Катерина похолодела. Как могла она танцевать, когда двоих молодых парней уже казнили, а остальные трое, слыша отдаленную музыку, ожидают расстрела? Почему Иван так непреклонен? Неужели он опасается, что, проявив милосердие в день их свадьбы, обнаружит свою слабость?

Иван взял ее за руку и вывел из-за стола.

— Мы должны танцевать первыми, — сказал он, словно ничего не случилось.

Чувствуя, что все взгляды обращены сейчас на нее, Катерина заставила себя уступить его просьбе, все время прислушиваясь, не прозвучит ли очередной залп. Но, ничего не услышав, она с горечью подумала, что, вероятно, двух выстрелов хватило на всех.

Когда заиграл оркестр, образовался большой круг. Катерина посмотрела на мужа и увидела, что его густые широкие брови как всегда слегка нахмурены. Может быть, ему тоже показалось странным, что прозвучали только два ружейных залпа? Катерина молчала. Взаимопонимание, которое едва возникло между ними, теперь исчезло и, видимо, надолго. В этот момент она поняла, что, вероятно, ошиблась, надеясь со временем его полюбить. Иван был слишком суров и непреклонен. Ей оставалось только притворяться любящей женой, как сейчас, когда музыка совершенно ее не трогала, но она продолжала танцевать.

Когда танец наконец закончился, Катерина увидела Макса, возвратившегося в комнату. Он бесцеремонно направился к ним, и она с растущей тревогой поняла, что он собирается поговорить с Иваном.

— Мои поздравления, — сказал он ему, не протянув руки и совершенно не обращая внимания на Катерину. — Добро пожаловать в семью Карагеоргиевичей, майор Зларин.

— Благодарю, майор Карагеоргиевич. Для меня это большая честь…

— Правда, наша семья славится своей кровавой историей, — продолжал Макс, резко его прервав. — Если послушать наших недоброжелателей, вы можете подумать, что все мы просто варвары, в том числе и король Петр, и князь Александр. Но это, конечно, не правда. Мы выглядим такими только на поле боя. В данном же случае, не желая, чтобы присутствующие подвергли сомнению честь Карагеоргиевичей, я попытался отменить ваш приказ о казни пятерых пленных.

Иван в бешенстве втянул ноздрями воздух, а Макс невозмутимо продолжал:

— К несчастью, я подоспел слишком поздно, и двоих парней уже расстреляли, а им было не больше семнадцати. Тем не менее трое оставшихся отправлены в лагерь для военнопленных.

— Вы превысили свои полномочия, майор! — Голос Ивана дрожал от гнева. — И пойдете за это под трибунал!

— Не думаю, — спокойно сказал Макс. — В нашей стране нет трибунала, который мог бы судить кого-либо из Карагеоргиевичей. Особенно того, кого вот-вот должны повысить в чине, присвоив звание бригадира. И с вашим трибуналом, думаю, будет легко договориться. Всего хорошего, майор.

Так и не взглянув на Катерину, он повернулся и отошел от них, явно намереваясь совсем уйти.

— Давай потанцуем, — быстро сказала Катерина, прежде чем гнев Ивана успел вырваться наружу. — Заиграли мой любимый танец.

Иван был вне себя от ярости; его ноздри побелели, а губы сжались в узкую полоску. На мгновение Катерина подумала, что он не собирается танцевать, однако Иван кивнул и отрывисто сказал:

— Да. Конечно.

Опасность миновала. Когда они снова начали танцевать, Катерина почувствовала облегчение, понимая, что если бы Иван публично поссорился с Максом, это погубило бы его карьеру. А поскольку все закончилось без лишнего шума, она знала, что Макс не станет болтать о случившемся, так как тоже заинтересован поскорее все замять.

Катерина испытывала к Максу чувство огромной благодарности. Он один из всех понял чудовищность приказа Ивана. В то время как муж кружил ее под музыку и юбки белого шифонового платья вились вокруг ее лодыжек, она размышляла о том, сможет ли когда-нибудь достойно отблагодарить своего двоюродного брата.

* * *

Эту ночь и три последующие они провели в Конаке.

Сандро предложил им провести медовый месяц во дворце, и Катерина была очень ему признательна. Это означало, что она по крайней мере пробудет в знакомой обстановке несколько самых напряженных дней и ночей в своей жизни.

Предчувствие ее не обмануло. Когда ночью Иван вошел в их спальню из туалетной комнаты с блестящими от воды гладкими черными волосами и в шелковом халате, надетом на голое тело, его первые слова не сломали лед напряженности между ними.

— Я должен кое в чем признаться, — отрывисто сказал он.

