Наталья обхватила себя за плечи руками, страстно желая, чтобы Джулиан был с ней рядом. Джулиан знал, как близко ее имя стояло с именами тех, кого назвали «основными пособниками», как близка она была к тем, кого на суде обвинили в соучастии. Он понял бы, какому удару она подверглась и в каком состоянии сейчас находится. Он смог бы, как всегда, ее утешить. Но все это были лишь тщетные мечты. Джулиана не было рядом, и он не приедет до окончания офицерских курсов.

Ночью, лежа одна в кровати, которую совсем недавно делила с мужем, Наталья прижимала к себе Беллу, стараясь отогнать кошмары мыслью о том, что Гаврило, Неджелко и Трифко не было среди приговоренных к повешению.

По ночам Наталья очень скучала и по сестре. Всю свою жизнь они ложились спать в одной комнате, хихикая и сплетничая в темноте, прежде чем уснуть. Теперь ей приходилось довольствоваться только письмами от нее, которые приходили с таким опозданием, что она не была уверена, продолжают ли ее мать и Катерина работать сестрами милосердия и находятся ли они по-прежнему в Белграде.

Час за часом она лежала в темноте, слушая ровное дыхание Беллы и стараясь представить, что сейчас происходит дома. Ей ужасно хотелось быть там. Поскорее бы закончилась война, чтобы можно было вернуться на родину.

К декабрю у нее появилась дополнительная пища для размышлений. Джулиан написал, что через месяц отправляется во Францию, но перед отплытием заедет на пять дней домой. Ей не только страстно хотелось его увидеть, но надо было также сообщить ему нечто очень важное. Наталья даже не знала, радоваться ей или пугаться. Она поняла, что забеременела.

Глава 11

Когда грохот разрывов усилился, Катерина и Зита выбежали наружу. Не только они были встревожены обстрелом. Окна в комнатах прислуги распахнулись, и показались лица обеспокоенных служанок. Дворецкий и два лакея также выскочили во двор вслед за Катериной и Зитой.

— Австрийцы пытаются форсировать Саву, госпожа, — взволнованно сказал дворецкий. Зита предполагала то же самое. — Если им это удастся, через час они будут в городе. Может быть, нам лучше эвакуироваться…

— Нет. — Зита уже давно решила, что делать, если город падет, но эвакуация не входила в ее планы.

Одна из служанок, столпившихся у открытых окон, заплакала, а другая начала истерично причитать:

— Нас убьют! Нас всех изнасилуют и убьют!

Зита посмотрела на испуганные лица служанок. Эти девушки в ближайшие дни скорее будут помехой, чем помощью, и она сказала все еще находившемуся поблизости дворецкому:

— Если кто-нибудь из прислуги пожелает уйти, скажите им, что они могут это сделать.

— Хорошо, госпожа. А вы сами и барышня Катерина? Может быть, ради барышни лучше…

На какое-то мгновение Зита засомневалась: возможно, она поступает безответственно, решив остаться в городе, который в конце концов все равно будет захвачен. Она посмотрела на Катерину и подумала — ради нее, наверное, следовало бы уехать в Ниш…

Их глаза встретились.

— Может быть, нам пойти в госпиталь прямо сейчас, мама? — спросила Катерина; ее взгляд был решительным, голос — спокойным.

Раздался еще один залп по городу с венгерских берегов Дуная. На этот раз снаряды разорвались совсем близко, где-то неподалеку от площади Теразие.

Несмотря на охвативший женщин ужас, легкая улыбка тронула губы Зиты. В этой страшной и опасной ситуации между ней и дочерью было полное согласие, и это ее радовало.

— Да, — сказала она, затем повернулась и направилась в дом. — Нам лучше пойти пешком. Я не хочу подвергать риску лошадей. — Зита обратилась к удрученному дворецкому:

— Проверьте, в конюшнях ли конюхи. Лошади, вероятно, напуганы, и их надо успокоить. Скажите служанкам, что они могут уйти в любое время, хотя во время обстрела в этом доме гораздо безопаснее, чем на улицах. И велите закрыть окна и задернуть шторы, чтобы не пораниться осколками, если стекла разобьются.

— Хорошо, госпожа.

— Откройте также погреба. Сотни людей покидают восточную часть города в поисках какого-нибудь убежища.

— Но наши вина! — в ужасе запротестовал дворецкий. — Если городская чернь залезет в погреба, там не останется ни одной бутылки!

— То же самое случится, если в город войдут австрийцы, — возразила Зита. — Так пусть лучше выпьют вино горожане, чем австрийские солдаты!

