Триш Кук - Полночное солнце

Только Чарли помогает мне иногда забывать о том, во что я превращаюсь. С ним я по-прежнему чувствую себя самой красивой, талантливой и здоровой девушкой на свете. Он словно не замечает, как я становлюсь совсем беспомощной. А оказавшись одна, я опять балансирую на грани панической атаки. С ужасом думаю, что же болезнь отберет у меня завтра и что случится, когда отнимать будет уже нечего. Не хочу я покидать эту планету. Я не готова. И наверное, не буду готова никогда.

После той ночи на пляже со мной творятся жуткие, чудовищные, кошмарные вещи. Единственная перемена к лучшему заключается в том, что перемены к худшему со временем перестают меня удивлять. Такие дела.

– При полной безнадеге остается лишь смеяться, – говорю я отцу. – Теперь поехали, посмотрим, как Чарли отвоюет свою стипендию.

– Тебе правда нравится этот мальчик? – спрашивает папа, внимательно глядя мне в лицо.

– Он нравится мне, я его люблю и верю в него всеми фибрами души!

– Пожалуй, это достаточно веское основание. Тогда на старт, внимание, марш!

Папа хватает ключи, а я затягиваю тесемки капюшона, так что он почти полностью скрывает мое лицо. Только глаза едва видны. В игру «Раз, два, три – беги!» мы с папой начали играть, когда я была еще маленькой. Так он сажал меня в машину, чтобы везти на прием к врачу. Сегодня мы отдаем дань этой традиции.

Как всегда, приготовления к поездке отнимают больше времени, чем сама поездка. Не прошло и десяти минут, а мы уже у бассейна. Папа паркуется в первом ряду, после чего мы быстро прорываемся в здание. Там душно и влажно. Я сразу же начинаю потеть под своей многослойной одеждой. Хочу снять хотя бы худи[10], но папа меня останавливает, указывая на большие окна напротив. Через них в зал льется полуденное солнце, в лучах которого лужицы у бассейна переливаются всеми цветами радуги.

– Не надо, это небезопасно.

– Что может быть хуже, чем… – начинаю я, но замолкаю, заметив тревожные морщинки на папином лбу, – за последние несколько недель их стало больше и они углубились. – Хорошо, пап.

Мы пробираемся на переполненные трибуны и садимся на самом верху, в уголке, где солнце не сможет меня достать. В первом ряду я вижу родителей Чарли. Там же сидит и Зои со своими подпевалами. Она оборачивается и, фальшиво улыбаясь, машет мне:

– Привет, Кэти!

– Новая подруга? – спрашивает папа.

– Старый враг, – говорю я, отвечая на приветствие еще более фальшивой улыбкой.

Как ни странно, я совершенно спокойна. Зои утратила надо мной власть. Что бы она ни сделала, это не сравнится с теми ужасными вещами, которые уже происходят.

А вот и спортивный мужчина в рубашке поло с эмблемой Калифорнийского университета в Беркли. Из-за него-то мы и собрались здесь. На шее у тренера секундомер, в руках большой блокнот, в котором он постоянно чиркает. Оторвавшись от записей, замечает, что я смотрю на него. Я улыбаюсь и показываю большие пальцы. Углы его губ приподнимаются почти незаметно, но, по-моему, это добрый знак.

– Последний старт этого соревновательного дня! – объявляет комментатор, и его голос эхом отражается от выложенных кафелем стен. – Мужской заплыв на двести метров вольным стилем! Финал!

Трибуны ревут. Весь зал как будто наэлектризован. Пловцы выстраиваются в ряд, потом занимают свои места на старте. «Черт возьми! В плавках, шапочках и очках они все одинаковые!» – думаю я и вытягиваю шею, ища взглядом Чарли. Он написал мне, что поплывет по первой дорожке, но там никого нет. Его родители сидят, вцепившись друг в друга. Мой папа смотрит на меня, вопросительно приподняв брови. Я пожимаю плечами и качаю головой. Мол, ума не приложу, в чем дело: Чарли должен быть здесь. Тренер из Беркли перестал писать и нервно поглядывает на часы. Я едва дышу.

Вдруг, как по волшебству, появляется Чарли, такой сильный и такой красивый, что мне хочется соскочить с трибуны и обнять его. Другие пловцы брызгают на себя водой или потряхивают руками и ногами, сбрасывая нервное напряжение. Только Чарли спокоен и сосредоточен. Улыбнулся родителям и высматривает нас, ряд за рядом оглядывая зрительские места. Папа поднимает руку и указывает на меня. Я скидываю капюшон (на этот раз без возражений с папиной стороны) и машу. На лице Чарли появляется широкая улыбка. Он прикладывает ладонь к сердцу. Я делаю то же самое. Это наш тайный знак, означающий: «Amor vincit omnia – любовь побеждает все».