Катерина сидела в постели в изысканной вышитой ночной рубашке, обхватив руками колени. Ее сердце, и без того стучавшее учащенно, забилось еще сильнее.

— Да? — удивленно сказала она слегка охрипшим от волнения голосом, радуясь, что по крайней мере предстоящий разговор на какое-то время отсрочит неизбежный момент, когда он ляжет к ней в постель, и подумала, что, может быть, уже пора ему сказать, почему она так быстро приняла его предложение.

Разграбленная комната освещалась свечами. Ее срочно обставили самой необходимой мебелью, но ни дивана, ни кресел не было, и Иван продолжал стоять в двух шагах от кровати, глубоко засунув руки в карманы халата.

— Я на четырнадцать лет тебя старше, и мы вступили в брак очень.., поспешно. Наверное, могло бы показаться неестественным, если бы в прошлом у меня не было женщин, но я не собираюсь утруждать тебя признаниями во всех своих связях.

Большинство из них были просто юношескими увлечениями.

Он сделал паузу, подыскивая нужные слова, и Катерина поспешно сказала:

— Нет необходимости говорить о прошлом! Я и не жду этого. Мне никогда не приходило в голову, что…

— Но об одной связи ты все-таки должна знать, — сказал он, прервав ее с такой же неумолимостью, с какой за свадебным столом отказал ей в просьбе помиловать австрийцев. — Это касается женщины, с которой в будущем тебе, вероятно, придется встретиться, и с моей стороны было бы оплошностью не рассказать о ней.

Катерина почувствовала, что ее щеки запылали. Что бы там ни было, ей не хотелось об этом знать. Вместо того чтобы как-то расслабиться и сблизиться в первую брачную ночь, он усиливал и без того возникшую скованность в их отношениях.

— Пожалуйста, Иван, — взмолилась она, — в этом действительно нет никакой необходимости… Лучше расскажи о своем детстве, где ты жил, чем любил заниматься…

Иван сурово нахмурился, и Катерина поняла — он не хочет ее слушать и никогда не сможет понять. Со своей непреклонностью он просто на это не способен.

— Зара — моя двоюродная сестра, — неумолимо продолжал он. — Она овдовела десять лет назад, и тогда начались наши… отношения. Но после того как я впервые тебя увидел, между нами все кончено.

Катерина поняла, что пришло время и ей сделать признание, но не могла. Гордость не позволит Ивану смириться с мыслью, что она вышла за него без любви, и если раньше Катерина надеялась, что сможет его полюбить в дальнейшем, то теперь сомневалась, что это когда-либо произойдет.

Выражение его глаз и тон голоса изменились, когда он глухо произнес:

— Ты самая красивая женщина, какую я когда-либо видел, Катерина.

Она поняла, что он хочет заняться с ней любовью, хотя взаимопонимания так и не было, и еще крепче сжала руками свои колени. Бесчисленное множество женщин испытало подобную судьбу, но по крайней мере муж ее любил, был в расцвете сил, хорош собой и слыл героем.

Иван подошел к кровати и задул свечу на ночном столике.

В непроглядной тьме она услышала шелест ткани, когда он снимал свой халат.

Она поняла — чтобы не показаться смешной, нельзя продолжать сидеть, обхватив ноги руками. Катерина вытянулась на постели, и ее сердце тревожно забилось, когда муж лег рядом с ней.

Иван тяжело дышал, и она подумала — вероятно, он тоже волнуется, но когда он уверенно ее обнял, стало ясно, что это не так.

— Я люблю тебя, — страстно прошептал он, прижимая ее к своему горячему и сильному телу.

Это было тело чужого ей человека, тем не менее, когда его губы прижались к ее губам, она старалась ему отвечать, но внезапно ощутила слабый лимонный запах до боли знакомого одеколона. Нахлынули воспоминания о том, как Джулиан беседовал с ней в Конаке во время традиционного чаепития, как танцевал с ней на Летнем балу, как они гуляли при луне в саду среди благоухающих роз.

Иван все настойчивее ее ласкал, и Катерина поняла, что от судьбы не уйдешь. В полной темноте она представила, что это Джулиан лежит рядом с ней и она отвечает на ласки Джулиана.

Катерина понимала, что потом будет чувствовать себя виноватой и испытывать стыд. Но все это будет потом, а главное то, что происходит сейчас. И это надо пережить.

Когда через четыре дня Иван Зларин отправился вместе со своей частью к северо-западной границе, Катерина была подавлена. Она сознавала, что теперь ей нечего ждать от жизни, и, зная, что ее мать и Сиси начнут проявлять любопытство, старалась избегать лишних разговоров, проводя почти все дни в госпитале.