Когда они вошли в вестибюль, Катерина сказала:

— Не приспособить ли бальный зал под убежище? Он может вместить довольно большое количество пострадавших от обстрела, и там все-таки безопаснее, чем на улицах или в деревянных домах на берегах Савы.

— И если на кухне согласятся добровольно остаться, мы можем обеспечить людей супом, — добавила Зита, решив, что, если повара уйдут, она сама их заменит. Зита снова обратилась к ошеломленному дворецкому:

— Пусть Лаза проследит, чтобы из бального зала убрали все огнеопасные предметы и плотно занавесили зеркала и окна.

— Да, госпожа. Сию минуту.

Как только дворецкий удалился выполнять приказание, появились две невозмутимые женские фигуры.

— Если вы собираетесь сегодня в госпиталь, я иду с вами, — решительно сказала Хельга. Поверх ее рабочего платья был повязан просторный белый передник — свидетельство, что она готова взяться за любое порученное дело.

— Я тоже пойду с вами, — раздался другой голос, не менее решительный.

Зита и Катерина удивленно, как на привидение, посмотрели на мисс Бенсон. Гувернантка Натальи осталась без работы после поездки в Сараево. Зита не любила кого-либо увольнять и долго думала, как ей поступить с тихой молодой англичанкой, которая, хотя и тщетно, прилагала все усилия, чтобы дать Наталье классическое образование. Зита полагала, что мисс Бенсон подыщет себе другую работу, и тогда с ней можно будет распрощаться.

— В госпитале нелегкие условия, а на улицах очень опасно… — сказала она с сомнением, чувствуя свою вину от того, что не отправила мисс Бенсон в Англию, когда это еще можно было сделать.

— Так же как в Брюгге, Остенде и в других городах, которые немцы и их союзники сровняли с землей, — резко сказала мисс Бенсон. Ее бесцветные волосы были аккуратно собраны в пучок, карие глаза смотрели решительно. — Я англичанка, и находись я не здесь, а дома в Линкольншире, то отправилась бы добровольно с бригадой медсестер во Фландрию. Но поскольку я не дома и сейчас не самое подходящее время туда возвращаться, я буду ухаживать за ранеными здесь. Мы ведь союзники, не так ли?

Хельга многозначительно кашлянула, и Зита вместе с Катериной испуганно посмотрели на нее. Мисс Бенсон быстро заговорила:

— Прошу прощения, Хельга. Я ни на что не намекаю… К вам это не относится!

— Я никогда не стыдилась того, что я немка, — невозмутимо сказала Хельга, — и не стыжусь этого сейчас. Просто надо на время забыть об этом. Думаю, раненые не станут обращать внимания на мой акцент, когда я буду за ними ухаживать. Пусть считают меня черногоркой.

За все время службы Хельги в доме Карагеоргиевичей ее слова впервые прозвучали с некоторой иронией.

— Конечно, они не обратят на это внимания, — сказала Зита, ободряюще коснувшись руки Хельги; ее глаза подозрительно заблестели. — А теперь пора. Бесполезно ждать затишья.

Кажется, этот обстрел никогда не кончится.

Катерина за всю свою жизнь впервые видела, чтобы мать шла пешком по улице Князя Милана. Это слегка ее позабавило, но веселье быстро пропало. В восточной части города бушевали пожары, и воздух был пропитан едким запахом дыма и гари.

Несмотря на очевидную опасность попасть под беспорядочный орудийный огонь, улицы были полны народу.

— Не приближайтесь к реке! — крикнула им женщина, голова которой была плотно замотана платком. По пятам за ней трусили с полдюжины ребятишек. — Австрийцы пытаются форсировать Дунай и Саву! Идите на запад, а не на восток!

По улице промчалась коляска, запряженная лошадьми, обезумевшими от грохота пушек и воя снарядов.

— Боковые улочки безопаснее! — крикнула Катерина матери. — Там меньше экипажей и меньше вероятность быть сбитыми!

Согласившись, Зита свернула в первый же переулок, надеясь, что ее не подведет чувство ориентации и они выйдут к госпиталю.

— Никогда не думала, что австрийцы смогут обстреливать нас через реку, — тяжело дыша сказала мисс Бенсон, в то время как они быстро шли по булыжной мостовой. — Я всегда полагала, что река достаточно широка, и не могла представить, что находящаяся на противоположном берегу Венгрия, оказывается, так близко!

— Слишком близко, — заметила Хельга, когда они свернули на другую, еще более узкую улочку. — Австрийцы, если захотят, могут обстреливать Белград круглые сутки!

