилась Сэм.

Чего я не сказала, потому что трудно было признаться в своей безответственности, что все превратилось в шутку. Мне не нужен был Мартин. Мне никто не был нужен. Я могла жить за пределами мрака шкафа и прекрасно справляться самостоятельно. Мне больше ничего не было нужно.

— Ты права, хотя это было неприемлемо для меня. Я слишком практичная и нелюдимая. Во-первых, "Ред Булл" на вкус как экскременты.

— О нет! Правда?

— И во вторых, насколько я люблю музыку, настолько терпеть не могу наркоманов.

Видеть, как люди сами уничтожали свою жизнь, словно смотреть, как Мартин мстил за свою жизнь отцу. Именно тогда я поняла, что для Мартина месть была как наркотик, а сам он был наркоманом.

— Итак, твердое состояние — это отрицание. Жидкое состояние — это гнев. Тогда газовое состояние — это торги.

Наклонив голову набок, я рассматривала Сэм.

— Что ты имеешь в виду?

— Пять стадий горя, — объяснила она как само собой разумеющееся. — Следующая — депрессия.

Я долго смотрела на подругу, понимая, что она была права. Она была так права. Следующая стадия была депрессия.

— О мой Бог, ты права. — Я печально улыбнулась ей. — Да, иначе известное как плазменное состояние вещества.

Взгляд Сэм стал сочувствующим, когда она всматривалась в меня, ее черты лица смягчились от сострадания.

— Ближе к концу лета, когда ты снова начала плакать.

— Ты слышала?

— Да. Я слышала плач. И печальные мелодии, которые ты сочиняла в своей комнате. Красиво, между прочим. Намного лучше того твоего взрывного бесполезного бряканья, которое ты называла музыкой.

Я мягко улыбнулась ей.

— Спасибо тебе. Это было похоже на... катарсис. Позволило мне задуматься о том, что происходило в течение тех месяцев. Но в основном, думаю, я пыталась оглядеться вокруг и понять, почему я позволила одной неделе, одной единственной неделе полностью изменить течение моей жизни.

Почему я дала Мартину Сандеки так много власти надо мной? И почему я продолжала это делать? Я не видела его и не говорила с ним с того злополучного дня в кампусе. Он не пытался связаться со мной, но я и не ожидала от него этого.

И все же... Я скучала по нему. Я все время думала о нем и нашей совместной неделе.

У Сэм опустились уголки рта, она искренне и с сочувствием улыбнулась мне.

— Кэйтлин, ты была влюблена в него всю ту неделю. Ты доверяла ему... Ты спала с ним.

Я кивнула, глядя вниз на свои пальцы.

— Знаю...

Знаю, я промахнулась с глубиной чувств, потеряла контроль, отдалась страсти, потерялась и одновременно нашла себя в нем. Меня стали замечать. Он все еще жил в моем сердце, и я никак не могла выгнать его. И не уверена, что смогла бы.

Я добавила:

— Я знаю, что до Мартина, до нашей совместной недели, я была подавленной, застрявшей на одном месте, сама не зная об этом. Но после того, как мы расстались, стало еще хуже.

Сэм притянула меня в объятия, пока я продолжала свою исповедь.

— Он стал мои компасом, моим маяком. И до него я была девушкой, отчаянно пытающейся идти по стопам чьих-то ожиданий, даже если размер их обуви не подходил мне.

— И он помог тебе увидеть вещи за пределами семейных ожиданий?

Я кивнула напротив ее плеча. После весенних каникул я стала женщиной, которая была намерена идти собственным путем.

Я отстранилась от подруги, но все еще держала ее за руку.

— Потом я оставила его, а он оставил меня. Мы отказались друг от друга, прежде чем я поняла, кто я и чего хочу. Мой компас был потерян. Я не могла вернуться к тому, чтобы прятаться в шкафу, хоть я и пыталась.

При этом она захихикала, добавив:

— Ого! Ну ничего себе ты "пыталась".

Я улыбнулась ей.

— Но шкафы мне больше не подходят. И я не знала, как двигаться дальше вслепую. Я хочу быть кем-то, кем-то другим, а не Кэйтлин Паркер, которая прячется в шкафах и делает то, чего от нее ожидают.

— Но не у всех есть помощник в виде компаса или проводника. Большинство людей слепо следуют в свое будущее.

Я снова кивнула.

— Да. Я уже поняла это.