* * *

Вскоре ей пришлось там дневать и ночевать. Во время оккупации среди австрийских солдат началась эпидемия сыпного тифа, которая через несколько недель охватила всю страну.

Однажды утром, устав до изнеможения после еще одной бессонной ночи, Катерина с испугом сказала Сиси:

— Кажется, я тоже заболела. Чувствую себя ужасно.

Сиси вытерла с ее лба пот.

— Ты действительно плохо выглядишь, — откровенно сказала она. — Дай-ка я измерю тебе температуру.

— Нет! Ко мне опасно прикасаться!

Катерина схватила какой-то тазик, и ее стошнило. Сиси налила ей стакан воды и заставила выпить лекарство.

Рука Катерины слегка дрожала, когда она взяла стакан. Она знала, ухаживая за тифозными больными, какому риску подвергается, и полагала, что готова к любым последствиям. Теперь же поняла, что ошибалась, и ужасно перепугалась.

— Позволь измерить тебе температуру, — повторила Сиси, — и частоту пульса. — Потом она спросила:

— Сегодня утром ты впервые почувствовала себя плохо?

Катерина покачала головой:

— Нет, еще вчера. Я думала, это просто от усталости. Но у меня нет сыпи, и, по правде говоря, я не чувствую жара, только эту отвратительную тошноту.

— Вероятно, ты будешь испытывать такое состояние в течение некоторого времени, — сказала Сиси без тени тревоги. — По крайней мере месяца три или около того.

Катерина уставилась на нее широко раскрытыми глазами.

Впервые за время эпидемии тифа в Белграде Сиси улыбнулась.

— Какая же ты наивная, Трина. У тебя не тиф. Просто ты беременна.

— Беременна? — Катерина не могла в это поверить. Она коснулась лба тыльной стороной ладони. Ни малейшего жара.

Пощупала пульс. Несмотря на усталость, он был ровным и с хорошим наполнением. Катерина почувствовала облегчение и радость. Она не больна. У нее будет ребенок. Этого она хотела больше всего на свете.

* * *

Тиф свирепствовал всю весну, и на фронте наступило затишье.

В июле поступили сведения о концентрации вражеских сил в Венгрии, и прошел слух, будто бы они намереваются двинуться через Сербию к Константинополю.

В конце лета Сербия ожидала неизбежного нападения. Князь Александр обратился за помощью к союзникам, и ему пообещали, что помощь придет из Болгарии. Александр, зная, что Болгария только и ждет подходящего момента, чтобы вступить в войну на стороне германской коалиции, возражал против этого, но тщетно. Даже когда в Болгарии началась мобилизация, союзники отказывались верить в ее намерения.

В октябре, когда триста тысяч австрийских и германских войск начали мощное наступление на фронте, проходящем по Дунаю, а Болгария одновременно двинула на запад свою четырехсоттысячную армию, Сербия оказалась брошенной союзниками.

* * *

К ноябрю стало очевидно, что поражение неизбежно. Эту новость Катерине сообщила Зита.

— Сегодня Сандро объявил, — сказала она, входя в детскую, где Катерина кормила маленького Петра, — что остатки нашей армии отступают на всех фронтах.

Катерина прижала к себе сына.

— Но куда? И что будет с нами? Австрийцы вели себя как варвары в течение нескольких недель, пока находились в Белграде. Что будет, когда вся страна окажется в их власти?

Зита выглядела бледнее обычного.

— Сандро намеревается повести оставшиеся войска через горы в Албанию. И, несмотря на болезнь, король будет его сопровождать.

Катерина осторожно отняла сына от груди и, придерживая его одной рукой, застегнула блузку.

— А папа и Иван? Они тоже уйдут?

— Сандро ничего не сказал об Иване. Но твой отец и мы с тобой должны уйти.

Катерина почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

— Через горы? Зимой? Возможно ли это?. Петру всего два месяца!

— А что будет, если мы останемся? — спросила Зита. — Сомневаюсь, что кто-нибудь из нас выживет. Там по крайней мере мы будем вместе.

Взглянув в глаза матери, Катерина поняла, что у них нет выбора. Год назад они едва уцелели во время австрийской оккупации, длившейся всего несколько недель, а более долгую наверняка не переживут, ведь они из семьи Карагеоргиевичей. Она подумала о горах, и холодный ужас проник в ее сердце. Тропы, по которым им придется идти, непроходимы не только для автомобилей, но даже для воловьих упряжек. Они смогут передвигаться только верхом, взяв с собой минимум продовольствия.