Катерина хотела сказать, что сербская артиллерия тоже может обстреливать австрийские позиции с Калемегданских высот, но вдруг увидела вывеску кофейни, мимо которой они проходили. Это был «Золотой осетр».

Там было полно укрывающихся от обстрела студентов, многие из которых вообще были бездомными, как говорила Наталья. Катерина подумала, что, возможно, среди этих парней есть и друзья Гаврило Принципа. Понимают ли они теперь, какую беду навлекли на страну их безрассудные поступки, казавшиеся такими патриотичными.

— Я слышу, наши пушки тоже отвечают! — крикнула мать среди грома артиллерийской канонады. — Австрийцы не смогут высадиться!

Катерина надеялась, что ее мать окажется права. В конце улочки она увидела огни госпиталя и множество направляющихся к нему людей. Многие были ранены.

— Десятки домов у реки разрушены! — крикнул ей какой-то незнакомец. — Даже Конак обстреляли!

Катерина подумала о том, сколько их родственников укрывается во дворце и есть ли среди них пострадавшие. По крайней мере о Наталье не надо беспокоиться. Она сейчас в безопасности в Лондоне. Ла-Манш гораздо шире Савы и Дуная, и Лондон не будут обстреливать, если, конечно, военная катастрофа не достигнет гигантских размеров.

В госпитале их приветствовала медсестра:

— Есть" ли у кого-нибудь из вас опыт ухода за больными?

— У меня есть, — сказала Хельга, выглядевшая как настоящая медсестра в своем накрахмаленном белом переднике.

— Тогда пойдемте в третью палату. Остальные — в столовую. Там сейчас работают санитары и несколько медсестер, которые готовят койки к приему раненых. Скажите, что вы их замените и они могут вернуться в палаты.

Катерина подумала, что вряд ли когда-нибудь с ее матерью кто-либо говорил в таком повелительном тоне. Она посмотрела на нее, ожидая, что та сейчас скажет — они пришли в госпиталь ухаживать за ранеными, а не застилать койки, но красивое аристократическое лицо Зиты оставалось невозмутимым.

— Когда закончите работу в столовой, поднимайтесь в третью палату, — сказала старшая медсестра, в то время как мимо них прошла стонущая женщина с пропитанной кровью повязкой на голове. — Боюсь, вам будет нелегко. Осколки снарядов причиняют страшные раны.

Катерина никогда в жизни не стелила постель, особенно с такими грубыми простынями и одеялами. Мисс Бенсон, видя ее затруднения, сказала:

— Если мы будем работать вместе, то сможем застелить в два раза больше коек и в два раза быстрее.

Катерина с благодарностью согласилась, удивляясь, как быстро освоила дело ее мать — будто бы всю жизнь только этим и занималась.

Они работали, а глухие разрывы не прекращались, и стены госпиталя постоянно сотрясались.

— Привезли раненых, — сказал санитар, принесший из кладовой еще охапку одеял. — Говорят, наши потопили военные корабли, пытавшиеся высадить десант. Впрочем, это не остановит следующих попыток. Чем скорее союзники придут к нам на помощь, тем лучше.

Ночь казалась бесконечной. Время от времени наступала передышка, артиллерийский огонь прекращался, но ненадолго.

— У наших мало снарядов и патронов, чтобы продержаться достаточно долго, — сказал всезнающий санитар, принеся последнюю кипу постельного белья. — Где же, черт побери, русские, хотел бы я знать? Да и французы не помешали бы.

Их разговор прервала Зита:

— Здесь больше нечего делать. Все кровати застелены. Пойдемте в третью палату.

Катерина, испытывая волнение, вышла за матерью и мисс Бенсон из заставленной койками столовой. По природе она была спокойной и хладнокровной и знала, что обладает здравым умом, но достаточно ли этих качеств, чтобы справиться с предстоящими трудностями? Она ведь никогда не делала раненым перевязки и никогда не видела страшных ран и ожогов.

— Не беспокойтесь, — сказала мисс Бенсон, снова придя ей на помощь. — Мы будем только помогать медсестрам, чтобы у них было время для более неотложных дел.

Катерина благодарно ей улыбнулась, чувствуя, что за последний час их отношения стали почти дружескими. Она подумала о том, как зовут мисс Бенсон, и нерешительно сказала:

— Мне кажется, мы могли бы называть друг друга по имени…

Мисс Бенсон улыбнулась ей в ответ, и ее невзрачное лицо неожиданно похорошело.