— Брачный контракт.

— А-а…

— Это в наших общих интересах. Чтобы обезопасить и тебя, и меня.

— Обезопасить? От чего?

— Эд считает, что после того как Мэрион меня так обобрала, а я, как последний идиот, выложил столько денег, надо заключить контракт.

— А в чем он, собственно, состоит? — Голос Синтии звучал совершенно ровно и спокойно. Она здорово научилась говорить ровно и спокойно.

— Обычный брачный контракт — они их составляют для всех своих клиентов. Вот почему Эд так быстро сумел его подготовить. В основном речь идет о моем капитале, который останется после моей смерти. Это для твоего же блага. Ты ведь не хочешь, чтобы мои сыновья подали на тебя в суд за то, что ты использовала свое влияние на меня с корыстными целями. Контракт подтверждает, что я в здравом уме и твердой памяти и все такое. — Клэй говорил так гладко, так безупречно вежливо.

— А что, твои мальчики будут со мной судиться? — Пока Синтия видела только одного — Алекса, «менее одаренного», как выразился Клэй. Ей не верилось, что Алекс, у которого было красивое лицо и несколько отвлеченный вид человека, давно смирившегося с собственной бездарностью, способен хоть на кого-то подать в суд.

— Никогда не знаешь, что выкинут дети. А вдруг я умру через десять лет и оставлю тебе десять миллионов? Маловероятно при нынешнем состоянии экономики, но тем не менее возможно, если мне не изменит удача. Так вот, мальчики могут заподозрить, что ты вынудила меня составить завещание в твою пользу, и опротестовать это завещание. Контракт исключает такой вариант.

— Можно взглянуть? — Синтия потянулась к бумагам, но Клэй не выпускал их из рук. Главный камень был у него за пазухой.

— И второе: этот документ дает нам некоторые гарантии в случае развода.

— Развода? Ты считаешь, что мы можем развестись?

— Нет, конечно. Я слишком стар, чтобы опять разводиться. И я буду так тебя холить и нежить, что тебе и в голову не придет со мной развестись! Поверь, это простая формальность. На, прочти.

Он протянул ей контракт — всего три странички на машинке через два интервала. Синтия попыталась просмотреть текст, но глаза застревали на всех этих «исходя из чего» и «в соответствии с вышеупомянутым».

— Я объясню тебе в двух словах, — предложил Клэй. — Тут говорится, что пока мы женаты, ты и твои дочери находятся на моем полном обеспечении, и что после моей смерти ты унаследуешь одну треть моего состояния плюс всю мою пенсию от компании ТГТ. Но если ты захочешь со мной развестись, ты обязуешься не требовать по суду алиментов или денежной компенсации, и я тоже обязуюсь не предъявлять никаких претензий.

— Какие претензии? У меня ничего нет.

— У тебя есть дом и магазин.

Синтия допила кофе и налила себе еще. Обычно после такого количества кофеина она плохо засыпала, но сейчас решила, что перед сном примет таблетку транквилизатора, а может, даже две.

— Одна твоя квартира стоит вдвое больше, чем мой дом и магазин вместе взятые. Со мной судиться смысла нет. Но я хочу знать… — Синтия замолчала, поняв вдруг, что уже давно не испытывала такой беспомощности и растерянности, даже когда жила с Джоном Роджаком. Но ей необходимо было получить ответ сейчас же. — Я хочу знать: дает ли этот документ тебе право развестись со мной, когда мне будет пятьдесят, и оставить меня без гроша?

Синтия встретилась с ним взглядом. Она старалась ничем не выдать гнева и обиды, но сердце у нее колотилось, и в венах бушевал адреналин. Если она не успокоится, все это плохо кончится.

— Не говори ерунды. Я никогда тебя не оставлю, и к тому же ты всегда можешь опротестовать развод.

— А что будет, если я не соглашусь подписать? Как ты к этому отнесешься? — поинтересовалась Синтия.

Клэй улыбнулся и покачал головой.

— Ну, не знаю. Думаю, мы могли бы жить вместе, даже не женясь официально. Примерно на тех же условиях. Я обеспечиваю тебя и девочек, но не обязан помогать, если мы расстанемся. Но в таком случае мы будем платить налог, которым облагают одиночек, и у нас не будет ни статуса, ни респектабельности законных супругов. А в моем возрасте это имеет значение. И к тому же ни ты, ни я не будем иметь права возражать, если кто-то из нас захочет уйти. — Клэй протянул руку и рассеянно постучал кончиками пальцев по ее груди, как по столу.

