Кирк Дуглас - Последнее танго в Бруклине

И все это время она готовилась к тому дню, когда можно будет присутствовать на операции. Да, нелегко ей пришлось, очень нелегко, но ведь дело того стоило, еще как, – в жизни бы не поверила, что такое бывает! А все же…

Все же больше всего остального ей запомнились глаза Джины, когда она обменялась с Рихардом взглядом над трепещущим сердцем.

«Ну прекрати, – уговаривала она себя. – Джина ведь просто выполняла свои обязанности».

Эллен было понятно, что с Джиной ей тут не равняться. Воли никогда не хватит. Хотя она тоже умеет высказываться решительно и категорично, но ведь это у нее от прямоты характера, которую напрасно принимают за твердость. А сейчас ей хотелось, чтобы она и впрямь умела владеть собой, и не было бы тогда чувства ревности из-за того, что у Джины с Рихардом есть своя общая сфера, куда ей доступ закрыт.

– Сидим, мечтаем, а за это, оказывается, зарплата идет, – насмешливо проговорили сзади. Эллен оглянулась – ах, эта Голди, опять подкралась незаметно, подружка ее лучшая, вот она улыбается, личико такое круглое, а уж довольна-то, довольна. Она была медсестрой в операционной, эта Голди, которую по-настоящему звали Беатрис, но уж до того она похожа на Вупи Голдберг – актрису эту, которая в смешных ролях просто замечательна, – что вся клиника только так к ней и обращается: Голди. Да ее просто за родную сестру Вупи принять можно. Вот так и пристало к ней второе имя. А если кто назовет ее Беатрис, она сразу обрывает – одному только мужу такое разрешено.

– Зарплата понятно за что идет, Голди. А вот попросила я стул купить с пластической спинкой, чтобы поясница так не болела, и пожалуйста, покупайте, говорят, за свой счет.

– А ты чего ожидала? Да плевать им на твою поясницу, тут же католический госпиталь. А это значит вот что: нам платят, только чтобы с голоду не померли, зато у папы риза алмазами расшита на самом интересном месте.

Эллен рассмеялась – уж эта Голди, вечно скажет как отрежет. Да и сама она такая же.

– Ну как успехи с ненаглядным?

– Смотрела сегодня, как он сердце пересаживал.

– Шутишь, что ли? Ты же от царапины в обморок хлопаешься.

– А меня и тошнило все время, но ничего, справилась, как видишь.

– Молодец, девочка, пошли кофе выпьем по этому случаю за мой счет.

– Только этого мне не хватало, помоев из машины их ржавой – нет уж, спасибо большое.

– Тогда просто посиди со мной, пока я чашечку помоев проглочу. У меня тоже утро выдалось жуткое, тройное переливание, а у этого Фанберга пальцы ходуном ходят. Счастье еще, что пациент в живых остался.

Посмеиваясь, они двинулись в кафетерий – какие у Голди бедра роскошные! – и Эллен заказала кока-колу в надежде, что желудок потихоньку успокоится.

– Значит, девочка, ты экзамен выдержала, а теперь, глядишь, ненаглядный и совсем к тебе переберется, а?

– Не думаю, Голди. Пока вряд ли.

– Вы ведь уже давно спите вместе, пора бы ему вроде и на полупансион переходить.

– Прошу тебя, Голди, не надо иронизировать над моими чувствами.

– Прости, родненькая. – Голди впилась зубами в булочку с замороженной глазурью. – Просто хочу, чтобы ты реально на вещи смотрела. А ты иной раз, как дитя неразумное, все в облаках витаешь.

– Я и есть неразумное дитя, да еще из глухомани.

– Ладно, из глухомани, а он-то кто такой? Ну, доктор Вандерманн, ну, весь мир его знает, так что из того, у него яйца из ушей растут, что ли?

Вот и сердись на Голди, когда по-другому она просто не умеет выразиться.

– В общем вот что, Эллен: он тебя просто не стоит, поняла?

– Спасибо тебе за сочувствие, Голди, только давай прекратим этот разговор.

– Давай, раз ты так хочешь. Только все равно не понимаю, что он резину тянет, красавчик этот твой.

– Много тут всяких причин, уж ты поверь.

– Все ясно, – заключила Голди, одним глотком опустошив полчашки.

Смешная она, Голди, кто же спорит, только иногда Эллен хотелось, чтобы в их разговорах задушевных та чуть сдерживала свою язвительность.

– Ты на всякий случай учти, что тоже не молодеешь, – опять взялась за свое Голди. Как сядет на любимого конька, ее уже не сдвинешь, а любовные неудачи и сложности Эллен – самая для нее богатая тема. – Тридцать четыре, знаешь ли, почти финиш, если, конечно, ты еще мечтаешь о своих детях.

