— Риган, милая Риган, — произнес Трэвис, голос которого она скорее ощущала, чем слышала, в том месте, где соприкасались их груди. Когда, как ей показалось, он отпрянул от нее, ее пальцы больно вцепились в его предплечье. — Сейчас, моя нетерпеливая кошечка, потерпи минутку.

Трэвис медленно, без труда вошел в ее плоть, и ее сердце забилось еще быстрее, хотя казалось, что это невозможно. Боли не было. Было лишь предвкушение того, чего ей очень хотелось. Стремясь как можно скорее получить желаемое, она неумело выгнулась ему навстречу.

— Не спеши, кошечка, не спеши, — пробормотал он, держа руку на ее бедре и лаская большим пальцем ее пупок.

Она понятия не имела, что он имеет в виду, и ей оставалось лишь подчиниться. Хотя она была новичком в искусстве любви, Риган чувствовала, что он сдерживает себя, желая быть ее наставником, не ограничиваясь ролью простого участника. Он научил ее получать удовольствие, показал, как вести за собой партнера и как следовать за ним.

Трэвис неожиданно ускорил темп движения, и его возбуждение передалось ей. Она выгнулась ему навстречу и почувствовала, как внутри у нее словно взорвался фейерверк — сверкающий, искрометный, многоцветный. Обмякшее, потное тело Трэвиса рухнуло на нее. Они и сама абсолютно обессилела, но ей было очень хорошо, как будто с нее сняли тяжелый груз.

Кажется, она ненадолго заснула, а когда проснулась, ей показалось, что интимная близость с человеком, который был ей едва знаком, просто привиделась во сне. Лежа рядом с Трэвисом, положившим руку поперек ее тела, она представила себе, каково было бы снова увидеть Фаррела. Он, несомненно, уже узнал о ее связи с этим американцем и ему будет стыдно за нее. Возможно, он даже не будет с ней разговаривать. Она представила себе, как попыталась бы объясниться с ним, заверить его, что сопротивлялась, как могла, но он все равно узнал бы правду. Американец сказал, что все ее мысли можно читать по глазам. Интересно, можно ли узнать по глазам о том, что с ней произошло? Неужели теперь весь свет узнает, что она распутница?

Лежавший рядом Трэвис пошевелился, приподнялся на локте и улыбнулся ей.

— Я был прав, — пробормотал он. — Если тебя немного потренировать…

— Не тронь меня! — прошипела Риган, отталкивая его руку, которой он прикоснулся к пряди ее волос. — Ты слишком многое заставил меня делать против моей воли!

Трэвис усмехнулся:

— Мы снова возвращаемся к тому же самому. Я-то надеялся, что на этот раз ты поймешь правду.

— Правду? Я вижу правду! Я понимаю, что ты держишь меня в плену против моей воли и что ты преступник самого низкого пошиба.

Вздохнув, Трэвис встал с кровати и принялся одеваться.

— Я уже объяснил, почему тебя здесь удерживаю. — Он резко повернулся к ней. — Ты хоть поняла, что эти люди возле доков хотели от тебя? Они хотели насильственный вариант того, чем мы с тобой здесь занимались.

— И какая же разница между ними и тобой?

— При всей твоей наивности ты должна понимать, что я занимался с тобой любовью, тогда как они просто задрали бы юбки тебе на голову и стали бы делать с тобой что хотели — один за другим.

— У меня нет юбок! — заявила Риган. — Все, что на мне было надето, — это разорванная ночная сорочка.

Трэвису осталось лишь в отчаянии воздеть руки к небесам.

— Ты намерена видеть только то, что хочешь, не так ли? Поэтому я считаю своим долгом защитить тебя от самой себя и твоих розовых иллюзий, а также от мужчин, которые могут причинить тебе зло.

— Ты не имеешь права! Прошу тебя, выпусти меня отсюда.

Трэвис, словно не слыша ее слов, направился к двери и, крикнув вниз, приказал принести ужин.

— Когда поешь, ты почувствуешь себя лучше, — сказал он, снова закрыв дверь.

— Я не голодна, — заявила Риган, задрав нос.

Взяв ее за подбородок, Трэвис повернул ее голову так, чтобы она смотрела ему в глаза.

— Ты будешь есть, даже если мне придется впихивать еду тебе в горло насильно. — Взгляд его глаз, которые она привыкла видеть добрыми, был на сей раз суров.

Она могла лишь кивнуть в ответ.

— А теперь, — сказал он, снова повеселев, — почему бы тебе не надеть одно из тех платьев, которые я купил? Ты сразу почувствуешь себя лучше.