Я поняла, что люди, делая это, доверяли своему сердцу.

— Ну мы уже прошли отрицание, гнев, торги, депрессию. Значит ли это, что ты уже перешла на стадию принятия? — Сэм широко и с надеждой улыбнулась мне, заставляя рассмеяться.

— Типа того. — Я пожала плечами, мой взгляд переместился за ее плечо, когда я сосредоточилась на своих мыслях. — Если подумать об этом таким же образом, пятое состояние материи — теоретическое состояние...

— В самом деле? Мы все еще используем химическую терминологию?

Я продолжила, будто она ничего и не говорила, потому что слово "принятие" не ощущалось правильным.

— Можно утверждать, что пятое состояние материи — это не теоретическое состояние, а целый класс состояний, которые происходят при необычных или экстремальных условиях, как конденсаты Бозе — Эйнштейна,[4] или нейтронно-вырожденная материя.

— Я понятия не имею, что ты только что сказала.

Я сжала губы вместе, чтобы не рассмеяться, и снова посмотрела на Сэм.

— Но мою пятую стадию горя я собираюсь обозначить как кварк-глюонную плазму.[5] Это состояние вещества считается возможным, но только теоретически... пока.

— Теоретически?

— Теоретически, потому что пятая стадия горя должна помочь мне оставить в прошлом Мартина, чего, признаю, еще не произошло. А еще мне нужно найти свое предназначение, используя саму себя в качестве компаса.

— Ты же знаешь, что можешь использовать меня в качестве компаса. Я очень хороша в вышеупомянутых непрошенных советах.

Если бы я не знала этого раньше, то поняла бы сейчас: Сэм была необычайно замечательной.

— Я знаю. Но это больше, чем просто оставить Мартина. Это этап, когда мне станет комфортно в собственном теле, я буду счастлива из-за того, кто я, что я делаю и с кем.

— Итак, теоретически.

— Да. — Я кивнула, улыбаясь в ответ обнадеживающей ухмылке Сэм. — Это пока еще теоретически. Но все возможно. 

* * * 

Спустя восемь месяцев после расставания…

Я нашла маму в саду.

Она была дома на время выходных в Конгрессе в честь Дня благодарения. Подрастая, я всегда думала, это было смешно, что американские власти брали перерыв, словно маленькие дети на переменках в начальной школе. Я представляла Спикера Палаты, висящим вниз головой на шведской стенке, а руководителя лидера большинства, вымогающим деньги на обед у младших сенаторов.

Я знала, что мы увиделись бы, потому что это было в воскресной повестке дня за последний месяц. Мысленно я уже подготовилась к этой встрече. Она сказала, что мне нужно было время, чтобы обсудить мое многомесячное отсутствие в ее жизни и мой перерыв в учебе.

Но время пришло. Мне нужно было поговорить с ней об этом, хотя все было запутанным и нерешенным. Я нуждалась в том, чтобы она меня выслушала без попыток все исправить.

Когда я нашла ее в саду, то объявила ей в спину:

— Я хочу быть музыкантом. Я хочу заниматься музыкой, и главное, я не хочу быть ученым или политиком.

Мама повернулась, когда я заговорила, посмотрев на меня и немного сморщив лоб, вероятно потому, что я не была склонна к вспышкам гнева. После этого она кивнула и сказала:

— Ладно.

Я ожидала, что она продолжила бы, может, добавила бы типа: "Но теперь ты сама по себе" или "Но когда ты опомнишься", или что-то похожее. Но она ничего не сказала.

Когда она продолжила просто смотреть на меня, я, не выдержав, выпалила:

— Ты думаешь, это просто такой этап, верно?

Мама сделала глубокий вздох, опустив взгляд в землю, затем снова посмотрела на меня.

— Может быть. А может и нет.

— Ты разочарована во мне? Потому что я взяла перерыв в учебе? Потому что не пошла по твоим стопам? Потому что я...

Она подняла руки, останавливая меня.

— Кэйтлин, остановись. Просто остановись. Перестань говорить за меня. Я не разочарована в тебе. Я разочарована в себе.

Я хмуро посмотрела на нее, рассматривая свою мать в темном брючном костюме и голубой рубашке с маленьким флагом США на лацкане. Наконец спросила:

— Почему?

— Потому что ты явно нуждаешься в моей поддержке, а я не знаю, как это сделать. — Она подошла ко мне, всматриваясь в меня, и неожиданно потянула к себе, обнимая.