Кирк Дуглас - Последнее танго в Бруклине

Чудо-жаркое с бриджем сделались еженедельной повинностью, не такой уж и тяжкой, потому что им, всем четверым, было хорошо друг с другом. Так было приятно вспомнить давние золотые деньки, когда Милт и Бен мальчишками таскались на Кони-Айленд, чтобы прокатиться на аттракционах, или проникали без билета на стадион Эббетс-филд, где играли «Ловкачи». Случалось, Бен с грустью думал, до чего легко в детстве сходятся и расходятся, до чего просто… Вот есть у тебя друг, лучший друг, и ему ты выкладываешь все свои секреты, даже постыдные. А с возрастом становится все труднее кому-то доверять, оставаться открытым. Они встречались еженедельно целый год, прежде чем наступил тот миг полной мужской откровенности, который вновь сделал их самыми близкими друзьями.

Дело было вечером, после обеда, когда жены убирали со стола, чтобы усесться за карты, а Милт и Бен вышли подышать на балкон.

И тут Милт с выражением беспокойства в своих карих глазах повернулся к нему и шепнул: «Слушай, меня сейчас вывернет», – а руками обхватил свой выпирающий животик.

– Что такое? – забеспокоился Бен, опасаясь, как бы съеденный Милтом обед не полетел прямо на тротуар.

Милт вдохнул полную грудь воздуха, приходя в себя. Затем покосился на комнату, где их жены о чем-то оживленно болтали.

– Сейчас скажу тебе такое, чего за всю жизнь никому не говорил, – зловеще прошептал он.

– Ну, говори. – Похоже, опять это его шуточки, никогда не разберешь, серьезно он или нарочно.

– Ненавижу это ее жаркое.

– Ненавидишь? – Бен смотрел на приятеля во все глаза. Ведь только что Милт просил добавки и набросился на мясо, словно его сто лет не кормили.

– Вот увидишь, оно меня на тот свет отправит. – И Милт плюхнулся в шезлонг. – Только уж, пожалуйста, ей про это ни слова, она ведь готовит жаркое раз в неделю, не чаще. Узнает, до чего оно мне противно, очень расстроится.

Бен, усмехаясь, присел с ним рядом на корточки и с видом заговорщика прошептал:

– Я тоже хотел тебе кое в чем признаться, Милт.

– Тоже терпеть не можешь это жаркое?

– Еще хуже.

– Хуже? Как это – хуже?

– Я ненавижу играть в карты.

– Но вы же с Бетти два раза в неделю играете.

– Вот я и говорю – мука самая настоящая.

Они обменялись долгим взглядом, и тут на них напал хохот. Смеялись без устали, навзрыд и только все истеричнее да истеричнее, а по щекам у обоих лились слезы.

Выглянула Сара.

– Так, понятно, Милт опять шуточки свои грязные рассказывает, – сообщила она Бетти, вызвав у мужчин новый приступ веселья.

Вот с того разговора на балконе оба почувствовали, что дружба у них особенная. Как в далекие-далекие годы, когда они были детьми.

– Ну, что тебя так веселит? – осведомился Милт довольно уныло. – Шведская стенка, все вверх да вниз, вверх да вниз, уже потом заливается.

– Да нет, просто вспомнил…

– Как хорошо молодым быть, да? Ни усталости тебе, ни пота, даже когда трахаешься. – Милт на секунду остановился и вытер лицо полотенцем.

– Тебе, небось, Голливуда не хватает, романтики, девок этих шикарных, а? – Бен поменял кассету, и теперь из магнитофона лились звуки танго.

– Какая романтика? – Милт со вздохом принялся за гантели: по десять наклонов вправо и влево – все это делают. – Ты про то, что звезды спят то с тем, то с этим? – Так это просто, чтобы в газетах писали, поддерживали интерес, вот и все.

– А что, на самом деле не спят?

– Да уж будь уверен, только не друг с другом. – Милт подмигнул ему: – С агентами.

– Да брось ты, неужели с такими вот, вроде тебя?

– Ну ясное дело! А друг с другом звезды только грызутся: каждой лучший сценарий подавай, и чтобы снимок на первой полосе и самый крупный, и чтобы свет падал снизу, а не сверху. Да они готовы друг другу глотку перегрызть.

– Ну да!

– А вот и да. Роскошные девки эти, как домой после съемок вернутся, уж меньше всего на свете хотели бы опять общаться с роскошными парнями, которые перед камерой были. Вымотаны они, раздражены. Значит, скорей в ванну, потом рубашечку ночную и давай звонить агенту. Уснуть-то не могут.

– Ты что, серьезно?