Чарли кивает. Он готов. Раздается предупреждающая команда, затем сигнальный гудок. Пловцы ныряют. Каково же им, если я, даже сидя на трибуне, замираю от волнения! Проплыв под водой чуть ли не половину бассейна, все вдруг выныривают. Напряженная тишина сменяется энергичными ударами рук и ног по воде. Все участники заплыва идут вровень, и кажется, будто они связаны между собой невидимой нитью.

Родители Чарли сидят не шелохнувшись и не разнимая рук. Тренер из Беркли смотрит на табло, потом опять переводит взгляд на пловцов. Начинается второй отрезок дистанции. Парень, плывущий по второй дорожке, вырывается вперед. Остальные пока по-прежнему держат линию. Я изо всех сил свищу с помощью двух пальцев, подгоняя Чарли.

Пловцы отталкиваются от края бассейна, переворачиваются и устремляются в обратном направлении. Это третий отрезок. Лидер еще больше отрывается от группы. «Давай же, Чарли! – мысленно восклицаю я. – Тебе выпал шанс, от которого зависит твое будущее. Выложись на сто процентов!»

Осталась последняя часть дистанции. Чарли на третьем или четвертом месте. Я вскакиваю и ору так, как, наверное, никогда раньше не кричала. Надеюсь, Чарли меня слышит. Я знаю, как долго он тренировался, чтобы восстановить форму. Знаю, что, готовясь к этому соревнованию, он не жалел себя. Знаю, что он может победить. И он сам это знает.

Вот оно, наконец-то! Чарли начинает прибавлять скорость. Его руки работают все активнее. Он скользит по воде. Ускоряется, напирает. Опережает парня, который шел третьим, а потом и того, который был вторым. Однако до лидера ему по-прежнему далеко. Победа кажется невозможной, и все же Чарли не сдается. Да, это происходит! Его рука первой касается стены. Он выиграл! Я кричу во все горло. Ничего более увлекательного, чем этот заплыв, я в своей жизни, скорее всего, уже не увижу. Так что охрипнуть не жалко.

Чарли вылезает из бассейна, невольно демонстрируя мышцы плеч, рук и живота, потом снимает очки и направляется к трибунам. Я бегу к нему, не в силах усидеть на месте. Прямо навстречу лучам. Папа бросается вдогонку.

– Не выходи на солнечные участки! – кричит он.

Тренер из Беркли похищает Чарли у меня из-под носа. Они ненадолго выходят из зала. Потом победителя перехватывают родители. Мы с папой ждем. Наконец-то Чарли высвобождается из кольца поздравляющих и обнимает меня, отрывая от земли.

– Какой же ты молодец! – восклицаю я.

– Я молодец? – переспрашивает он, радостно улыбаясь, и ставит меня на пол.

– Еще какой! Что сказал тренер из Беркли?

– Я произвел на него впечатление. Он со мной свяжется.

Я тоже улыбаюсь, вне себя от счастья:

– Здорово! Я так тобой горжусь!

Папа втискивается между нами и от души колошматит Чарли по спине:

– Слухи не врут: в бассейне ты просто зверь! Поздравляю!

– Благодарю, мистер Прайс. И спасибо, что разрешили Кэти приехать.

Папа с улыбкой смотрит на меня:

– Ну разве она согласилась бы пропустить такое событие?

– Мистер Прайс, можно, я украду у вас Кэти завтра вечером?

Я молитвенно складываю руки и умильно заглядываю папе в лицо. Он, поколебавшись, кивает:

– Думаю, можно.

Мы в последний раз обнимаемся с Чарли, после чего я опять затягиваю тесемки капюшона и бегу к машине. Все остальные как будто тоже очень торопятся. На парковке суета. Проходит пять минут, а мы с папой все никак не можем отъехать. Я устало смотрю в окно. Замечательно, что я была свидетельницей успеха моего парня. Но теперь я могу думать только об одном: как бы поскорее добраться до дому и лечь в постель.

Я уже начинаю клевать носом, когда из здания выходит Чарли с родителями. Он подбегает к нашей машине и прижимает ладонь к затемненному стеклу. Я делаю то же самое. Он не видит меня, но наверняка чувствует, что я здесь.

Мистер Рид стучит в переднее окно, и папа опускает стекло.

– Я хотел бы поблагодарить вас и вашу дочь. Ваша поддержка очень важна для Чарли.

– А его поддержка важна для меня! – кричу я, хотя меня никто не слышит.

– Он замечательный молодой человек, – отвечает папа.

