Барбара Картленд - Поверженные барьеры

— Позвольте посмотреть вашу лодыжку.

Он потрогал ногу и нашел там только небольшую опухоль.

— Еще немного болит, но завтра все пройдет, — сказала Карлотта.

— Было бы хорошо, если бы вы не беспокоили ногу день или два, — ответил Гектор. — Как-то летом у меня было то же самое, и я только через неделю почувствовал себя в полном порядке.

— Я буду очень осторожна, — сказала она кротко.

Служанка внесла чай и поставила его на стол, Гектор налил чай Карлотте и подал ей бутерброды и пирожки.

Она почти не ела, наблюдая, с каким аппетитом он съел целую тарелку сэндвичей, два-три раза брал пирог, прежде чем заметил, что он ест один.

— О, я, наверно, пожадничал? — спросил он.

— Что вы ели во время ланча?

— Ничего, — ответил он. — У меня нет времени. Я завтракаю и ужинаю, предпочитаю есть два раза в день.

Карлотта нахмурилась.

— И вы называете себя врачом! Вы, наверно, сошли с ума. Как можно работать в полуголодном состоянии?

Гектор засмеялся.

— О, мне совсем не так уж плохо, — сказал он. — Кроме того, утверждают, что в наше время люди едят слишком много. Скоро мы сможем существовать, обходясь листиком салата или апельсином!

— Это чудовищно! — сказала Карлотта. — Я расскажу Магде.

— Что ты расскажешь ей? — послышался в дверях грудной голос. — А, это доктор Макклеод, — сказала Магда, медленно входя в комнату.

— Он морит себя голодом, — пояснила Карлотта.

Магда строго посмотрела на него.

— Если это правда, то вы очень глупый юноша.

— Прежде всего, бедный, — возразил Гектор, покраснев. Он ненавидел разговоры о деньгах. — Вы ведь знаете, что в Лондоне все очень дорого, а я шотландец и знаю цену деньгам.

— В любое подходящее время здесь всегда найдется еда, — сердито сказала Магда, щедро накладывая в свою тарелку тосты и масло.

— Вы очень добры, — ответил Гектор.

— Знайте же, — сказала Карлотта. — Если Магда приглашает к обеду, нужно непременно прийти и как следует поесть. Она никогда не приглашает просто из вежливости, не правда ли, дорогая?

Магда посмотрела на Гектора. Он понравился ей, и она понимала, что даже лишения не могут отнять у человека самолюбия.

Она тяжело поднялась.

— Я жду вас к ужину завтра вечером, — сказала она Гектору. — Вы поужинаете со мной, если Карлотты не будет.

— Вы окажете мне честь, — сказал он, открывая перед ней дверь.

— Вы хотите сказать, что будете разочарованы, — резко ответила она, исчезая за дверью, ведущей в магазин.

Норман медленно поднимался по лестнице дома номер 225 по Белгрейв Сквер. Он с неприязнью вспоминал прошлое, которое хранил особняк. Здесь все напоминало ему о жене.

Эвелин обставила дом по своему вкусу, постепенно подбирая мебель, но Норману до сих пор казалось, что в этом доме он чужой, так же, как некогда он оставался чужим для женщины, на которой был женат.

Он был слишком занят после смерти Эвелин, чтобы часто думать о тех годах, которые они провели вместе. Он признавал, когда был честен сам с собой, что ее смерть не вызвала в нем сожаления; и действительно, она принесла ему чувство облегчения. Он боялся своей жены. Он никогда бы не признался в этом, и все же в глубине души он знал, что это правда. Она пугала его и ничего не делала для того, чтобы разрушить преграду, которая очень быстро возникла между ними, уже во время их короткого медового месяца.

Леди Эвелин Клив была вдовой и дочерью графа Брора, старого человека, который управлял семейным замком и немногими оставшимися землями железной рукой деспота. Он настоял на ее замужестве, когда заметил, что Норман ухаживает за его дочерью.

Эвелин вышла замуж за Колина Клива в середине войны и знала только один блаженный год счастья. Он погиб во время бомбежки. Колин, странный человек, смесь поэта и искателя приключений, пленил Эвелин, и она самозабвенно полюбила его. После его смерти она почувствовала, что из жизни ушло все, имеющее для нее значение. Она была совершенно разбита. Ее не могла встряхнуть даже забота о ребенке, которого он оставил ей.

