Юрий Татаринов - Посланник Аллаха

Хан покинул ее шатер расстроенный...

В тот день он никого к себе не пускал. Между тем его приближенных все сильнее беспокоило положение, в котором все они оказались. Никто не задумывался над тем, что на самом деле происходило с повелителем, никто не сочувствовал бедняге, зато все готовы были осуждать его.

Между тем светлейший все еще не оставлял надежды добиться снисхождения пленницы...

Вечером он распорядился, чтобы ее привели. Кажется, красавица упорствовала, потому что ее буквально втолкнули в шатер. Несчастная упала прямо к ногам повелителя...

Отпустив слуг, хан приблизился к лежавшей. Золотая вышивка на его синем халате и такого же цвета шапочке блестела в свете живых факельных огней. В своем наряде светлейший выглядел джинном, готовым исполнить любое пожелание возлюбленной.

Между тем красавица, распластавшись на ковре, прятала лицо. Неподвижность ее и молчание говорили все о том же — об упрямстве и ненависти.

Опустившись на колени, хан нежно тронул рабыню за плечо, попросил:

— Посмотри на меня. Не прячь лица, солнце мое.

Затворница даже не пошевелилась.

Тогда хан нагнулся, нежно обнял ее и стал целовать в затылок, шею, спину.

Но упрямица не отреагировала и на это.

И тогда хан замахнулся и ударил ее...

— Я могу сейчас же прикончить тебя! — взревел он. — Слышишь ты, дрянь! Ты должна любить меня! Я повелеваю!

Сей взрыв являлся проявлением бессилия. Колодец терпения светлейшего был исчерпан.

Но и жестокость не подействовала на упрямицу: бедняжка Эвелина даже не пошевелилась, не издала ни звука. И только из глаз ее вдруг полились слезы...

— Ты будешь моей! — продолжал хан. И наконец сам упал возле несчастной и зарыдал от бессилия и ужасной душевной боли.

Теперь слезы лились из глаз обоих. Но даже это не объединило их.

— Скажи! Скажи что-нибудь! — стал умолять светлейший. — Скажи о своей ненависти! Скажи о презрении! Только не молчи! Твое молчание леденит мне сердце!.. Пойми, страсть переполняет меня! Ты мне по нраву! Готов быть с тобой до конца дней своих!.. Будь же снисходительна!

Но пленница не ответила и на этот раз. Вскоре слезы ее высохли, а глаза стали красными. Казалось, ненависть только укоренилась в ней за время этой встречи.

— Камень! Холодный камень! — изрек в бессилии светлейший и наконец поднялся, чтобы пересесть в кресло. — Только одно и остается: убить тебя!..

Последняя фраза неожиданно оживила пленницу. Бедняжка Эвелина подняла голову, а потом быстро, словно маленькая змейка, подползла к ногам повелителя. В ее широко раскрытых ясных глазах заплясали отблески факельных огней.

— Убейте, — попросила несчастная. — Сделайте милость, убейте! Только не мучьте меня! Оставьте свои безнадежные попытки!

Хан встал и отошел к стене. И оттуда оглянулся... Он увидел в глазах взиравшей на него возлюбленной свою же собственную душевную боль: они оба страдали из-за того, что были вместе!..

Эта встреча, казалось, должна была разделить их окончательно...

Решимость пана Ибрагима совершить хадж в Мекку и уговоры Кундуза наконец настроили хозяина Ловчиц отправиться в дорогу. В конце осени, когда поубавилось хозяйственных забот, пан уехал... Он уговаривал Кундуза составить ему компанию. Но пастух внушил хозяину, что тот должен в одиночку совершить сей святой ритуал.

— Аллах отпускает грехи только искренним, — сказал пастух. — А искренность молящегося проявляется в одиночестве, один на один со Всевышним. Над одиноким не довлеет чужая воля. Он имеет возможность сконцентрировать свои силы. На время вам следует забыть о семье, о хозяйстве. Никакая посторонняя мысль не должна отвлекать вас. Думайте только о главном — о спасении. Отдайтесь сполна молитве. И вы возвратитесь чистым, как алмаз!

Пан Ибрагим рассчитывал вернуться через два месяца. Даже на такое важное мероприятие, как хадж, у него не имелось лишнего времени.

Но вот прошло больше трех месяцев, а он все не возвращался... Наконец все уверились, что с ним стряслась беда.

Зимние дни Кундуз проводил в сторожке. Он не выходил, и о нем мало-помалу забыли. Только Касим заглядывал к старику: то хлеба принесет, то картошки, то еще чего. Иногда молодой и старый затевали беседу. И вот однажды Касим признался, что любит Лину...