– А ваша Кэти просто чудо…

Мне так хочется выйти из машины и поговорить с родителями Чарли, но солнце жарит прямо у нас над головой. Даже в моем нынешнем положении это слишком рискованно.

– Я рад, что наши дети встретились, – продолжает мистер Рид. – В жизни каждого человека есть такие моменты и такие люди, которые его меняют. Кэти навсегда оставит след в душе Чарли, а он будет жить в ее сердце. Даже если они не смогут быть вместе долго. Я так сказал сыну: «Будь благодарен за то, что узнал Кэти, ведь она обогатила тебя».

Я торопливо достаю телефон и пишу отцу: «Скажи ему: „Amor vincit omnia!“» Папа читает эсэмэску и, подняв глаза на мистера Рида, смеется:

– Кэти просит передать вам, что любовь побеждает все.

Мистер Рид тоже смеется:

– Я в этом не сомневаюсь.

Он стучит в стекло, к которому мы с Чарли прижимаем ладони, представляя себе, что соприкасаемся друг с другом.

– Держись, Кэти!

Я прикладываю руку к сердцу, а потом опять к стеклу. «Amor vincit omnia, – думаю я. – Любовь побеждает все».

Вечером Чарли приезжает за мной ровно в назначенный час. На мне новый наряд, заказанный по Интернету с папиного одобрения. Я причесалась и накрасилась, хоть это было нелегко. Сейчас даже самые простые вещи даются мне все труднее и труднее. Тем более нужно цепляться за каждый шанс почувствовать себя молодой и красивой. Почувствовать себя живой.

Папа опять фотографирует нас, как на выпускном, но на этот раз я не возражаю. И даже не смущаюсь. Я стараюсь хранить благодарность, о которой говорил мистер Рид. Тревога, в последнее время ни на минуту не отпускавшая меня, отступает на второй план. Душа уже не стенает, а тихо напевает печальную песню.

Чарли открывает передо мной дверцу машины, я сажусь. Папа машет нам с крыльца. У меня дрожат руки. Я хочу спрятать их под себя, но Чарли берет мои пальцы в свои, подносит к губам и каждый по очереди целует. Я тихонько улыбаюсь: только Чарли умеет устранять неловкость подобных моментов. От его доброты, конечно, не легче мириться с болезнью, зато я понимаю, как мне повезло, что он у меня есть.

Откидываюсь на спинку кресла и с любопытством думаю о том, какой же сюрприз ждет меня сегодня. Через полчаса мы останавливаемся возле непримечательного здания, похожего на склад. Мое лицо расплывается в улыбке:

– Еще один рок-концерт?

Чарли мотает головой:

– По-твоему, я не умею мыслить творчески? Не угадала. Пойдем, сама увидишь.

– Что увижу? – нетерпеливо спрашиваю я, следуя за ним.

– Придем – узнаешь.

Чарли вводит меня в помещение, похожее на кабину звездолета из научно-фантастического фильма. На микшерном пульте размером с автомобиль – миллион кнопок и рычажков плюс рекордеры для нескольких звуковых дорожек и цифровые рабочие станции. За стеклом стоят музыканты, настраивающие свои инструменты.

Не верю собственным глазам: неужели сейчас я увижу, как происходит профессиональная звукозапись? Может, я сплю?

– Кого мы здесь услышим? – спрашиваю я.

– Ты имеешь в виду этих парней? – Чарли указывает большим пальцем на музыкантов. – Они будут играть для тебя.

Не успеваю я переварить то, что он сказал, ко мне уже подходит какой-то бородатый чувак.

– Ты Кэти? – интересуется он. – Можем начинать?

– О боже! Нет-нет-нет… – бормочу я, вытаращив глаза.

Мне опять хочется срочно заняться кошачьими похоронами, и я поворачиваюсь к двери, но Чарли ее заслоняет.

– Да-да-да-да! – заявляет он.

– Что это… Как ты… Ты с ума сошел? – запинаюсь я. – Чем мы будет платить?

Чарли пожимает плечами:

– Об этом не беспокойся.

Такой ответ может означать только одно: Чарли потратил на меня все свои сбережения. Все, что тяжелым трудом заработал за это лето, и за прошлое, и за позапрошлое. Я знаю, сколько стоит профессиональная запись. Очень и очень дорого. Я потрясена такой щедростью. Слезы, которые в последнее время вообще не заставляют себя долго ждать, застилают мне глаза.

– Нет, Чарли! Ты же на новый грузовик копил! Эти деньги так тяжело тебе достались! Я не допущу, чтобы ты так ими распорядился!

– Дело уже сделано, – улыбается он. – Кстати, многие университеты не разрешают первокурсникам разъезжать по кампусу на машинах.

– Из Беркли звонили? – спрашиваю я, дотрагиваясь до его щеки.