— Насколько я понимаю, у него небольшое портновское дело. Послушай, Джейни, да забудь ты хоть на минутку про Джона Джорджа. Иди ко мне.

Рори снова привлек Джейни к себе. В конце концов им пришлось распроститься.

— Не забудь, что в следующее воскресенье у нас будет серьезный разговор, — напомнил Рори.

— Хорошо, Рори. Я готова к этому разговору. Ох, как мне хочется иметь собственный дом…

Обхватив ладонями личико Джейни, Рори нежно поцеловал ее, а Джейни, внимательно посмотрев на него, резко повернулась, выбежала из-под арки и побежала по заснеженной мостовой к Джону Джорджу, который стоял у ворот, прижавшись к забору. Они вместе торопливо двинулись вперед и вышли на Элдон-стрит.

Джейни чувствовала, что к горлу подступил комок. Странно, но ей всегда хотелось плакать, когда Рори был нежен с ней. Обычно он бывал резок и вспыльчив, и это время от времени даже пугало Джейни, а вот такого нежного Рори она очень любила.

— Да, с его стороны было бы глупостью тащиться вместе с нами, — нарушил молчание Джон Джордж.

— Конечно.

— Но я вот сейчас подумал, что если бы меня не было с вами, то Рори проводил бы тебя до конца, а именно этого ему и хотелось. Иногда я не понимаю простых вещей.

— Да ладно тебе, не переживай. А знаешь что? Мы договорились все окончательно решить в следующее воскресенье.

— Вот как? Ох, я очень рад, Джейни, очень рад. Я давно считаю, что у Рори должен быть свой дом, потому что, похоже, он не слишком счастлив в доме родителей. Вот это и удивительно, ведь у них прекрасная семья, и мне нравится бывать у них.

— Джон Джордж, а почему ты считаешь, что Рори не чувствует себя счастливым в родительском доме?

— Иногда это проявляется очень отчетливо, и меня раздражает, когда я слышу, как он разговаривает с Лиззи. Она ведь хорошая… правда? Мне нравится Лиззи… она такая домашняя, заботливая. А Рори… он иногда обращается с ней, как с ничтожеством. И я не могу этого понять, потому что на работе он ведет себя совсем по-другому, он вежлив и любезен, нравится всем женщинам. Ты ведь знаешь об этом, да? Рори нравится женщинам, но то, как он разговаривает с Лиззи…

Джейни остановилась и, положив руку на плечо Джона Джорджа, заставила остановиться и его. Затем, смахнув с лица снежинки, тихо спросила:

— А разве ты не знаешь, почему он так обращается с Лиззи?

— Нет, не знаю.

— И Рори никогда не говорил тебе об этом?

— Нет.

— То есть ты хочешь сказать, что он ничего не говорил тебе, хотя вы работаете вместе и ты бываешь в их доме уже сколько лет?

— Более четырех.

— Господи, в это трудно поверить. Я-то думала, что ты знаешь.

— Что знаю?

— Ну, что… ведь Лиззи… она же его мать.

— Лиззи? — Джон Джордж наклонился поближе к Джейни. — Лиззи мать Рори? Нет! Как такое может быть? Нет, я не верю.

— Но это правда. И пошли, хватит стоять, а то промокнем.

— А как же… как же миссис Коннор? То есть… его мать…

— Да все очень просто, если знать историю этой семьи. Когда мистер и миссис Коннор поженились, у них в течение шести лет не было детей. В то время мистер Коннор получил письмо из Ирландии от дальней родственницы, которую никогда не видел. Ее звали Лиззи О'Дауд. Ее мать и отец умерли… от голода, насколько я понимаю. Девушка осталась совсем одна, в письме она попросила разрешения приехать, а еще попросила подыскать ей работу. Тогда многие ирландцы приезжали в Англию, особенно в Джарроу. Мистеру Коннору ничего не оставалось, как ответить ей: приезжай. Кстати, Лиззи пришлось просить священника написать это письмо, потому что сама она писать не умела, а мистер Коннор отправился к одному парню в Джарроу, который зарабатывал на жизнь тем, что писал письма неграмотным, и тот написал ответ Лиззи. Вот так это было. Это письмо и заставило мистера Коннора позаботиться о том, чтобы Рори умел читать и писать. Но, как бы там ни было, Лиззи О'Дауд приехала в коттедж. Ей тогда исполнилось семнадцать, и она была очень худая, во что теперь, глядя на нее, верится с трудом. Но я повторяю то, что мне рассказывала бабушка. Но вместе с тем Лиззи была веселой, жизнерадостной девушкой, и в конце концов она и мистер Коннор… Мне не стоит говорить о том, что произошло, правда? Вот так и появился на свет Рори. Но самое забавное в том, что через год и Рут родила первого ребенка. Это была Нелли. А позже и второго — Джимми. Представляешь? После семи лет бесплодия! Очень странно. А потом мы жили как одна семья, точнее говоря, три семьи жили как одна.