– Не уверена, что нужны мне они, дети то есть. Ну понятно, понятно, какая женщина не хочет детей и так далее, в них одних счастье и тому подобное, только я вот себя совсем в этой роли не представляю: дети, дом в пригороде, ограда штакетником, школьный автобус ровно в полвосьмого… Смешно, но мне кажется, я для всего этого еще недостаточно взрослая.

– Ты недостаточно взрослая, он недостаточно созрел… – Голди покачала головой. – Ладно, ты бы хоть поскорее подыскивала второго жильца, одной-то за квартиру платить куда как сложно.

– Вот это в самую точку, – вздохнула Эллен. – Шарон уже три месяца как съехала. А одной тысячу двести наскрести – это, я тебе скажу, задачка.

– Зато район-то какой – Парк-слоуп… две спальни, две ванные… Да если бы я могла старика своего оставить, завтра бы к тебе перебралась.

Но Эллен уже не слушала, потому что в дверях кафетерия показался Рихард, а рядом с ним Джина – шапочку сняла, распустила до плеч свои рыжие волосы – яркая, ничего не скажешь. Видимо, они обсуждали что-то понятное им одним и забавное, так как оба смеялись.

Голди обернулась.

– Ах вот оно что, прямо как в мультике: Доктор Укол и Кристальная Критина. Ненавижу суку эту рыжую.

Эллен чуть не расхохоталась во все горло. За такие вот замечания она все готова простить Голди.

Тут Рихард заметил их и приветливо помахал рукой. Что-то шепнул Джине на ухо и подошел к их столику.

Голди допила кофе, поднялась.

– Ужасно сожалею, но надо спешить. Нет, нет, мне пора, доктор Вандерманн, бан, бан. – И побежала к выходу, одарив его озорной улыбкой.

– Это о чем она? – поинтересовалась Эллен, не поняв, что тут смешного.

– Да видишь ли, она, когда карту мою заполняла, написала фамилию с одним «н», а теперь хочет показать, что твердо запомнила, как правильно.

Эллен кивнула.

Официантка принесла кофе, посматривая на Рихарда с нескрываемым кокетством.

– Вам ведь черный без сахара, верно?

– Верно. – Он улыбнулся в ответ, демонстрируя свои восхитительные зубы.

– Тебе что, нужно их всех соблазнить? – съязвила Эллен.

– Глупышка. – Рихард прикрыл ладонью ее руку. – Ну как, пришла в себя?

– Кажется, да, только больше меня на такие операции не зови.

Рихард хмыкнул:

– Ладно, зато ты теперь знаешь, что такое моя работа. И вот так каждый день.

– Меня больше интересует, как насчет ночи. – Бросила на него самый обольстительный взгляд Эллен. – Сегодняшней, например.

– Ужасно бы хотел, – со вздохом проговорил он.

– Ну и почему нет?

– Мне сегодня вечером надо лететь в Майами.

– Майами?

– Там ребенок при смерти, и родители как будто соглашаются отдать его сердце, только у них много разных вопросов. Уверен, что смогу их успокоить и убедить.

– А Джина тоже с тобой полетит? – вопрос вырвался у нее непроизвольно.

– Ей за это деньги платят, между прочим. Эллен заставила себя улыбнуться:

– Ну конечно, я понимаю. Удачи вам.

Она вернулась в библиотеку, терзаемая сложными чувствами. Конечно, он замечательный, Рихард, он настоящий чудотворец, умеющий спасать жизни. Только зачем он всюду за собой таскает эту стерву? Эллен глубоко вздохнула, приказывая самой себе: довольно, остановись! Нельзя так опускаться, позволять себе такие мелочные чувства, ведь, в конце концов, есть вещи поважнее ее переживаний из-за того, что эту ночь ей предстоит провести одной.

Досадно, конечно, но не реветь же из-за этого, запершись в четырех стенах. Она заставит себя отвлечься от тяжелых мыслей. В конце концов, она же современная женщина, вот возьмет и отправится одна в кино, развлечется, как умеет. А что, может, и правда?.. Отчего не попробовать?

По пути к метро есть кинотеатр «Плаза». Что там сегодня? Какая-то картина с Марлоном Брандо, а ей ведь так нравится этот актер. Ну конечно, «Последнее танго в Париже». Она давно хотела посмотреть этот фильм. Стало быть, вечер не будет пустым, она проведет его с Брандо.