— Немудрено, — ответил на это Кундуз. — Трудно оставаться равнодушным к такой красавице. Другое дело, созрел ли ты для настоящего чувства?.. Представь, что ты уедешь. А не станут ли твои глаза искать иной объект поклонения?.. Настоящее чувство не допускает неуверенности, метаний. Настоящее чувство — это новая звезда в небе. И эту звезду зажигает мужчина!

В то же самое время Лину тревожила иная забота. Приезжали соседи, купцы из города, деревенские. Все только и спрашивали: вернулся ли пан Ибрагим? Сначала панночка отвечала. Но потом вопрос начал вызывать в ней страх. А последние дни бедняжка и вовсе только прятала лицо в ладонях да убегала с глаз долой...

Иногда она тоже заглядывала к Кундузу. В последние дни приходила просто помолчать — уже уверилась, что с отцом случилась беда...

Как-то она зашла в сторожку, села на краешек лавки у дверей и, достав платочек, заплакала.

— Папенька не вернется, — проговорила она сквозь всхлипы, — он умер...

— Ясная моя, что ты! — воскликнул в ответ Кундуз. — Твой отец жив! И скоро будет дома! Поверь мне!

— Разве вы можете знать, дядюшка Кундуз! — с упреком ответила красавица. При этом пышные черные волосы ее, распущенные по плечам, задрожали. — Поди, лежит бедный где-нибудь в снегу... всеми забытый...

И несчастная заплакала в голос...

Пастух не стал открывать секрета своей уверенности. Дорога в Мекку была неблизкой. Следовало пересечь границы, проехать через горы, пустыни. Задумка обернуться за два месяца была пустым бахвальством. Кундуз еще перед отъездом говорил пану: «Не стройте прожектов, не говорите о сроках, жизнь сама скажет за себя».

Между тем с паном Ибрагимом случилось воистину непредвиденное...

Прибыв в Мекку в праздничные дни, старик скоро забыл о цели своего визита. Забыл о молитвах, о могиле пророка. Гость, как от него и следовало ожидать, первые несколько дней только тем и занимался, что ходил по улицам и на каждом углу дегустировал вина. Ему понравилась такая жизнь. Понравился и город. Мекка — перекресток многих караванных путей — поразила его воображение богатством. Пан Ибрагим обошел все лавки и базары города, накупил массу безделушек — и все восторгался.

И вскоре был наказан за свое легкомыслие: его выследили и ограбили разбойники.

Грабители унесли купленные им вещи и забрали все деньги. Бедняге не на что стало купить даже хлеба...

Целый месяц несчастный прожил без всяких средств. Этот страшный период и обратил его на путь истины. Пан Ибрагим наконец вспомнил о Боге... Он стал, как и положено истинному мусульманину, пять раз на день молиться. При этом обязательно хотя бы раз в день посещал городскую мечеть. Утром зарабатывал на хлеб — разгружал на базаре товары, а вечером искал место для ночлега.

Одежды его обветшали, а отчаяние выросло до предела. О возвращении он уже и не мечтал. Скитаясь по городу, он только и думал, где бы найти поесть.

Единственное, что могло бы спасти его, — это встреча с земляками. Пан ходил по базарам и прислушивался к разговорам. Но земляков не встречал. Аллах словно испытывал его. Несчастный уже готов был примириться с участью бродяги.

Но тут случилось чудо...

Как-то пан Ибрагим шел по базару. Он не замечал толчеи и ругани, не обращал внимания на окрики в свой адрес: он был голоден и думал только о еде. В одном месте толстый перс продавал горячие лепешки, начиненные мясом. Бедняга пан подошел к прилавку и уже хотел было совершить непоправимое — схватить лепешку и бежать, как вдруг почувствовал, что кто-то упрямо таращится на него. Пан оглянулся — и едва не повалился на дышащую жаром, пыльную землю. Перед ним, в пяти шагах, стоял Кундуз...

Пан Ибрагим закрыл глаза и помотал головой, как конь, которому досаждали мухи. Он решил, что от голода его начали донимать видения. Но когда опять открыл глаза, то увидел то же самое... Пастух стоял, опираясь руками и подбородком на длинную палку, и смотрел на него. Широкая седая борода старика шевелилась на ветру, а лоб, наполовину скрытый цветастой тюбетейкой, искрился капельками пота. Узкие глаза его источали проницательность, за которой, помимо осуждения, угадывалось еще и сочувствие.

