– Милая, поверь, если твоего папу что и огорчало перед смертью, так только то, что, уходя от тебя, он оставляет свою девочку совсем одну, без защиты, в чужом и незнакомом месте. Но не надо... не думай об этом, Элизабет! – Он осторожно вытер ладонью ее мокрые щеки. – Я все для тебя сделаю, поверь! Ты ведь еще так молода! Сколько тебе... семнадцать, восемнадцать?

– Семнадцать, – прошептала она.

– Семнадцать, – задумчиво повторил он, – совсем девочка. У тебя впереди целая жизнь. Поверь, я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Но об этом потом. Сегодня тебе надо как следует отдохнуть, а завтра решим, что делать. Ты веришь мне, Бет? Веришь, что я смогу позаботиться о тебе? Несмотря на то что ты меня совсем не знаешь?

Девушка растерянно заморгала. Он назвал ее Бет, или она ослышалась? Так ее никто никогда не звал. Бет звали ее покойную мать. Они обе были Элизабет, но она предпочитала называть себя Лиза или Элизабет, чтобы избежать путаницы. Только не Бет.

– Ты веришь мне? – повторил он прежде, чем она успела поправить его.

Жар его рук приятно согревал ее. Казалось, она потихоньку тает в этом сладостном огне.

– Да, – прошептала она чуть слышно. – Да.


– Если бы знал, что ты так замечательно готовишь, то охотно предоставил бы тебе заниматься ужином! – весело улыбнулся Джеймс, уплетая за обе щеки бисквиты в густой подливе. Это была уже четвертая тарелка.

– Мама с детства учила меня готовить, – объяснила Элизабет. – А ее считали лучшей стряпухой во всем графстве. Ее сливовый пирог всегда получал все призы на выставке! А кстати, вы когда-нибудь пробовали сливовый пирог, как его готовят в Теннесси?

«Как мило!» – вдруг подумал он. Мягкий южный акцент придавал всему, что она говорила, особую прелесть.

– Никогда. Даже и не слышал, если честно.

Легкое недоверие, отразившееся на ее лице, стало первым проявлением эмоций, которое ему удалось подметить с той самой минуты, когда он открыл глаза и увидел, что она хлопочет у костра. Элизабет проснулась чуть свет. Первым делом в полной темноте она выстирала и свою, и его одежду По крайней мере так ему показалось. Ветхое платье на ней просто блистало чистотой, а великолепные, черные как смоль волосы были скручены на затылке в тяжелый, чуть влажный пучок.

Его поразила перемена, происшедшая в ее внешности. Странно, почему вчера он назвал ее красивой? С туго скрученными волосами, поблескивавшими на солнце, она выглядела ничем не примечательной. Не уродина, конечно, но и не красавица. Правда, без этой гривы роскошных волос, смягчавших худобу девичьего лица, ее удивительные глаза казались совсем огромными. На почти прозрачном лице Элизабет они сияли будто две темные луны, окаймленные густыми ресницами. Теперь она казалась старше. В ее облике не было ничего детского, на лице застыло суровое, строгое выражение.

– Никогда не слышали о сливовом пироге? – искренне удивилась она, как будто даже поверить в такое было трудно.

– Нет. У нас тут, в Калифорнии, ветерок с юга дует редко. И запахи вашей стряпни сюда не долетают. – Он протянул кружку, чтобы Элизабет подлила ему кофе. – Мы как-то больше привыкли к мексиканской кухне... Вот, например, ты пробовала когда-нибудь чили? Или абелоны[2], морские ушки, свежие, еще соленые от морской воды, когда их поджаришь на костре прямо на берегу?

Элизабет растерянно покачала головой.

– Если решишь остаться в Калифорнии, попробуешь обязательно. Во всяком случае, услышишь, и не раз. Так, а вот это уже заставляет нас перейти ко второму вопросу, мисс Элизабет Бек из Хоэнвальда, штат Теннесси. – Отбросив в сторону пустую тарелку, он обхватил ладонями кружку с горячим кофе и перехватил взгляд ее огромных черных глаз: – Что мне с тобой делать?

– Я не хотела бы быть вам обузой, мистер Кэган, – напрямик заявила она. – Вы и так были добры ко мне. Если бы вы проводили меня до ближайшего города, я была бы обязана вам по гроб жизни и не смела бы вас больше задерживать.

– Вот как? – недоверчиво протянул он, немало удивленный ее решительным тоном. – И что бы ты стала делать в ближайшем городе, позволь спросить?

Ничего не выражавшее лицо Элизабет вдруг сразу сморщилось.

– Вам не стоит об этом тревожиться, мистер Кэган. Довольно того, что я буду в безопасном месте. Я прошу только проводить меня до города и указать какую-нибудь гостиницу или отель.

Она же не умеет читать, вдруг вспомнил Джеймс. Без него Элизабет совершенно беспомощна! Если он уедет, ей придется кого-то просить, даже чтобы ей прочли обычную вывеску.