Джейни засмеялась, а Джон Джордж произнес с мрачным видом:

— Ну и удивила ты меня, Джейни. Вот так новость.

— Но ты не стал после этого хуже думать о Лиззи, правда?

— Я… думать хуже о… Не говори глупости, конечно же нет. Но теперь я вообще ничего не понимаю. Рори так презрительно разговаривает с ней, хотя она его мать.

— Но он не всегда знал об этом. Знали Лири, знал мой отец, моя мать и бабушка. Ты знаешь, каков язычок у моей бабушки, и тем не менее никто из нас никогда даже не намекнул Рори, что миссис Коннор ему не родная мать. Конечно, мы понимали, что надо бы рассказать об этом Рори, но никто не осмеливался. И вот шесть лет назад, когда Рори исполнилось семнадцать, Лиззи сама проболталась. Ты же знаешь, Лиззи из тех женщин, которые не умеют пить. Ей хватает пару стаканчиков джина, и она уже готова. Произошло это в Сочельник, ты же знаешь, как у нас веселятся в Сочельник. Лиззи крепко выпила и начала подшучивать на Рори, а Рори в то время очень любил ее. Правда, надо сказать, что Рори терпеть не может пьяных женщин. Ну так вот, я, конечно, не очень хорошо все помню, поскольку была еще совсем девчонкой, но мы тогда отмечали Сочельник в коттедже Конноров. Было около трех часов утра, я уже почти засыпала, когда услышала, как Лиззи крикнула: «Не говори так со мной, мой мальчик… я твоя мать! В этом доме вообще не было детей, пока не приехала я и не родила тебя!» Вот так все и произошло. И с тех пор Рори терпеть ее не может. Очень жаль, потому что Лиззи любит его. После Сочельника Рори исчез на неделю и вернулся как-то ночью, голодный, замерзший. В конце концов, он свалился с пневмонией, метался во сне, бредил. Он просто чудом остался жив. Ну, теперь ты начинаешь понимать?

— Я просто поражен, Джейни. Мы столько лет знакомы с Рори, а он ни словом не обмолвился. А ведь мы делились друг с другом всем самым сокровенным, я ему рассказывал буквально все. — Высокая фигура Джона Джорджа совсем поникла, он пробормотал с трудом: — А я так люблю Рори, потому что он именно такой, каким бы я хотел быть, но никогда не буду.

— Да ты очень хороший, Джон Джордж. Я не хочу, чтобы ты стал другим. — Голос Джейни звучал громко, она пыталась этим поддержать его.

— Ты этого не хочешь, Джейни? — спросил Джон Джордж тоном, в котором чувствовалась страсть.

— Да, не хочу, потому что у тебя доброе сердце. А это большое достоинство, которым можно гордиться.

Некоторое время они шли молча, наконец Джейни нарушила молчание.

— Думаю, тебя не обидит мой вопрос. Скажи, почему ты не приходишь к нам с девушкой, с которой встречаешься?

Джон Джордж ответил не сразу. Он взял Джейни за руку, перевел через дорогу и подвел к улице, которая вела непосредственно в элитный квартал Уэст с его широкими улицами, на которых могли разъехаться два экипажа, и большими домами с белыми оградами. Только после этого Джон Джордж заговорил.

— Мне бы очень хотелось этого, потому что она хорошая. Она худенькая, не такая, как ты, но тоже худенькая. Жизнь у нее была трудная, да и сейчас не легкая. Ее отец, похоже, помешался на религии. А мать прикована к постели, и знаешь, они проводят воскресенья в молитвах возле ее постели, сменяя друг друга по очереди. Из дома ей разрешают выходить только в субботу после обеда, когда она отправляется в Гейтсхед, чтобы навестить умирающую тетушку, у которой, похоже, водятся деньжата. Вот отца и заботит, чтобы эти деньги достались ему. Сам он ходить к больной не может, остальные две сестры тоже, потому что они работают. Есть еще брат, Леонардо, но он ушел в море, и я желаю ему удачи. Вот и получается, что Мэгги позволяют выходить из дома только в субботу после обеда. Я и познакомился с ней во время одной из своих прогулок на поезде.

— Ты каждую субботу ездишь на поезде в Гейтсхед? А я и не знала. Ох, на поезде…

— Ну, — Джон Джордж самодовольно рассмеялся, — не каждую субботу, только когда позволяет кошелек. И не в Гейтсхед, а в Ньюкасл. Проезжаю половину пути, скажем, до Пилоу, а дальше пешком. Мне нравится Ньюкасл. Если бы у меня были деньги, я бы жил там. Неплохо было бы собирать арендную плату в этом городе.