– А ты как думал! Ну агенту куда деваться: собираешься, едешь. За руку ее держишь, утешения нашептываешь, говоришь, что, мол, вы самая талантливая и прочее, трахаешь ее под конец. И она тебе благодарна.

Бен только покачал головой, немного прибавив громкости на магнитофоне.

– Стало быть, агент со всего свои десять процентов берет?

– Агент для того и агент, чтобы во всем помогать клиентам.

Бен расхохотался.

– Понимаешь, – Милт с грохотом опустил на пол гантели, заставив Бена вздрогнуть, – я вот думаю, как бы было хорошо, если бы трахи эти тогдашние можно было в банк положить, а теперь жить на проценты, ну как на пенсию.

– У тебя, Милт, – укоризненно ответил Бен, – все секс да секс на уме.

– Только и есть, что на уме, а то бы об этом не разглагольствовал.

Бен промолчал.

– Слушай-ка, юноша, а у тебя как, все функционирует или не очень?

Бен криво улыбнулся:

– Знаешь, такой домкрат пока еще не придумали, чтобы эту штуку подымать. А выдумают, я сразу целых три закажу: себе одни, а тебе остальные – идет, Милт?

– Отлично. – Милт, закончив упражнения, вытирал пот и уже потянулся за одеждой. – Ладно, мне торопиться надо, Майкелсон приехал.

– Майкелсон?

– Пень этот, который директор агентства.

Милт достал из чемоданчика свежую рубашку и приложил ее к себе, стоя перед зеркалом. Видно было, как Бен в глубине зала пританцовывает в ритме танго, целиком захваченный мелодией. Он притянул к себе воображаемую партнершу, потом резко ее запрокинул.

– А помнишь, – Милт тяжело вздохнул, – помнишь, как вы с Бетти взяли первый приз на Кони-Айленд, когда там танцплощадка была? Господи, когда ж это было-то… В сорок пятом?

– Давно, можешь не сомневаться. А жаль, что танго больше не танцуют. – В голосе Бена чувствовалось настоящее сожаление.

– Конечно, в Париже последнее танго было.

– Ты о чем?

– То есть как, ты не видел эту картину, ну с Марлоном Брандо?

– Нет, не видел, Бетти не любила в кино ходить.

– Вот это да. Знаешь, она сейчас идет в «Плазе», там старые знаменитые фильмы показывают.

– Бывал я там.

– Ну и опять сходи.

– Может, и схожу. Хотел, правда, сегодня квартиру поискать, да черт с ней.

– «Последнее танго в Париже». Тебе понравится, не сомневайся.

В этом Бен не был так уж уверен. Марлон Брандо никогда ему не нравился, но раз там есть танго, не может такого быть, чтобы картина оказалась совсем уж скверной.

Острые зубья электропилы издавали скрежещущий, хриплый звук. Воздух наполнился кисловатым запахом подпаленной человеческой плоти. У Эллен все плыло перед глазами, но она, сжав зубы, заставила себя смотреть дальше.

Рука Рихарда в резиновой перчатке твердо удерживала пилу, вонзившуюся в широкую кость как раз в центре грудной клетки, а по сторонам летели крохотные поблескивающие осколки. Повторяя каждое его движение, следовала рука ассистента с электродом для зажима сосудов, чтобы предотвратить кровотечение. Отсутствие крови придавало грудной клетке сходство с грудкой индейки, приготовленной к разделке, – нафаршируют и подадут к столу в День благодарения. Эллен под маской чуть не фыркнула, но поспешила себе напомнить, что там, под зеленым тентом над столом, лежит живой человек, которому делают операцию. И опять на нее накатила волна тошноты.

Рихард привел в движение какой-то стержень на приспособлении из нержавеющей стали, напоминающем средневековую машину для пыток. Эллен отвернулась, сделав вид, что ее интересуют цифры, пляшущие на экранчиках приборов вокруг операционного стола, но звук все равно был слышен, невыносимый звук разламываемых ребер. У нее подогнулись колени, заставив ее вцепиться в руку анестезиолога. «Все нормально?» – прошептал он из-под маски.

– У кого? У меня? Не волнуйтесь, это же просто потрясающе! – пробормотала она в ответ.

Хмыкнув, анестезиолог счел нелишним подставить ей табуретку.

– Спасибо большое.

Она плюхнулась на нее, жадно глотая воздух, а лицо в маске так и поплыло у нее перед глазами.

– Ну где? – резкий выкрик Рихарда с этим его австрийским акцентом так и зазвенел, отскакивая от одной кафельной стены к другой.

– Вертолет только что приземлился на крыше, одну секунду, сейчас доставят, – ответила одна из сестер.