— Понимаю, — сказала Синтия и отодвинулась.

— Нет, ты вряд ли понимаешь. Тебе не понять, в каком кошмаре я жил последние четыре с половиной года. Мэрион буквально обобрала меня до нитки. Может, я поступаю эгоистично, когда прошу тебя это подписать, но мои адвокаты знают, как я опростоволосился. Они просто требуют заключить контракт.

— И требуют, чтобы ты потребовал от меня его подписать?

Клэй кинул на нее взгляд, в котором блистательно сочетались наивность и упрямство.

— Они на меня не давят. Я и сам признаю их правоту, потому что чувствую, что все время буду внутренне настороже — вдруг после свадьбы ты превратишься во вторую Мэрион. Это что-то подсознательное. Я не могу отделаться от страха, что на старости лет останусь один и без гроша в кармане.

Монолог был длинный, честный, искренний — Клэй открыто и недвусмысленно дал понять, что он ей не доверяет. Синтии было ясно: он говорит всерьез и не отступит ни на шаг. И точно так же было ясно: он уверен, что она подпишет. С той минуты, как он положил эту бумагу на стол, оба знали, что она ее подпишет.

Что еще можно сказать? Она сидела молча, чувствуя, как колотится сердце в груди. Клэй принял ее молчание за знак того, то он победил. И он был прав.

Постепенно выражение его лица изменилось. Упрямство исчезло, и теперь его взгляд излучал только наивность. Действительно, чем он виноват? Он взял ее душу, взвесил, оценил и пришел к выводу, что его избранница недостойна доверия. И вид у него столь же невинный, как у ребенка, который дразнит соседскую собаку, прикидывая, бросится она на него или нет.

— Послушай, дорогая, я хочу, чтобы ты подписала контракт только в том случае, если он тебя полностью устраивает, — сказал Клэй после длительной паузы. — Мне все это очень неприятно. Черт бы побрал Мэрион! Это она меня довела. Я бы не дошел до такого состояния, если бы она меня не облапошила и не вышла потом замуж за человека в четыре раза богаче. Она уже знала, что выходит за этого Хендерсона, а ее адвокаты продолжали меня обрабатывать. Я тебе рассказывал, как она велела мальчикам не говорить мне, что она выходит замуж, чтобы я не оспаривал условия развода?

Синтия вздохнула. Она уже не раз слышала печальную повесть о том, какая Мэрион двуличная и нечестная, и как мальчики все время были в курсе дела, и какое у Хендерсона огромное состояние. Она пыталась понять гнев и обиду Клэя. Но к самой Мэрион Синтия испытывала невольное уважение и даже восхищение. И, пожалуй, ревность. Да, конечно, и ревность.

Чем больше Клэй уговаривал ее не торопиться и подумать как следует, тем больше ей хотелось поскорее подписать документ. Она попросила Клэя помолчать и дать ей прочесть до конца. Она перечитала текст дважды. Все было так, как он сказал. Никаких каверзных примечаний мелким шрифтом, никаких хитрых оговорок. Условия вполне четкие: если она подает на развод, она ничего не получает. Если она останется женой Клэя до конца, то после его смерти разбогатеет.

Вот и все. На следующий день они пошли к адвокату Клэя, который посоветовал ей на всякий случай проконсультироваться со своим адвокатом, но Синтия отмахнулась. Она сама себе адвокат. К тому же ей не хотелось, чтобы в Велфорде кто-нибудь знал про этот контракт. И в присутствии секретарш, привлеченных в качестве свидетелей, она его подписала.

Какие, собственно, были у нее причины отказываться?

Никаких.

После всего, что Клэй испытал во время развода с Мэрион, он имел право — и юридически, и психологически — обезопасить себя и свое состояние.

В последнее время брачные контракту вошли в моду — почему для нее надо делать исключение? Миллионеры ввели их в практику давным-давно. Синтия даже читала где-то, что Барбара Хаттон заставляла всех своих мужей обязательно подписывать брачные контракты, и это доказывает, что не одни только мужчины защищаются от посягательств на их деньги. Естественное и вполне понятное проявление инстинкта самосохранения.

Но важнее всего было вот какое соображение: Синтия хотела показать Клэю, что выходит замуж не ради денег, что она выше подозрений, короче, что она, как говорится, бедная, но честная.