— Значит, и там есть неплательщики?

— Конечно, и много. Но меня интересуют не они, а красивые места. Ты когда-нибудь была в Ньюкасле?

— Нет, я была на том берегу реки в Норт-Шилдсе и Каллеркоутсе, а на этом берегу побывала в Феллинге, но никогда не была ни в Гейтсхеде, ни в Ньюкасле.

— Рори мог бы свозить тебя туда в театр.

— Но и здесь, в Шилдсе, есть хороший театр.

— Да, но в Ньюкасле лучше. Впрочем, пусть он лучше отвезет тебя не в театр, а на прогулку, там много красивых мест, улиц и зданий.

— Послушай, Джон Джордж, я никогда не думала, что тебе нравятся такие вещи.

— Ох, я люблю все это еще с детства. Это отец приучил меня к прогулкам по выходным. Мама никогда не ходила с нами, не любила долгие прогулки и не интересовалась красивыми зданиями. Как-то мы с отцом остановились перед дверями очень красивого здания с веерообразными окнами и коваными чугунными балконами. И тут к нам подошел незнакомый мужчина и стал рассказывать про это здание. Оказалось, что он работает в архитектурной мастерской. От него я впервые услышал имя Грейнджер, это был великий строитель Ньюкасла, он строил город по проектам Джона Добсона. Я и до этого слышал про рынок Грейнджера, даже бывал на нем, однако мы никогда не задумываемся над тем, кто строил все это. И еще в Ньюкасле есть Грей-стрит. Ох, это точно улица для тебя. Лучше всего гулять по ней в воскресенье, когда там мало людей, телег и экипажей. Это настоящая достопримечательность. Отец как-то сказал про нее: вот что воображение одного человека может сделать для города.

Джейни, моргая глазами, повернулась к Джону Джорджу:

— Ты удивительный человек. А ты говорил когда-нибудь об этом с Рори?

— Да, бывало иногда. Но Рори на самом деле не интересуют здания Ньюкасла и все такое прочее.

— Да, это уж точно, — согласилась Джейни и добавила мрачным тоном: — Карты, вот что интересует Рори, только карты. Похоже, он ни о чем другом и не думает.

— Он думает о тебе.

— Да, должна признать, что думает. — Джейни улыбнулась. — А ты заинтересовал меня своим рассказом о Ньюкасле. Я попрошу Рори, чтобы он свозил меня туда.

— Попроси, Джейни, обязательно попроси. Там такая красота… ты не видела ничего подобного.

— Мне бы хотелось посмотреть мосты. Отец говорил, что там красивые мосты. Странно, я никогда не была в Ньюкасле, а он всего в семи милях отсюда. А моя бабушка одно время работала в Ньюкасле, в доме, из которого открывался вид на реку. Она рассказывала, как баржи, груженные углем, шли по реке в Лондон. Забавно, но ей никогда не нравился Ньюкасл. До сих пор говорит о его жителях, как об иностранцах, ругает их за то, что они не позволяли мужчинам из Саут-Шилдса самим заниматься перевозкой угля. И вообще, ты только подумай, Джон Джордж, мы больше знаем о людях из Ирландии, таких, как Лири и родственники Рори, чем о жителях Ньюкасла. Я начинаю улавливать смысл некоторых поговорок моей бабушки. Она говорит: скорее можно понять паршивого скандинава, чем торговца из Джарроу.

Джон Джордж рассмеялся.

— Никогда не слышал такой поговорки.

— Бабушка, наверное, сама их придумывает. Если бы она умела писать и читать, то могла бы стать писательницей. Я ей это говорила… Ох, мы уже пришли. — Джейни весело рассмеялась. — Если хозяйка увидит тебя, она подумает, что я веду двойную жизнь, возмутится и выгонит меня.

Они остановились у боковой калитки, освещенной уличным фонарем. Джейни посмотрела на Джона Джорджа, который дул на свои руки, пытаясь согреть их, и промолвила с неподдельной озабоченностью: — Ох, ты совсем продрог. Да еще без перчаток.

— Перчатки, еще чего не хватало, пусть их носят щеголи.

— Не говори глупости. Тебе нужны перчатки, особенно на работе в такую погоду, когда приходится листать книги должников. Ну хотя бы варежки. Я свяжу тебе варежки.

Прежде чем заговорить, Джон Джордж устремил на Джейни долгий, внимательный взгляд.

— Если их свяжешь ты, то я буду их носить.