— Тебе придется выйти из комнаты, — осторожно предупредила Риган, все еще напуганная его угрозой. До сих пор она его ни капельки не боялась.

Услышав ее просьбу, он удивленно приподнял бровь, подхватил ее на руки и абсолютно голую поставил на пол.

— У тебя нет ничего такого, чего я бы уже не видел, и если ты не хочешь, чтобы хозяин, застал тебя в таком виде, тебе лучше одеться.

Бросив взгляд на купленную Трэвисом одежду, она вдруг заметила, что там нет нижнего белья. Она не стала ни о чем спрашивать Трэвиса, а просто натянула через голову бархатное платье и едва успела застегнуть последнюю пуговицу, как постучал хозяин. Платье было с завышенной талией и глубоким вырезом, прикрытым вставкой из тончайшей шелковой кисеи. Поймав свое отражение в зеркале, висевшем напротив кровати, Риган обрадовалась тому, что платье было явно не детским. Масса непослушных кудряшек рассыпалась по ее спине, щечки горели, глаза поблескивали. Одним словом, можно было сразу сказать, что эта женщина только что занималась любовью с мужчиной, и это доставляло ей удовольствие.

Одобрительный взгляд хозяина заставил Трэвиса чуть ли не вытолкать его за дверь.

— Почему ты это сделал? — спросила Риган, надеясь, что Трэвис, возможно, ревнует.

— Не хочу, чтобы он неправильно понял ситуацию, — ответил Трэвис. — Завтра мне придется снова оставить тебя одну, и, если он подумает, что я не буду возражать, он может направить сюда кого-нибудь еще. Меньше всего я хочу драки или какой-нибудь другой проблемы перед самым отплытием. Ничто не должно задержать меня, когда я собрался домой. Я и так слишком долго пробыл в этой проклятой стране.

Риган уселась на предложенный стул, и Трэвис снял крышку с блюда, на котором лежал кусок ростбифа. Уловив аппетитный запах, она поняла, что очень давно не ела. Последний раз она ела вместе с Фаррелом и дядюшкой. При этом воспоминании у нее испуганно округлились глаза.

— Что случилось? — спросил Трэвис, накладывая ей еду на тарелку.

— Ничего. Просто я… — она вздернула подбородок, — я не люблю, когда меня держат в плену. Вот и все.

— Если не хочешь, можешь не отвечать. Ешь, пока еда не остыла.

Во время ужина Трэвис пытался заставить ее говорить, но Риган молчала, потому что боялась нечаянно проговориться насчет того, где она живет. Теперь у нее не было возможности вернуться к прежней жизни: после того, что произошло этим вечером, она, наверное, не имеет больше права называться леди.

Накрыв рукой ее руки, Трэвис наклонился к ней.

— Жаль, что англичанок учат, будто им не должно нравиться заниматься любовью, — с сочувствием сказал он, правильно прочитав ее мысли. — В Америке женщины стоят обеими ногами на земле. Они любят своих мужчин и не боятся показать это.

Риган улыбнулась ему самой милой и самой неискренней улыбкой.

— В таком случае почему бы тебе не вернуться в Америку к тамошним женщинам?

Трэвис расхохотался так, что задребезжала посуда, и чмокнул ее в щечку.

— А теперь, малышка, мне предстоит сделать кое-какие дела, а ты могла бы забраться в постельку и подождать меня или…

— Или, возможно, уйти.

— А ты настойчива, если не сказать больше.

«И ты упрям», — подумала Риган, глядя, как он, собрав на поднос грязную посуду, выставил его за дверь. Потом, лежа на большой кровати в своей ночной сорочке, она наблюдала, как он, повернувшись к ней спиной, сидит за столом и что-то пишет гусиным пером на разложенных на столе бумагах. Ей было любопытно узнать, что он делает, но спрашивать не хотелось, потому что она боялась, как бы их отношения не стали слишком близкими.

Растянувшись на постели, Риган начала мечтать о том, как ее спасает Фаррел, который побеждает американца в поединке на шпагах. Дядюшка Джонатан просит у нее прощения и говорит, что без нее ему очень одиноко. Мысль о трясущемся от страха Трэвисе вызвала у нее улыбку. Она представила себе, как вырывается из объятий Фаррела и, подойдя к Трэвису, подает ему руку и прощает его, советуя ему вернуться к себе в Америку и забыть ее, если он только сможет.

Когда Трэвис скользнул в постель рядом с ней, она притворилась спящей, но он просто придвинул ее к себе, поцеловал в ухо, положил руку ей на живот и сразу же заснул. Странно, но она тут же почувствовала, что теперь тоже сможет заснуть.