Из дверей библиотеки вышла Дорис Румбах. Волосы у нее отливали медью, а всего неделю назад были каштановые. Помада была подходящая по тону, но слишком густо намазана. Когда Дорис в первый раз увидела Клэя — он нес цветы и целую кучу пакетов с едой, — она тут же сказала Синтии: «Не упускай его! Не зевай! Действуй!» Синтия не говорила ей про контракт. И не скажет. Шестилетний сын Дорис тянул ее за руку к машине. Неожиданно, решив проявить родительскую власть, Дорис вырвала свою руку из руки сына, остановилась и посмотрела на него таким взглядом, каким — Синтия была в этом уверена — не стоило бы смотреть при свидетелях.

Синтия быстро завела машину и поехала было к обувному магазину, но передумала и свернула на двадцать пятую автостраду. Ей не хотелось примерять туфли, возвращаться домой, готовить обед, слушать девочек, читать им нотации, открывать им душу.

Она вспомнила, что неподалеку от автострады открылась новая большая закусочная, прибавила скорость и немного приободрилась. Она редко заезжала в придорожные закусочные, но сейчас ее манила перспектива посидеть полчаса за простым столиком в блаженном оцепенении, ни с кем не препираясь, просто посидеть, выпить чашку-другую кофе и наконец ответить самой себе на тот вопрос, от которого она пыталась уйти с момента подписания брачного контракта: способна ли она на то, чего так опасается Клэй?

Способна ли она выйти за него замуж, а через несколько лет подать на развод и потребовать алименты или солидную денежную компенсацию? Ответить на этот вопрос Синтия не могла. Когда она пыталась думать о том времени, когда они поженятся, ее воображение отказывалось работать. Ей трудно было предвидеть собственное поведение или реакции. Они знакомы всего три месяца, она еще так мало его знает. А вдруг он окажется садистом? А вдруг он начнет ее бить? Под его жирком скрывались неплохие мускулы. Под добродушием, возможно, вспыльчивость. Откуда ей знать, как он будет вести себя в будущем? Через пять, через десять лет? Она и с настоящим-то разобраться не может. С настоящим, которое заполнял, вдобавок к предсвадебным волнениям, чудовищный, испепеляющий стыд.

В закусочной, разделенной красными виниловыми перегородками на кабинки, стены были отделаны пластиком под дерево, а сверху спускались вьющиеся растения (настоящие). Обстановка была вполне знакомая и успокаивающая, как телевизионный сериал. К сожалению, из-за наплыва посетителей свободны были только две кабинки. Нет, сказала кассирша с любезной улыбкой, там можно сесть только если Синтия закажет обед и будет не одна. Маленькая накладка — ну ничего, Синтия возьмет кофе и сядет с краю у стойки. Там ей никто не будет мешать.

Взобравшись на удобное вертящееся кресло, Синтия облокотилась на прохладную, отделанную под мрамор стойку. Официантка улыбнулась ей так радушно, как улыбаются только в недавно открытом заведении. Через считанные секунды перед Синтией уже дымилась чашка кофе. Она осторожно сделала несколько глотков и уже начала было отключаться, как вдруг увидела, что к ней идет Эл Джадсон, загребая на ходу руками, как веслами. Такая у него была привычка. За те месяцы, что Синтия не видела Эла, она успела отвыкнуть от этой его манеры, от обилия родинок у него на лице, от эскимосской куртки, которую он уже третий год носил не снимая. Неужели она всерьез думала выйти за него замуж? Нет, не так: неужели она могла так низко пасть? Ответ на оба вопроса утвердительный. Эл был совсем не так плох, особенно в первые годы, когда они вместе ходили на пляж, ездили на рассвете в Монтаук на его старой машине, а зимой по воскресеньям выбирались в кино; когда она жарила ему бифштексы, а он мыл салат. Все это было обыкновенно, непритязательно, по-дружески. И она сама все испортила, потому что ждала, что он сделает ей предложение, потому что мечтала о замужестве, идею которого он отвергал — сперва со смехом, потом со злостью, дергая плечами, словно пытаясь сбросить с себя какую-то тяжесть. Постепенно, от ссоры к ссоре, они все больше ожесточались и в конце концов уже видеть друг друга не могли — взаимная ненависть утихала только когда они напивались или когда были в постели.

— Синди! Неужели ты? Как живешь? Как девочки?

Эл наклонился и поцеловал ее мокрыми губами в затылок. Синтия ответила ему взглядом, похожим на ледяной взгляд Мэри Тинек, но Эл уже усаживался на вертящееся кресло рядом с ней.