– Значит, ты рассчитываешь подыскать какую-нибудь работу? Горничной или клерка? – Впрочем, он тут же себя одернул. Какой из нее клерк – она же абсолютно безграмотна!

– Горничной или белошвейки, – спокойно отозвалась Элизабет, видимо, не хуже его понимая свои возможности. – Когда мама заболела, я научилась всему. Я умею стирать и готовить куда лучше других. И потом, мне всегда говорили, что я на редкость проворно шью. Лет с двенадцати я обшивала всю семью.

Окинув придирчивым взглядом ее простенькое платье, Джеймс только вздохнул: можно себе представить, как бедно жила ее семья! У него перед глазами тотчас возник образ Мэгги в одном из ее умопомрачительных платьев – вот уж кого совершенно невозможно было представить в подобном туалете! Простая бежевая блузка без малейшего намека на какую-то моду – ни присборенных рукавчиков, ни кружев, ничего, – и такая же простая темно-коричневая юбка. Из-под подола стыдливо выглядывают обшарпанные носки старых-престарых башмаков... впрочем, их фасон неопровержимо свидетельствовал, что ни красотой, ни элегантностью они не блистали с самого начала. «Если Элизабет Бек надеется зарабатывать на жизнь шитьем, – подумал Джеймс, – ей придется еще многому поучиться».

– Бет, знаешь, я тут ночью здорово поломал голову. Послушай, до чего я додумался. – Джеймс рассеянно заглянул в пустую кружку. – Насколько я могу судить, выбор у тебя невелик. Две... нет, три возможности, раз уж ты решила добраться до города. А теперь слушай: либо ты позволишь мне оплатить твое возвращение в Теннесси, либо я отвезу тебя в Сайта-Барбару. Это достаточно большой город, и, думаю, ты без труда найдешь там работу. Если ты выберешь первое, – покосившись на нее, он наткнулся на застывший взгляд темных глаз и осекся, – я клянусь, что оплачу тебе проезд по высшему классу. Поверь, все будет совсем не так, как когда вы ехали сюда, дорогая! Будь я проклят, если обману тебя! Послушай, часть пути ты проедешь дилижансом, потом пересядешь на поезд, и если все будет хорошо... – На мгновение у него перехватило дыхание. Взяв себя в руки, он уже спокойнее продолжил: – Несчастные случаи на железных дорогах случаются редко, но все же случаются. Мне казалось, ты имеешь право об этом знать. Однако, – твердо сказал он, – все-таки они настолько редки, что вряд ли тебе стоит тревожиться. Не пройдет и пары недель, как ты уже будешь в родных местах. Быстро, правда? А ведь сюда вы добирались несколько месяцев...

Элизабет отрицательно замотала головой. Широко распахнутые глаза ее поразили Джеймса.

– Нет! – резко выкрикнула она. – Я не могу вернуться в Хоэнвальд... без мамы и папы, и Фрэнка, и... и без семьи. Я не могу... я не хочу снова видеть эти... эти места.

Джеймс сразу все понял. Бедная девочка решила, что ей вновь придется проехать по тем же местам, где разбросаны могилы ее родных.

Острая жалость пронзила его сердце. Только сейчас он постепенно начал понимать, что творится у нее на душе: одна, в чужом штате, без родных и близких, преследуемая ужасными воспоминаниями... горе, смерть, боль, отчаяние – больше, чем могла вынести эта хрупкая девочка, куда больше, чем его собственная боль.

– Ладно, – кивнул он. – Значит, на возвращении в Теннесси можно поставить крест. Стало быть, у нас остаются два пути. Ты хотела, чтобы я проводил тебя до города, – я могу отвезти тебя в Сайта-Барбару, тем более что мне это по дороге. Конечно, на побережье есть и другие города, но если бы мне пришлось выбирать, где жить, я бы выбрал Сайта-Барбару. Это большой город, и у меня там полно друзей. – Он снова перехватил ее взгляд, но на этот раз не отвел глаза. – Но если ты решишь остаться там, то должна позволить мне позаботиться обо всем, хорошо? Не подумай, что я брошу тебя посреди улицы, а сам преспокойно вернусь домой. Этому не бывать, Элизабет.

– Вы очень добры, мистер Кэган, но моя судьба не ваша забота.

– Джим, – поправил он. – Кстати, ты ошибаешься – твоя судьба как раз моя забота. И пожалуйста, не спорь.

– Как это? – недоумевающе спросила она. – Вы ведь едва меня знаете!

– Верно, – кивнул он, – но все изменится, если ты остановишься на последней из трех возможностей. И если честно, так мне было бы куда спокойнее, поверь.

Она в недоумении уставилась на него.