Девочка родилась в начале 1918 года, через семь месяцев после смерти Колина. Эвелин выбрала ей имя Скай частично как патетическую память о смерти мужа, частично потому, что самые счастливые годы своего детства она провела на туманных островах, где у ее отца был маленький охотничий домик.

Овдовев, Эвелин Клив удалилась в Гленхолм, чтобы взять на себя заботы о доме отца. Она жила, пассивно погрузившись в прошлое, не проявляя никакого интереса к тому, что находилось за пределами долины, в которой был расположен замок. Она была веселой и даже импульсивной девушкой, а теперь стала скучной, замкнутой вдовой.

Она оставалась привлекательной, почти красивой, но красота ее была холодной.

При первой встрече она показалась Норману Мелтону воплощением всего аристократического, всего того, чего не было в нем. Его пригласил в Шотландию знакомый бизнесмен, который охотился в поместье, примыкавшем к поместью Гленхолм. Их пригласили в замок к чаю в воскресенье.

Сидя в комнате с высоким потолком, наблюдая, как Эвелин разливает чай, как естественно смотрятся в ее тонких руках дорогой китайский фарфор и драгоценное фамильное серебро, Норман почувствовал, что он как бы перенесся в один из исторических рыцарских романов, которые читал в детстве. Эвелин была одета в простое платье темно-синего цвета, без драгоценностей, а волосы, откинутые с белого лба, были собраны в пучок на затылке. Ей это шло. Когда он обдумывал, чем бы заинтересовать ее, неожиданная мысль пришла ему в голову: на этой женщине он женится.

Он почувствовал с удивительной ясностью, что это та ценность, которой ему не хватало и в которой он нуждался. «У меня есть голова, энергия и деньги, — сказал он себе, — у нее — воспитание и красота».

Он едва посмел высказать даже себе мысль о том, что в результате такой комбинации у них могли родиться изумительные дети: он не мог представить ее охваченной обычной человеческой страстью.

Однако он принял решение и был уверен, что добьется Эвелин так же быстро и успешно, как если бы ему пришлось решить важную деловую проблему.

«Я хочу ее, — сказал он себе, и немедленно прозвучал приговор: — Я получу ее».

Он решил очаровать не только Эвелин, но и ее отца. Он тонко понял сущность старика — внимательность и почтительность Нормана льстили ему. Он знал, каким способом можно возбудить интерес графа к себе. И преуспел в этом. Его пригласили погостить неделю в Гленхолме.

Эвелин была совсем не готова к его осаде. Она уже перестала ощущать себя женщиной. Каждый вечер перед сном она почти час молилась о своем потерянном муже. Ей верилось, что таким образом она все еще общается с любимым. Эта привычка успокаивала ее. Для нее это было единственное оставшееся ей выражение чувства, единственное желание, которое не исчезло в бесцветной рутине повседневного бытия. В своих молитвах она чувствовала себя рядом с Колином, ей казалось, что смерть — это еще не конец, что он ждет ее где-то по ту сторону могилы. Она хранила его стихи. Четыре тонких книжечки; две написанные в Оксфорде, а две позже, когда он не спешил найти работу. Она знала их наизусть — драматические излияния человека, который понимает то, что он чувствует, но не может выразить.

Когда Эвелин впервые поняла, что Норман увлекся ею, она стала избегать его, чувствуя, что он вторгается в ее жизнь даже тем, что считает ее привлекательной женщиной. Ей казалось, что он наносит оскорбление Колину. «У меня есть муж», — страстно убеждала себя Эвелин. Она никогда не думала о себе как о вдове. Но Норман понял, что он поступил неверно. После первых признаний он больше не упоминал о привязанности, тем более о любви. Казалось, он предлагает ей просто дружбу.

Несмотря на то, что Эвелин сначала ужаснули проявления его влюбленности, его отношение к ее резкому отпору задело ее самолюбие. Она уверяла себя, что неверно поняла его, и терзалась от любопытства, ошиблась она или нет.

Между тем ее отец навел справки о Нормане. Лорд Брора был поражен тем, что услышал. В действительности рассказы о способностях Нормана и о его растущем состоянии не были преувеличены. Лорд Брора находил, что бремя налогов становится невыносимым, и принял решение.

— Мне нравится этот человек, — сказал лорд Брора своей дочери. — У него есть воля и ум. Ты могла бы сделать хорошую партию.