— Вы так напоминаете мне одного моего пастуха, — забыв, что может быть не понят человеком, к которому обращается, чистосердечно признался пан Ибрагим. И тут же попросил: — Простите великодушно, подайте хотя бы на горсть фиников...

При этом он униженно, словно бездомная собака, отчаявшаяся найти что-то, чтобы утолить голод, посмотрел незнакомцу в глаза.

— Хозяин, это я, Кундуз! — неожиданно отозвался старец и сделал движение, намереваясь приблизиться к пану.

Пан вздрогнул и сейчас же подался назад, навалился спиной на гору лепешек.

— Эй, прочь! — крикнул, обращаясь к нему, толстый перс и замахнулся на несчастного.

Кундуз шагнул к прилавку, взял пана Ибрагима за руку и повел вон с базара...

Добрых полчаса оба шли молча: впереди Кундуз, за ним, кик усталая, сбившаяся с пути лошадь, — пан Ибрагим.

Наконец остановились... Они оказались на окраине города, в том месте, где не было людей и где перед ними, в низине, на лугу паслось стадо овец. Кундуз усадил пана на камень, а сам присел рядом на траву.

— Не удивляйся, хозяин, — начал он, — с тех пор, как стал правоверным, я часто бываю здесь. Для меня это нетрудно. Только не спрашивайте, как это делаю... Сегодня я прибыл, чтобы забрать вас... Ваши люди обеспокоены. А бедняжка Лина и вовсе не находит себе места. Больно смотреть, как она страдает.

— Старик!.. — не сумев справиться со своим изумлением, вскричал пан Ибрагим. Он хотел что-то сказать, но вдруг встал на колени и обнял Кундуза. — Я так рад! Так рад!.. Ты приехал, чтобы спасти меня!.. Я знал, что ты... не простой человек! Еще тогда, когда ты пришел просить работу, я не смог отказать тебе! Не иначе как Сам Всевышний заступается за тебя!..

Кундуз не ответил.

Так, обнявшись, оба просидели некоторое время в молчании. А потом поднялись и пошли обратно в город.

Вскоре они оказались во дворе большого старого храма. И там, в тенистом безлюдном месте, опять обнялись.

— Прежде чем говорить с вами, хозяин, хочу помолиться. Советую и вам сделать то же самое. Нельзя быть невежей по отношению к Богу. Мы должны думать о Нем прежде всего.

Он сейчас же сел на траву, лицом к храму, и стал молиться.

Только теперь пан Ибрагим обратил внимание на то, что в стену старого, вросшего в землю храма вмурован большой черный камень. Подчиняясь воле пастуха, хозяин Ловчиц тоже опустился на траву и стал молиться...

Когда спустя несколько минут оба присели там же на лавочку, Кундуз сказал:

— Все знаю, хозяин. Можете не рассказывать о вашей беде.

— Откуда ты знаешь? — удивился пан Ибрагим.

— Аллах всемогущ. А я Его близкий. Это Он привел меня сюда.

— Но как ты добрался? Ведь у тебя нет денег! Это Лина выправила тебя?

— Я бываю здесь часто. По всякому требованию Аллаха. Этот святой город давно стал моей родиной.

Пан слушал Кундуза — и не верил ему. «Оказывается, мой пастух умеет лгать», — подумал он. Но ему было не до осуждений и насмешек. Пан радовался и надеялся, что Кундуз поможет ему. Поэтому уже в следующую минуту он спросил:

— Но как нам вернуться?

Кундуз не ответил... Тем не менее несчастный пан Ибрагим поверил, что непременно выберется из Мекки и в скором времени опять окажется в кругу близких...

С этого дня они стали ходить к старому храму часто. Чувствуя искренность, с которой молился пастух, пан Ибрагим старался не отставать в этом. Он просил Бога простить грехи, особенно те, что были связаны с женой. И при этом обещал быть преданным Ему до смерти.

А потом случилось невероятное... Как-то во время одной молитвы пан поднял голову — и вдруг увидел, как пространство перед ним раздвинулось и изменились окружавшие его предметы. Вместо стен храма пан Ибрагим увидел стены своей гостиной в Ловчицах... Добрых десять минут после этого он сидел на ковре без движения, боясь, что видимое им есть лишь игра воображения. Наконец не выдержал, возопил:

— Лина! Доченька!

На крик в залу первым вбежал Касим.

— Хозяин!.. — воскликнул молодой слуга. — Радость-то какая! Живы!.. Когда вернулись? Кто встретил вас?.. Сейчас позову Лину!..