– Отлично, пошли дальше, – бросил Рихард.

Эллен заставила себя широко открыть глаза, когда скальпель одну за другой перерезал трубочки, ведущие к сердцу. Но вот Рихард нырнул рукой вглубь и выхватил что-то вялое, безжизненное, как кусок говядины в мясной лавке, и она едва не лишилась чувств.

– Воды выпейте, – посоветовал анестезиолог. Она с благодарностью ухватилась за этот предлог, чтобы на минуточку выскочить из операционной. Какой ужас, она ведь и правда могла грохнуться без сознания, или прямо там, в операционной, ее бы стошнило. Самое время капельку перевести дух – Рихард, похоже, слишком поглощен работой, ничего и не заметит.

В холле она свалилась на каталку и прижалась лбом к холодным стальным краям. Желудок почти успокоился, и тут она увидела, как из лифта выбежал дежурный сотрудник, держа в руках холодильную камеру. Пулей пронесясь мимо нее, он постучал в дверь операционной.

Тут же выглянула сестра и забрала переносную камеру у него из рук. Ничего особенного: маленькая шкатулочка из пластика – в такие складывают бутерброды, уезжая на пикник, ну еще пара бутылок содовой туда поместится. А на самом деле в этой шкатулочке привезли сердце, которое держали там несколько часов в специальном соляном растворе со льдом.

О пересадке сердца Эллен знала все, что полагается знать. Она была в этой больнице библиотекарем и читала кое-что о новейших методах трансплантации органов, но, как это делается, увидела впервые. К медицине ее влекло со школьных лет, но уже на подготовительном лечебном факультете выяснилось, что она не переносит вида крови. Работа в медицинской библиотеке оказалась как раз тем, что нужно, чтобы чувствовать себя причастной к делу, которое она любила, но не подвергаться повседневной муке, а ведь без этого тут нельзя. Ни за что в жизни не пошла бы она смотреть на эту операцию да и любую другую, если бы хирург не был ее любовником.

Прошло несколько минут, она собралась с силами, чтобы снова войти в операционную, и твердо решила, что теперь уж останется там до конца, чего бы ей это ни стоило.

На всякий случай набрав в легкие побольше воздуха, она открыла дверь и приблизилась к столу. Грудная полость пациента была пуста. Вот, смотри, человек лежит без сердца, все его артерии зажаты и подсоединены к пластиковым трубочкам, которые тянутся вниз, вниз, к кардиопульмональному отводному аппарату, управляемому компьютером, – отсюда же поступают молекулы кислорода, и все это идет обратно к телу. Какие-то вращающиеся цилиндры – вот что сейчас заменяет легкие и сердце.

– Ну как, интересно? – Рихард явно спрашивал об этом ее, и Эллен немного растерялась.

– Исключительно интересно, – выдавила она из себя. Ее обычно хрипловатый, как у Лорен Баксаль, голос – считалось, что он сильно придает ей эротической привлекательности, – из-за напряжения, требовавшегося, чтобы не сплоховать в нужную минуту, прозвучал каким-то приглушенным дискантом, точно ее душили.

– Все в порядке?

– Конечно, не беспокойтесь.

Джина, хирургическая сестра, стоявшая рядом с Рихардом, бросила на него встревоженный взгляд. Это не укрылось от Эллен: с чего бы она, к чему?

Господи, она же тут ни черта не смыслит, просто как с другой планеты свалилась, и этот молчаливый язык взглядов, которым в операционных пользуются хирурги и сестры, – для нее тайна за семью печатями.

Джина поставила холодильную камеру на стол рядом с Рихардом и сняла крышку. Ассистент запустил обе руки в ледяное крошево и достал большую пластиковую сумку, где был еще лед, а в нем стеклянный сосуд. Счистив лед, он откинул верх. Внутри что-то плавало. Рихард достал содержимое сам.

«Боже Всемогущий!» – ахнула про себя Эллен. Ей было известно, что там в сосуде, но, увидев, как Рихард это вынимает и держит на ладони, она все равно испытала изумление. Сердце, настоящее человеческое сердце. Только что она видела, как такое же удалили из груди пациента. Хотя нет, это другое, это же здоровое сердце, оно может снова забиться. И для тела, распростертого на столе, это сердце – то же, что жизнь вопреки смерти, самая настоящая жизнь, которую взяли и без всяких церемоний привезли, запихнув в подержанную холодильную камеру.

Вооружившись скальпелем, Рихард ловко подравнивал какие-то завиточки сбоку. Эллен была потрясена. Ну совсем как она на кухне, когда надо срезать с мяса пленочки и жирок, перед тем как положить его в духовку. Один к одному, даже движения те же самые.