— Я больше никогда не выйду замуж, — тихо сказала Эвелин.

— Когда я умру, — сказал отец, — тебе не на что будет жить, потому что это поместье и каждый пенни перейдут к сыну Артура. Ты ведь знаешь, что я ничего не смогу тебе оставить.

— У меня есть деньги Колина, — ответила Эвелин.

— Ничтожные пятьсот фунтов в год, — фыркнул отец. — Это не очень-то поможет тебе, особенно с ребенком на руках.

Немного встревоженная, Эвелин нахмурилась. Она отдавала себе отчет в том, что если Норман будет хорошо относиться к Скай, проблема второго замужества обретет другую окраску. Девочка достигла такого возраста, когда ей требовалась хорошая гувернантка или первоклассная школа. Но ни для того, ни для другого в настоящее время не было денег.

Желание дать образование дочери и беспокойство отца за ее будущее привели ее к решению в пользу Нормана. Она и раньше колебалась, но теперь всякие сомнения исчезли. Ей было трудно сопротивляться настояниям отца, и, кроме того, Норман нравился ей. Он привлекал ее и физически, хотя она повторяла себе, что ни один мужчина не займет место Колина.

В конце концов она сдалась, и они поженились. Она считала, что приносит себя в жертву, все же была кроткой и привлекательной, пока не наступил день брачной церемонии. Внезапно вспыхнувшее горькое желание причинить ему такую же боль, какую она испытала от потери Колина, превратило их отношения во враждебные. Эвелин пыталась изменить свою натуру, быть хотя бы благодарной своему мужу за его щедрость, но еще больше ненавидела его за то, что он дает ей. Она с отвращением принимала драгоценности, которыми он осыпал ее, потому что их дарил не Колин. Она ненавидела деньги, которые могла тратить на дома, мебель, платья. Со страстью, подчас удивлявшей ее, она желала, чтобы все эти удовольствия были связаны только с прошлым, с Колином, а не с человеком, предлагавшим их ей теперь.

Она была напугана неистовством своих чувств, так напугана, что контролировала себя со строгостью, которая никогда, ни на одну минуту не позволяла ей расслабиться.

Только Скай приносила Норману счастье, когда он был женат. Он полюбил свою маленькую падчерицу с первого момента, как увидел ее. Она была маленькой, пухленькой и совершенно не похожей на мать. Смеющиеся серые глаза и ярко-рыжие волосы она унаследовала от отца.

В первые месяцы женитьбы Эвелин пыталась заставить дочь называть Нормана «папа» или одним из обычных имен, которые дают отчиму, но Скай упорно называла его Норман. Это радовало его и возвращало ощущение молодости.

Он неизменно чувствовал себя молодым в компании Скай, по контрасту со временем, проведенным с Эвелин, когда ему казалось, что он безмерно стар. Его жена действовала на него угнетающе, тогда как падчерица вдохновляла его. До встречи со Скай он и не предполагал, что любит детей.

Когда Эвелин умерла, он просил Скай по-прежнему жить с ним, но лорд Брора настоял, чтобы она вернулась в замок на каникулы, и у Нормана не хватило решимости забрать ее из школы. Она была счастлива там, и он продолжал платить за ее пребывание в школе, хотя лишался ее общества. Он навещал ее во время учебы при любой возможности и ждал этих посещений, пожалуй, больше чем она.

Когда Скай исполнилось восемнадцать, она сказала Норману, что в Лондоне она хотела бы снимать квартиру с подругой, а не жить у него. Он был горько разочарован, потому что хотел открыть для нее особняк на Белгрейв Сквер. Но он был достаточно умен, чтобы понять ее стремление к независимости, и согласился с ней без спора. Скай выросла с желанием самовыражения, что в какой-то степени явилось реакцией на постоянную подавленность ее матери. Она всегда была милой, откровенной и привязанной к своему отчиму, но их интересы лежали в разных плоскостях, и он знал, что они никогда не смогут стать друг для друга тем, на что он надеялся, когда она была ребенком под его защитой.

Войдя в гостиную на втором этаже, Норман вспомнил, что в последний раз он был здесь во время первого бала для Скай. Тогда дом был впервые открыт после смерти жены, но в тот вечер было так много гостей, что ему было трудно воспринимать его всерьез или что-то вспомнить.

Стоя на площадке лестницы и размышляя о том вечере, он услышал веселый голос, окликнувший его.