Утром Риган проснулась одна. Едва успела она открыть глаза, как появилась служанка.

— Прошу прощения, мисс, я думала, что вы еще спите. Мистер Трэвис сказал, что, если вы пожелаете, я должна принести вам ванну.

Риган решила не унижаться и не просить снова девушку освободить ее. Она приказала ей принести лохань и горячую воду и неожиданно получила большое удовольствие, принимая ванну. Ей доставляла удовлетворение возможность сделать что-то для себя. Прежде ее всегда одевала служанка, которая также мыла ей волосы, а самые дешевые детские платья ей всегда выбирал дядюшка. Вымывшись, она вытерла полотенцем волосы, съела обильный завтрак и надела голубое шелковое платье, глубокое декольте которого прикрывал нежный шарф, расшитый цветами синих и голубых оттенков.

День тянулся долго, и, поскольку ей было нечего делать, Риган заскучала. В комнате было прохладно, однако камина там не было, поэтому она принялась ходить из угла в угол, потирая предплечья. Стояла ранняя весна, и лучи солнца, проникавшие сквозь окно, были еще не жаркими, но возле окна было самое теплое место в комнате. Придвинув стул, она стала с отсутствующим видом смотреть в окно и мечтать о том, что никогда не простит Трэвиса и даже позволит Фаррелу пронзить его шпагой.

Когда солнце стало клониться к закату, она услышала голос, который мог принадлежать только Трэвису, — глубокий баритон с бархатистым интонациями, от которых у нее замирало сердце. Конечно, во всем виновато то обстоятельство, что ей пришлось целый день просидеть в одиночестве, но, когда он вошел, она с трудом подавила улыбку.

Трэвис улыбнулся, внимательно осмотрев ее большими карими глазами.

— Платье тебе к лицу, — сказал он, снимая шляпу, а потом и сюртук. Буквально рухнув в кресло, он с облегчением вздохнул. — Проработать целый день в поле было бы гораздо легче, — сказал он. — Твои соотечественники — это стая законченных снобов. Я с трудом нашел человека, готового хотя бы выслушать мои вопросы, не говоря уже о том, чтобы дать на них ответы.

Водя пальцем по краю стола, Риган изображала безразличие, пытаясь таким образом скрыть свое любопытство.

— Может быть, им не понравились твои вопросы.

Но Трэвиса было трудно провести.

— Я хотел лишь узнать, не заявлял ли кто-нибудь о пропаже хорошенькой, но неразумной молодой особы женского пола.

Уже открыв рот, чтобы сказать, что она по этому поводу думает, Риган тут же его закрыла, сообразив, что он шутит.

— Ну и как?

Прежде чем ответить, Трэвис наморщил лоб, делая вид, будто озадачен тем, что обнаружил.

— Я узнал, что не только никто не заявлял о пропавшей девушке, похожей по описанию на тебя, но что никто даже не видел такой девушки.

На это Риган ничего не могла ответить. В Уэстон-Мэнор никогда не бывало посетителей. О жизни она знала только со слов служанок да гувернанток, которые любили рассказывать о любви и галантных джентльменах. Неудивительно, что ее никто не знал.

Наблюдая за ней, Трэвис пытался прочесть по лицу ее мысли. Весь день его преследовал вопрос: что делать с ней, когда он отправится в Америку? Ничего не сказав ей, он нанял еще троих людей, чтобы навести о ней справки. В ту ночь, когда он нашел ее, она не могла убежать слишком далеко от дома, так что живет она, как видно, в Ливерпуле или неподалеку от него. Он проверил каждый жилой дом в этом районе, но не смог обнаружить никаких следов ее пребывания. Казалось, что той ночью она материализовалась возле доков из воздуха.

— Ты беглянка, — тихо сказал он, наблюдая за выражением ее лица. — Я только не могу понять, от кого ты бежишь и почему никто тебя не ищет.

Глядя в сторону, Риган старалась не думать, что это объясняется лишь тем, что людям, которые, как ей казалось, любили ее, было абсолютно безразлично, где она и что с ней.

— Догадываюсь лишь, — медленно продолжил Трэвис, — что ты натворила что-то такое, отчего твоя родня здорово рассердилась на тебя. С уверенностью могу сказать, что тебя не застукали в постели с младшим садовником, а значит, ты, возможно, отказалась сделать то, что, по их мнению, должна была сделать. Может быть, ты отказалась выйти замуж за какого-нибудь богатого старикана?