Бен припарковался на Седьмой авеню и пешком дошел до ветхого здания за углом, на котором была вывеска «Плаза», – старый кинотеатр, там идут фильмы не новые, зато самые престижные, причем идут ежедневно, без перерывов. Одно время это было очень модное место – все тогда испытывали ностальгию по недавнему прошлому, но эта пора миновала, и последние годы «Плаза» вынуждена вести тяжкую борьбу с Тедом Тернером, который наводнил рынок ерундой, зато очень броско поданной. Пока что в этой борьбе «Плаза» устояла, однако всюду видны боевые шрамы, вот хотя бы афиша – выцвела, потускнела и вообще напоминает кроссворд с незаполненными клеточками:

М рл н Брандо

в филь

П ЛЕДН Е ТАНГО В П РИЖЕ

Пока была жива Бетти, в кино они почти не ходили. Ее привлекал более изысканный способ проводить время – театр, особенно опера. В порядке компромисса решили обходиться вовсе без развлечений.

А если подумать, в браке много глупого, мелькнуло в голове Бена, и все из-за того, что люди постоянно рядом друг с другом. Надо, чтобы и друзья у них были одни и те же, и привычки одинаковые, и способность, в конце концов, выучиться искусству делать то, чего терпеть не можешь, а все оттого, что вы супруги, по-другому не бывает.

Зато как замечательно, когда оба страстно увлечены чем-то, только чтобы действительно страстно. Вот они, например, оба любили танцевать, в школе участвовали – и потом, когда он вернулся с войны, тоже, даже побеждали – в танцевальных конкурсах. Он, бывало, шутил, что для того и женился на Бетти, чтобы не распался такой замечательный дуэт. А дуэтом они действительно были замечательным. Похоже, на площадке для танцев они провели друг с другом времени больше, чем в постели. Оба они вот это и любили – поехать в ресторан, где хороший оркестр, и танцевать, танцевать до самого закрытия. Потом пооткрывали дискотеки и стало трудно находить местечки, где бы им с Бетти нравилось; даже у Лоренса Уэлка теперь стоял автомат, так что за настоящей музыкой приходилось ехать и ехать десятки миль на юг по штату Нью-Джерси или, наоборот, в горы Кэтскил на севере на какой-нибудь старый курорт.

А потом Бетти стала «скверно себя чувствовать». Они, ясное дело, поначалу не знали, что у нее настоящая болезнь, просто Бетти сделалась невыносимой и часто устраивала скандалы, причем публичные. Время как бы замерло для них на долгие восемь лет, пока она сражалась с демонами слишком страшными, чтобы их можно было себе вообразить, а он беспомощно наблюдал за ней со стороны.

Но теперь все кончилось. Все. Он повторял это снова и снова, чтобы подавить в себе воспоминания и не переживать этот кошмар заново. Бетти больше нет, а он еще жив. И он приказывал себе: не оглядывайся, просто существуй!

– Не проходите мимо своей удачи.

Голос, донесшийся откуда-то снизу, перебил мысли Бена. На тротуаре, привалившись к стене кинотеатра, сидел бородатый мужчина средних лет в истрепанном пальто горохового цвета, тренировочных штанах и кроссовках без шнурков – они были какого-то странного вида, явно не американские. Правую, испачканную в грязи руку он протянул в направлении Бена, зажав в кулаке билетик, а левой поглаживая мышку, высовывавшуюся у него из-за отворота. «Не проходите мимо удачи», – повторил он.

По лицу его блуждала улыбка и выражение было такое… такое… ну как это описать? Доброе? Наверное. Во всяком случае Бен, не удержавшись, улыбнулся ему в ответ.

– И сколько?

– Это как вам совесть велит, – пресерьезно сказал бородач, а потом добавил: – Только уж никак не меньше четвертака.

Бен протянул ему доллар.

Бородач хотел что-то сказать, но тут на него напал мучительный кашель. Он протянул Бену билетик. Там стояло: «Да хранит вас Бог».

– Сколько раз вам говорить, что с кашлем шутки плохи! – послышался строгий женский голос. Обернувшись, Бен увидел, что к ним подходит молодая женщина с веселым выражением лица и смеющимися карими глазами, – неужто она и вправду такая суровая?

– Ах, мисс Эллен, простите меня, – бородач, стало быть, с нею знаком.

– Вы пьете таблетки, которые я вам дала?

– Ну ясно, пью.

– Поймите же, у вас воспаление легких начнется.

– Как-нибудь не начнется.

– Хорошо, Джелло. Увидимся в воскресенье. – Она помахала ему рукой.

Джелло в ответ поднял ладонь.

– Непременно, мисс Эллен.

Что за странные разговоры, черт побери! Бен увидел, что она тоже направилась к окошечку кассы. Наблюдал, как она роется в сумочке.