– Наша вчерашняя свадьба была фарсом, – признался он, – брак не имеет никакой законной силы. Но негодяй Робелардо отлично понимал, что делал, когда решил положиться на мою честь. Он понимал, что я никогда не нарушу данную мной клятву. Мужская честь – это свято, Бет, и я дорожу ею больше, чем собственной бессмертной душой. Да, конечно, мы едва знаем друг друга. И так же верно, что любви между нами нет. Но в наших силах сделать брак настоящим. В наших силах, – тихо сказал он, по-прежнему глядя в сторону, пока Элизабет в изумлении таращилась на него, – стать мужем и женой.

Глава 3

Элизабет решила добраться до Санта-Барбары.

Джеймс дал слово, что отвезет ее, и так и сделал, честь по чести. Однако он не обещал, что не будет пытаться переубедить ее.

– Считай, что это обычное деловое соглашение, Бет. Вроде как сделка, не больше.

Элизабет ехала рядом на чудесной кобыле – прощальном подарке Робелардо. Она осторожно покачала головой.

– Вы сказали, мистер Кэган, что вам нужна жена лишь для того, чтобы держать в порядке дом, верно? Но для этого вполне сгодится и экономка. – Обернувшись, он в который уже раз поразился серьезному выражению ее темных глаз. – Поверьте, я была бы счастлива служить у вас в экономках, предложи вы мне это место.

– Экономка не родит мне детей, – ответил он. Ее щеки мгновенно вспыхнули. – И экономка не согреет меня в холодные ночи. Мне действительно нужна жена, Элизабет Бек. Впрочем, ты можешь расценивать это как службу, причем пожизненную. Конечно, у жены есть и еще кое-какие обязанности, но я позабочусь, чтобы вознаграждение того стоило. И потом, – добавил он, – быть моей женой куда легче, чем белошвейкой у какого-то местного торговца или горничной в захолустной гостинице.

Не дождавшись ответа, он отвернулся и тяжело вздохнул.

Она по-прежнему оставалась для него загадкой, эта Элизабет Бек. Несмотря на все, что она рассказывала о своей безграмотности, девушка говорила на редкость правильным языком. Когда Джеймс спросил ее об этом, она невозмутимо объяснила, что родители ее были люди образованные – до того как стать фермером, отец долгое время работал клерком. Элизабет, как и остальные дети, просто копировала манеру правильно говорить, присущую отцу и матери, что, по ее словам, вызывало бесконечные насмешки окрестной детворы. Ее с братьями вечно дразнили за то, что они, дескать, «чудно» говорят.

Она вдруг вспомнила, как каждый вечер отец читал им перед сном, любовно выбирая книги из своей крошечной библиотеки. Особенно часто он заглядывал в Библию, так что ему с детства удалось привить дочери любовь и уважение к печатному слову. К несчастью, она единственная из всех не умела читать. Еще крошкой Элизабет всегда оставалась дома, чтобы помогать быстро слабевшей матери. Она вечно хлопотала по хозяйству, пока младшие братья и сестра ходили в школу. Они учились читать и писать, осваивали азы арифметики, а бедняжка Элизабет в это время скребла и мыла, следила, чтобы дома было тепло и чисто, чтобы их всегда ждал горячий обед, а чистая одежда была аккуратно заштопана.

Отец, правда, торжественно обещал, что в один прекрасный день научит ее всему, но у него почему-то никогда не хватало времени. Вдруг находились куда более срочные дела – посеять, прополоть, собрать урожай и так далее, – и обучение Элизабет раз за разом отодвигалось на задний план. Сначала отец говорил «завтра», потом «скоро», потом «как-нибудь».

Прошло немало времени, прежде чем Джеймсу удалось наконец вытянуть из нее все с начала до конца, и это было потруднее, чем выжать каплю воды из сухой груши. Ведь перед ним была всего-навсего перепуганная до смерти, очень одинокая и отчаявшаяся девочка, печальная и растерянная. Джеймс прекрасно понял это – недаром все последние вечера он обращал внимание на искорки страха в ее темных глазах.

И может быть, именно поэтому он так стремился сделать ее своей женой.

К тому же, по его мнению, мисс Элизабет Бек отвечала всем требованиям хорошей жены. Она превосходно стряпала – это она доказала в первые же дни, сотворив буквально из ничего такие блюда, от которых у Джеймса слюнки текли. Кроме того, она была девушкой работящей, что тоже уже успела доказать. Элизабет не только взяла на себя заботу о его одежде, но и без каких-либо просьб с его стороны каждый раз вечером помогала ему разбивать лагерь, а каждое утро – собираться. Характер у нее был покладистый, и все же он не раз ловил себя на том, что нисколько не скучает. С его собственной матерью тоже всегда было интересно, и сейчас Элизабет невольно напомнила ему мать – то же спокойное изящество, та же женственность и покой, которым просто веяло от нее. И еще одно, чем Бет сильно ее напоминала: как бы, Джеймс ни настраивался поговорить о ней, в конце концов разговор переходил на него.